Весной 1377 г. в Нижегородско-Суздальском княжестве появился список на 173 листах пергамента - "Книг ветшаных, глаголемых Летописец", который переписал местный монах Лаврентий. В послесловии к этому труду есть такие слова: "Радуется купец прикуп створив и кормьчий в отишье пристав и странник в отечество свое пришед, тако радуется и книжный списатель, дошед конца книгам"1 . Теперь это - единственная рукопись, которая представляет собой общерусский свод начала XIV в., сыгравший большую роль в последующем развитии летописания Северо-Восточной Руси - одного из наиболее значительных и ярких вех многовековой и богатой отечественной письменной традиции.

Какое содержание вкладывается в понятие "Северо-Восточная Русь"? Так принято называть земли, расположенные в основном в междуречье Волги и Оки. Это их обозначение имеет чисто литературное происхождение и используется преимущественно для противоположения русским регионам времени феодальной раздробленности, лежавшим на юге и западе страны. На северо-востоке располагалась давно обжитая область Руси, сложившаяся в XI - XIII вв., Владимиро (ранее - Ростово)-Суздальская земля2 . В сфере ее влияния и ближних контактов были соседние земли - Новгородская, Псковская, Рязанская и Смоленская. В русских и византийских источниках XIII - XIV вв. весь этот район упоминается как "Русь Великая" и "Великая Русская земля"3 . Для части данных земель в русских письменных памятниках конца XIV в. встречается название "Залесская земля". С XV в. эти земли именуются Московской Русью, территория которой, будучи в XIII - середине XV в. конфедерацией из многих княжеств и уделов, стала затем центром единой Великороссии.

Северо-Восточная Русь конца XIII - середины XV в. приняла эстафету ведения летописи от Владимиро-Суздальской земли, которая опиралась на южнорусское летописное дело. Значение такой вехи русского летописания заключается прежде всего в том, что ее памятники обобщили опыт построения и истолкования исторического процесса современниками большого переломного периода в отечественной истории, охватывающего около полутора столетий. Это было время возрождения Русской земли и консолидации ее сил. После определенного спада, вызванного монголо-татарским нашествием, наметился и стал осуществляться общий подъем в жизни средневекового общества, означавший начало образования Русского централизованного государства.

Еще в середине XIII в. на Руси обозначились три очага феодальной концентрации земель: Галицко-Волынское княжество; области, входившие в состав Вели-

1 ПСРЛ. Т. 1. М. 1962, с. 487.

2 Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях (XIV - XV вв.). М. 1966, с. 7, 19 - 21; Пашуто В. Т. "И въскипе земля руская...". - История СССР, 1980, N 4; Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X - XIV вв. М. 1984, с. 3; и др.

3 Повесть о Куликовской битве. М. 1959, с. 13; Памятники древнерусского канонического права. - РИБ. Т. 6. СПб. 1880, N 30, с. 204, 226; N 33, с. 234.

стр. 88

кого княжества Литовского, Жмойтского и Русского; Великое княжение Владимирское. В результате исторического развития и конкретного соотношения сил на международной арене Галицкая Русь оказалась под властью Польского государства. В сферу его воздействия попало тогда и Великое княжество Литовское (уния 1385 г.). Великое же княжество Владимирское послужило основой создания централизованного Русского государства. Развитие российской государственности сопровождалось формированием великорусской народности, ее языка и культуры. Крепло и национальное самосознание русских земель: понимание единства исторических судеб, общности материальной и духовной культуры, бытового уклада, традиций и т. п.

Единение русских земель протекало при дальнейшей феодализации общества, разрушении местной замкнутости, развитии новых крупных центров и общем экономическом оживлении. Оно отмечено и народными движениями. Возрождение Руси выявилось в отчетливо обозначившемся стремлении ее областей к национальной самостоятельности и в нарастании освободительной борьбы. Преодоление феодальной раздробленности на северо-востоке Русской земли проходило в трудных условиях господства Золотой Орды, территориальных претензий северных и западных соседей - Швеции, Литвы и ливонских рыцарей.

Соперничество за первенство и обладание Владимирским столом "всея Руси" развернулось главным образом между тремя центрами великих княжеств - Тверью, Москвой и Нижним Новгородом, которые занимали ведущее положение в социально-экономическом и политическом развитии северо- восточного региона в целом. В середине XIV в. на первое место выходит Москва, а к началу следующего века ее князья уже играли руководящую роль в объединении русских земель и борьбе за независимость "Великой Руси". Возрождение Русской земли характеризовалось интенсивным развитием общественно-политической, философской и художественной мысли. Особое место заняла тогда историческая литература, включая летописание4 .

Летописное наследие конца XIII - середины XV в. служило "идеологическим фондом" единения Руси и его идейно-политического истолкования с точки зрения правящих кругов, а также различных ориентации, областных интересов и устремлений в общественно-политической жизни классового общества. Развитие летописной работы синхронно отражало процесс собирания русских земель5 . Летописное дело имело официальное политическое назначение и являлось предметом специальных забот феодальных властей: оно было подчинено в основном практическим задачам времени и выражало общерусские интересы. В летописных сочинениях нашла отражение идейно-политическая подготовка создания Русского государства. Они отвечали потенциальной линии развития духовного творчества и свидетельствовали о накоплении национальных черт и элементов общерусской письменной культуры, лежали у ее истоков6 .

Летописи пополняли многие княжеские и монастырские библиотеки и имели, очевидно, достаточно активное бытование как книги для чтения в различных слоях населения. По всей видимости, их наряду с повестями, сказаниями, житиями тоже читали и слушали современники. "Древними повестями, книгами... говорить" и "говорить на основании книг"7 , т. е. чтение вслух - явление, типичное для русского средневековья. Летописи распространялись в списках, их копировали, они включали обращения летописцев к своим читателям, в том числе с указанием об использованных ими литературных источниках. "Книжный списатель" Летописца начала XIV в. отметил: "чтите исправляя", "занеже Книги ветшаны", а другой летописец

4 См.: Лихачев Д. С. Культура Руси эпохи образования Русского национального государства. М. 1946; Тихомиров М. Н. Русская культура X - XVIII веков. М. 1968; Очерки русской культуры XIII - XV веков. Ч. 2. М. 1970; Муравьева Л. Л. Духовная культура Северо-Восточной Руси (XIV - первая половина XV в.). - Вопросы истории, 1973, N 10; и др.

5 Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV - XV веках. М. 1960, с. 15 - 25 и др.

6 Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М. 1982.

7 См.: Тихомиров М. Н. Русская культура X - XVIII веков, с. 239; ПСРЛ. Т. 18. СПб. 1913, с. 122.

стр. 89

при составлении Московского свода начала XV в. указал: "И еще хощеши распытовати, разгни книгу, Летописец Великий руський и прочти"8 .

В. Н. Татищев, а затем Н. М. Карамзин упоминали о наличии в хранилищах России огромного числа рукописных книг и о возможностях их приобретения, в том числе на городских площадях9 . Но сравнительно немного этой литературы, в первую очередь летописной, сохранилось до наших дней: множество ее погибло во время пожаров, вражеских набегов и др. Летописец, рассказывая о нашествии ордынского хана Тохтамыша на Москву в 1382 г., записал: "Книг же большое множество снесено со всего города и из его окрестностей и из сел и в соборных церквах до тропа наметано, собрано ради сохранения, то все без вести пропало". В начале XV в. во время нашествия ордынского князя Едигея на Москву сгорели большая часть митрополичьего архива и библиотека Успенского собора10 .

Северо-восточная летописная традиция до середины XV в. представлена сегодня только крупными памятниками: пергаменная Лаврентьевская летопись, ранее известная и как Пушкинская. Ее купил в 1792 г. собиратель древних рукописей А. И. Мусин-Пушкин. Она является копией свода, оканчивающегося 1305 г. и вышедшего из предшествующих владимиро-суздальских и ростовских летописных сочинений; в нем объединен начиная с 80-х годов XIII в. материал нескольких центров летописания, главным образом Твери. Сохранилась в отрывках пергаменная Троицкая летопись, в ее основании лежит Свод 1305 года. Этот памятник представляет собой Московскую летопись начала XV в.; ее заключала под 1408 г. Повесть о нашествии Едигея на Москву. В проростовской семье летописных сочинений находится Суздальская (по Московско- Академическому списку XV в.) летопись, содержащая Свод 1419 г., в котором широко использовано и московское летописание того времени, включая Свод 1408 года. Одной из первых обработок Троицкой летописи является доведенный до 1412 г. Рогожский летописец; другим его источником служит Тверская летопись третьей четверти XIV века11 .

Летописная традиция за изучаемое время не ограничивалась, естественно, названными летописными памятниками и была значительно богаче. В летописях более позднего времени встречаются прямые ссылки на письменный материал за XIII - середину XV в., находившийся в распоряжении сводчиков- летописцев. Страницы московских, тверских, ростовских и других летописей конца XV - XVI в. пестрят названиями использованных их составителями летописных источников предшествующего времени: Русский летописец, Князя летописец, Первый летописец, Летописцы старых списков, Другой старый летописец, Иной летописец, Летописец новый харатьяный12 . В отношении некоторых из них высказываются только общие суждения. Представляют интерес упоминания составителей летописных компиляций о Летописце Великом Русском как источнике Троицкой летописи и о Владимирском Полихроне, согласно которому в Летописце Тверского княжения описаны события со времени Ростово-Суздальской Руси. В. Н. Татищев пользовался не дошедшей до нас Ростовской летописью 1318 г. и списком Симоновой летописи, который "кончен разорением Москвы от Тохтамыша"13 .

Воссоздание картины развития летописания на северо-востоке Руси в конце XIII - середине XV в. находится в тесной связи с изучением как современных,

8 ПСРЛ. Т. 1, с. 487; Карамзин Н. М. Примечания к "Истории государства Российского". Т. 5. М. 1852, прим. 148.

9 Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. М. -Л. 1962, с. 123 - 125; Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 1. СПб. 1816, с. XXXVII - XXXVIII.

10 Карамзин Н. М. Примечания к "Истории государства Российского". Т. 5, прим. 96, 292.

11 См. об этом подробнее: Шахматов А. А. Симеоновская летопись XVI в. и Троицкая начала XV в. - ИОРЯС, СПб., 1900, т. 5, кн. 2; Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. - Известия АН СССР, Л., 1939, NN 9 - 10; Приселков М. Д. История русского летописания XI - XV вв. Л. 1940; и др.

12 ПСРЛ. Т. 5. СПб. 1851, с. 14; т. 15. М. 1965, с. 405, 465; т. 18, с. 172; т. 4, ч. I. СПб. 1848, с. 145, прим. "а"; т. 16. СПб. 1889, с. 173; т. 12. М. 1965, с. 63; т. 25. М. -Л. 1949, с. 225.

13 Татищев В. И. История Российская. Т. 1, с. 45; Пекарский П. П. Новые известия о В. Н. Татищеве. - Записки Академии наук, СПб., 1864, т. 4, с. 58.

стр. 90

так и более поздних летописных памятников Московской Руси - Великороссии и их источников. XV век - время расцвета русского летописания, от него сохранилось довольно большое количество летописных сочинений. Бот некоторые из них: Московский свод 1479 г., который дошел до нас в списках XVI и XVIII вв.; он составлен из нескольких источников, в частности т. н. Свода 30-х годов XV в., отразившегося в Софийской первой (XV в.) летописи, а также Ростовской (первой четверти XV в.) и систематически ведшейся Московской летописи. Этот памятник лег в основу Воскресенской летописи, и с ним сходны Никоноровская и Вологодско-Пермская московские летописи. Тверской сборник XVI в. интересен наличием в его основе общего с Рогожским летописцем тверского летописного источника, охватывающего 1285 - 1375 годы. Симеоновская летопись (московский памятник XV - начала XVI в., в списке XVI в.) особенно примечательна тем, что на всем протяжении вплоть до 1390 г. имеет почти тождественный текст с утраченной главной летописью XIV - начала XV в., т. е. Троицкой. Никоновская летопись - тоже московский памятник XVI в., характеризующийся сложной комбинацией материала московской, тверской, новгородской, ростовской и других летописных традиций, в том числе за XIV - XV века. При ее составлении были привлечены, например, памятники троицко-софийской группы летописей; она правомерно используется для восстановления разных предшествующих этапов развития летописного дела14 .

Как известно, летописные своды многослойны по составу и архаичны в основном по содержанию. При их составлении придерживались строго определенных приемов. Непрерывность летописной традиции и ее. определенная "закономерность" позволяют исследователям проводить реконструкцию работы предшественников обследуемых летописных памятников и распутывать в списках XIV - XVI вв. легшие в их основу комбинации источников. Взгляд на летопись как исторически сформировавшийся памятник отчетливо определился в трудах А. А. Шахматова и развит в советское время исследованиями других ученых, широко применивших в своих изысканиях сравнительно-исторический метод и поставивших создание летописей в прямую зависимость от современных им эпох и этапов общественного развития России. Путь изучения древнерусских текстов в составе содержащего его памятника и в объеме всего цикла рукописного окружения оказался плодотворным: определены отношения сохранившихся летописей и соответственно главные вехи в развитии летописного дела, а также отдельные, наиболее крупные его этапы и связанные с ними конкретные памятники. Обогащена широкая система практики анализа летописных текстов за счет использования развивающихся методик вспомогательных исторических дисциплин: текстологии, палеографии, хронологии, генеалогии, кодикологии и дальнейшего изучения литературных сочинений в составе сводов, разделивших эволюцию их сложения15 .

Так, восстановление истории текста сводов находится в зависимости от полноты наших представлений о формировании определенного сочетания обозначений тем или другим летосчислением летописных статей. В русском летописании отразилось применение на Руси после принятия христианства византийского летосчисления от сотворения мира и удержание восточнославянского, весеннего, начала года с марта (а не с сентября). Летописи обнаруживают попеременное чередование мартовского, ультрамартовского (шестью месяцами ранее сентябрьского) и сентябрьского года в датировке событий. Такая вытекающая из смены хронологического обозначения событий особенность летописных памятников объясняется написанием их статей не по одному источнику, а по двум или нескольким, имеющим разное летосчисление. Составитель свода, как правило, следовал датировке главного источника. Сведение к одному стилю не проводилось, что порождало хронологические расхождения, дуб-

14 См. об этом подробнее: Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV - XVI вв. М. -Л. 1938; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М. -Л. 1947; Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI - XVII веков. М. 1980; и др.

15 Лихачев Д. С. Текстология. М. -Л. 1962; Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М. 1963; Муравьева Л. Л. Летописание Северо- Восточной Руси конца XIII - начала XV века. М. 1983; и др.

стр. 91

лирование материала, пропуски, разбивку событий одного года между разными статьями.

Имело место сочетание разных систем отсчета и в летописях одной генеалогической линии: в пределах освещаемого периода для конца XIII - начала XIV в. характерно использование и смена мартовского года ультрамартовским, а для XV в. - мартовского сентябрьским в Лаврентьевской, Троицкой, Симеоновской и некоторых других летописях. Установление этого факта дает возможность исследователю не только точно перевести даты событий на современный январский год, но и, в частности, высказать предположение о более точном окончании Свода 1305 г., заключенного в упомянутых летописях, и его главном источнике. В заключительных статьях Свода 1305 г. содержатся тексты, обозначенные иным, мартовским годом, которого придерживался летописец предшествующего времени. Не случайно Н. М. Карамзин, работавший над рукописью Троицкой летописи, отмечал, что эта летопись в описании событий, связанных с великим княжением Андрея Городецкого, имела другой отсчет времени. Далее, после перерыва общего текста с Лаврентьевской (т. е. после 1304/05 г.), Троицкая и Симеоновская летописи сохраняют ультрамартовский стиль в границах еще двух статей - 1305/06 и 1306/07 годов. Тут можно видеть окончание Свода начала XIV в. (с учетом того, что потом ультрамартовский год практически не применялся). Данное обстоятельство раздвигает наши знания об общерусском Своде 1305 г. в целом.

Уже в намеченной А. А. Шахматовым в общих чертах истории летописания был выделен крупный этап, относящийся к XIV веку. Над разработкой этого сюжета успешно трудились также А. Е. Пресняков, М. Д. Приселков, М. Н. Тихомиров, А. Н. Насонов, Д. С. Лихачев, В. Л. Комарович и др. Была предпринята реконструкция пергаменной Троицкой летописи16 . Этот ценнейший памятник находился в научном обороте с конца 60-х годов XVIII в. вплоть до 1812 г., когда сгорело во время пожара хранилище Общества истории и древностей Российских при Московском университете. Название памятнику дал историограф Г. Ф. Миллер в соответствии с местом его хранения - в библиотеке Троице-Сергиева монастыря. Эту рукопись использовали в своих трудах и при подготовке летописных изданий А. А. Барсов, Х. А. Чеботарев, Н. Е. Черепанов, Р. Ф. Тимковский и Н. М. Карамзин. До нашего времени сохранился значительный корпус текстов утраченной летописи, главным образом по выпискам в "Истории государства Российского" Н. М. Карамзина. Сейчас работа по дальнейшему восстановлению Троицкой летописи продолжается17 .

Для освещения истории северо-восточного летописания сделано в отечественной литературе много. Но остаются еще не разработанные или мало разработанные вопросы, часть которых только поставлена. Необходимо продолжать источниковедческие и археографические разыскания. Все еще волнует исследователей возможность обнаружить в наших хранилищах если не самое Троицкую летопись, то во всяком случае ее копию. Ведь есть же свидетельство М. П. Погодина, который на своих лекциях говорил студентам, что Троицкая летопись уцелела в московском пожаре 1812 года. А в 1841 г. А. Ф. Бычков писал Погодину: "Следы существования летописи Троицкой снова находятся. Она теперь у вас, в Москве, в руках раскольника Рахманова. Быв куплена на аукционе у Лаптева одним из здешних раскольников, она потом была передана Рахманову"18 . До сих пор существуют разные точки зрения о времени создания Троицкой летописи, ее точном составе и авторе.

Не получила особой поддержки версия В. Н. Татищева, высказанная им на основании данных какого-то списка Степенной книги, о непосредственном участии в ее составлении церковного и политического деятеля митрополита Киприана и влиятельного архимандрита московского Спасо-Преображенского монастыря на Бору Иг-

16 Приселков М. Д. Троицкая летопись: реконструкция текста. М. -Л. 1950.

17 Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII века. Л. 1980; Муравьева Л. Л. Рукописи сочинения по истории России профессоров Московского университета А. А. Барсова и Х. А. Чеботарева. В кн.: Археографический ежегодник за 1982 год. М. 1983, с. 121 - 133; и др.

18 Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 6. СПб. 1892, с. 110.

стр. 92

натия19 , побывавшего в Константинополе, Афоне и других местах. В последнее время предполагают и авторство писателя того времени Епифания Премудрого. Еще нет ясности, что представляла собой известная в XVIII - начале XIX в. ее рукопись - оригинал или список (как Лаврентьевская летопись) Свода 1408 года? То, что она была "харатейной" (по свидетельству Н. М. Карамзина), не снимает вопроса с повестки дня. Ведь пергамент еще использовался в XV в., хотя и редко (большинство рукописей писалось уже на бумаге).

Благодаря научным изысканиям установлено, что первые московские и некоторые другие летописные своды связаны с Троицкой летописью начала XV в. и более поздними памятниками. Отчетливо проясняются их единое происхождение, взаимное влияние и сочетание на основе северо-восточной летописной работы XIV - середины XV века. Именно на данном рубеже появляются своды с комплексом традиций летописания Северо-Восточной Руси. Изучение основных закономерностей развития летописания в конце XIII - середине XV в. на северо-востоке Русской земли и близлежащих областей позволило выработать в основном общую точку зрения о главной линии его формирования, характере, специфике и особенностях работы по ведению летописей, о ее этапах и формах, содержании летописных сочинений того времени, в которых переплелись различные идеи и тенденции, выразившие определенное единство протекавших тогда общественных процессов. Направление и характер летописной работы на северо-востоке Руси определялись реальным состоянием самостоятельности ее отдельных земель, конкретным следованием по пути их объединения в системе Великого княжения Владимирского и образования в данном регионе единого государства. На протяжении XIII в. не утратили своего значения в качестве очагов летописания Ростов и Новгород Великий, избежавшие иноземного вторжения. Развивалось с некоторыми перерывами и владимирское летописание20 .

Летописное дело продолжалось в возрождаемой из пепла Рязани. В конце XIII в. следы летописной работы наблюдаются в Смоленске. В этом столетии возникло летописание в Пскове21 . Складываются новые летописные традиции в столицах молодых крупных княжеств - Твери, Москве и Нижнем Новгороде. В первой половине XIV в. в Москве происходит становление митрополичьего летописания. Общественно-политическая структура Русской земли в тот период обусловила разнообразие и специфику отдельных летописных сочинений. В конце XIII - середине XV в. существовали семейно-княжеские, епископские, монастырские и митрополичий летописцы; появились областные летописи, владимирские великокняжеские и митрополичьи своды. Княжеское летописание находилось в прямом взаимодействии с епископским (Ростов, Смоленск, Рязань), владимирское (великокняжеское) - с епископским (Тверь, Нижний Новгород) и митрополичьим (Москва). Лаврентьевский список Свода 1305 г. составлялся, согласно свидетельству его "списателя" - нижегородского монаха, по совместной инициативе великого князя и местного епископа.

Летописным памятникам был свойствен обычный провиденциализм литературных сочинений средневековья (божественное предначертание действий людей и хода событий). Вместе с тем их отличал уже явно светский характер. Они служили культурному и историческому престижу отдельных земель, отражая их возросший политический потенциал на Руси. Это обусловило определенное приурочение и ясно выраженную тенденциозность летописной работы. Летописное дело, будучи идеологическим предприятием господствующего класса, неизменно проповедовало божественность его власти и незыблемость принципа межкняжеских отношений в период феодальной раздробленности - суверенность и цельность "отчины". В памятниках летописания осуждалось нарушение "крестного целования", неуступчивость "молодших" князей старшим в роду. Через летописное слово в противовес местному сепаратизму, пролитовской ориентации, боярской оппозиции - "крамоле", удельной или областной автономии провозглашалась необходимость единой и сильной княжеской

19 Татищев В. Н. История Российская. Т. 5. М. -Л. 1965, с. 204 - 205.

20 Приселков М. Д. История русского летописания XI - XV вв., с. 96 - 100; Лимонов Ю. А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л. 1959, гл. 8.

21 Псковские летописи. Вып. 2. М. 1955, с. 5.

стр. 93

власти и прекращения междоусобиц. Летописец усматривает "великое зло" в "княжении руском и вся отечествиа своа", порожденное "и князи ради, зане живяху в которах межи собою много"22 . Прославляя гегемонию княжеских династий, он утверждал также преемственность церковной власти на Руси от Византии.

В летописных сочинениях как памятниках общественно-политической мысли Своего времени нашел отражение самый процесс развития Северо-Восточной Руси и связанных с ней земель по пути преодоления разобщенности ее территории, проходившего в условиях острого противоборства центробежных и центростремительных сил. В летописи, как ни в каких других сочинениях средневековой письменности, можно почувствовать дух эпохи, познакомиться с оценками и взглядами современников на те или иные события и факты в масштабе одного княжества, всего района и за его пределами. Живо откликаясь на происходящее вокруг, летописец понимает, что "сия вся написанная, аще и не лепа кому зрится, иже только о случившихся в нашей земли неговеине (события, действия, наносившие ущерб русским землям. - Л. М.) нам изглаголавшим", объясняя "мы бо не досажающе, не завидяще чести вашей", "тако бо обретаем начальнаго Летописца Киевьскаго,.. и первии наши властодержьци без гнева повелевающе вся добрая и не добрая прилучившаяся написовати... яко же и при Владимире Мономасе, онаго великаго Селивестра Выдобожьскаго, не украшаа пишущаго, почет почиеши. Мы же сим учащеся"23 .

Вместе с тем многие факты, в частности по истории межкняжеских связей, различных церковных перипетий, отношений с Литвой, каким-либо образом противоречащие интересам тех, в чьих руках находилось летописное дело, описаны коротко или вообще не нашли освещения. Имевшиеся в распоряжении летописцев источники подвергались редакционной и цензурной обработке, сокращению. Правда, приверженность к тому или иному центру нередко сочеталась в летописании с беспристрастным отношением к местным событиям, а изложение разных точек зрения на эти события переплеталось с заметными поисками политического равновесия между противоборствующими коалициями. Но, конечно, не все стороны общественного развития Русской земли были в равной степени освещены на страницах летописных сочинений. Так, официальный летописец мельком касается народных волнений, в частности выступлений "черных людей" против бояр, "крамольных" вечевых собраний; он обходит молчанием такой животрепещущий вопрос того времени, как еретические движения, социальная природа которых определялась классовыми интересами растущих демократических кругов города и отчасти крестьянства24 .

Читая сегодня памятники северо-восточного летописания того времени, мы видим постоянное расширение кругозора летописца: здесь можно познакомиться со многими событиями светской и церковной жизни различных русских городов - Владимира, Новгорода Великого, Нижнего Новгорода, Твери, Брянска, Москвы, Смоленска, Ростова Великого, Рязани, Суздаля, Торжка, Ярославля, Юрьева Польского, Костромы, Дмитрова, Серпухова, Переяславля, Галича и т. д. Кроме обычной княжеской хроники (рождения, вступления в права княжения, династические браки, поездки в Орду и др.), в ней много места уделяется описанию княжеских съездов, договорным отношениям между князьями разных областей, а также с другими странами, рассказам о военных действиях, связанных с междоусобицей или борьбой с иноземцами, и о разбоях новгородской вольницы - ушкуев, известиям о строительстве городов, церквей, соборов, монастырей, сведениям о стихийных бедствиях и эпидемиях, обрушивавшихся на русские земли; говорится о сменах на епископских и митрополичьей кафедрах на Руси и на ханском престоле в Орде, событиях в Царьграде (Константинополе) и пр.

Многое из того, о чем повествуют памятники северо-восточного летописания, носит уникальный характер. Непреходяща ценность их свидетельств о великих живописцах Андрее Рублеве, Феофане Греке, Симеоне Черном, творивших в конце XIV - середине XV века. Автор Троицкой летописи отметил под 1405 г.: "Тое же весны почаша подписывати церковь каменую святое Благовещение на князя ве-

22 ПСРЛ. Т. 15, с. 44; т. 1, с. 481.

23 ПСРЛ. Т. 15, с. 185.

24 Клибанов А. И. Реформационные движения в России. М. 1960, с. 4 и др.

стр. 94

ликого дворе, не ту иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Гречин, да Прохор старец из Городца, да чернец Андрей Рублев"; а под 1408 г.: "Того же лета мая в 25 начата подписывати церковь каменую великую соборную святая Богородица иже в Владимире повелением князя великаго, а мастеры Данило иконник, да Андрей Рублев"25 .

И сегодня имеют значение регулярные летописные сообщения о затмениях Солнца и Луны, кометах, различных природных явлениях, отмеченных, например, как "знамения" в небе: 1302 г. - "Того же лета во осенние явися звезда на западе луча имущи, яко и хвост к горе к полуденью лиц"26 ; 1321 г. - "Того же лета месяца июля 26 в третий час дне погыбе солнце и бысть, яко месяца двою дни, и по едином часе наполнися"; 1381 г. - "Тое же зимы и тое весны являшеся некое знаменье на небеси на востоце пред раньнею зарею, акы столп огнен, и звезда копейным образом", и др. Летописец ведет регулярно записи о пожарах, засухах, неурожаях, наводнениях, о море на людей и скот, голоде. Вот одна из них: 1365 г. - "Того же лета загореся город Москва от всех святых сверху от Черторьи, и погоре посад весь и Кремль и Заречье, бысть бо тогда засуха велика... Се же словет великий пожар"; или другая: 1371 г. - "Бысть же того лета и мгла велика поряду с два месяца и не видети было перед собою за две сажени человека в лице. Птицы же по воздуху не видяху летати, но падаху на землю и по земле хожаху. Бяше же тогда и жито дорого, лето бо бе сухо, жита посохли"27 .

Летописцы из разных центров не беспристрастны, фиксируя современные им события. Голоса их звучат то гневно, то печально, то вдохновенно. Правда, иногда материал при передаче известий сух и лаконичен, на нем лежит отпечаток сокращений и переделок сводчиков. Это относится прежде всего к местным известиям сводов, в частности ростовского или новгородского происхождения. Они во многом "погребены" в памятниках под сильным пластом московских или тверских текстов. Вместе с тем нижегородско- суздальская летопись выделяется обширностью сообщений, даровитостью изложения и незаурядностью литературной манеры в описании событий.

Летописное дело в XIII в. возобновлялось в условиях ослабления общерусских связей и затем роста автономии земель как областное. Областное летописание оставалось типичным явлением и для XIV в., велось преимущественно в старых культурных центрах и носило характер местных хроник, иногда значительных, которые опирались на предшествующую летописную работу и представляли по своему составу компиляции. К таким областным компиляциям следует отнести выделяемые в разных летописных памятниках Ростовскую летопись 1365 г., Тверскую летопись 1375 г., Смоленскую летопись 1408 г., рязанский Летописец времени Ольговичей, тверской Свод времени епископа Арсения. Они бытовали наряду с небольшими по объему летописными сочинениями, написанными в столицах крупных княжеств или в их уделах и монастырях. Эти сочинения были их источником.

Среди местных Летописцев выделяются личные княжеские или епископско- княжеские памятники типа смоленского Летописца Федора Черного, тверского Летописца Михаила Ярославича, Летописца Константина Ростовского, московского Летописца Даниловичей, Летописца Владимира Серпуховского, Летописца, Василия Ростовского, Летописца Юрия Смоленского. При ведении летописи в Ростове использовались устюжские, ярославские записи, в Рязани - пронские, муромские, в Смоленске - брянские и т. д. Вполне вероятно существование в XIV в. летописной работы в Устюге, Пронске, Муроме, Брянске, имевших собственные княжеские ветви и проявлявших большую политическую активность. Так, возросшая самостоятельность Кашинского удела, находившегося в составе Тверского княжества, пробудила в его столице интерес к летописной работе и составлению хроники с интерпретацией событий с позиции местных властей. Можно назвать такой центр летописания, как Троице-Сергиев монастырь. Следует говорить и о возможности составления местной хроники в нижегородском Благовещенском монастыре. Тот и другой монастыри являлись в XIV в. особо влиятельными церковными корпорациями.

25 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 459, 466.

25 ПСРЛ. Т. 1, с. 486.

27 ПСРЛ. Т. 25, с. 167, 183, 186 - 187, 206.

стр. 95

Областное летописание противостояло центральному, представленному вначале великокняжеской летописной работой. Великокняжеское владимирское летописание оказалось в руках великих князей новых и сильных княжеских домов Северо-Восточной Руси, с которыми было связано главное направление развития общественно-политической жизни всего региона в целом. Интенсивность формирования великокняжеских сводов была отличительной чертой летописания в рассматриваемый период. Создание Свода 1305 г., известного нам в Лаврентьевском списке 1377 г., положило начало возникновению владимирского великокняжеского летописания в Твери, Москве и, по всей видимости, Нижнем Новгороде. Есть основания говорить о бытовании переяславского Свода 1294/95 г. (времени князя Дмитрия Александровича), Свода 1305 г. (времени князя Михаила Ярославича и его сыновей), московских сводов 1340 г. и 1354/59 г. (времени Ивана Калиты и его сыновей), нижегородско-суздальского Свода 1383 г. (времени князя Дмитрия Константиновича) и, наконец, Летописца Великого Русского 1389 г. (времени Дмитрия Донского). Духу эпохи отвечала организация летописной работы "Великой Руси" при митрополичьей кафедре, опиравшейся на великокняжескую летопись. Первым таким официальным памятником был московский Свод 1408 г., представленный Троицкой летописью, а потом - Свод 1423 года. Появление и смена этих памятников центрального летописания находились в полном соответствии с изменением соотношения сил между ведущими княжествами, соперничавшими в борьбе за обладание столом всея Руси, утверждением особой роли Москвы в деле собирания земель и борьбы их за освобождение от иноземного ига и связанного с этим расширения власти московского великого князя и власти митрополита всея Руси.

Великокняжеское, а затем митрополичье летописание, как и областное, играло большую роль в пробуждении умственных сил народа и его литературно- общественной мысли. На основе областных летописей составлялись идеологические памятники летописания общерусского значения. В наполненное бурными событиями время летописное слово приобретало нередко острое полемическое звучание. Оно постоянно слышится там, где повествуется об отношениях Великого княжения Владимирского с Новгородской феодальной республикой, куда приглашались на правление великие князья. И нередко можно прочесть, как "заратишася новгородци": "Таков бо есть, - по словам московского летописца, - обычай новгородцев: часто правают (говорят о своих правах. - Л. М.) ко князю великому, и паки рагозятся и не чудися тому: беша бо человеци суровы, непокорови, упрямчиви, непоставни... Кого от князь не прогневаша? или кто от князь угоди им, аще и Великий Александр Ярославич не уноровил им"28 .

В условиях раздробленности "Великой Руси" летописание поддержало идею общности и былой целостности ее земель; проявлялась и затем все более углублялась его антиордынская и антилитовская направленность. Об этом убедительно говорят как владимирские, так и областные летописные сочинения. Предмет постоянного внимания летописцев - отчина как часть "Руси", "Русская земля" и "вся Русская земля". Первые два обозначения противопоставляются третьему, с которым связывается территория, включавшая южные (вместе с Киевом) и западные русские земли. Название "Суздальская Русь", "земля Суздальская" упоминается редко и в основном до начала XIV века. Потом наибольшее распространение имеют обозначения владимиро-суздальских и соседних с ней областей в целом - "Русская земля" и "Русь", перенесенные когда-то с Юга. А. Н. Насонов отмечал: "Термин "Русская земля", который некогда применяли только по отношению к южнорусской земле, перешел со временем на всю страну. В этом новом, общерусском, смысле удержался он и тогда, когда южнорусская земля уже не господствовала над другими "землями"29 . В его сохранении в период феодальной раздробленности ученый видел выражение представлений современников о единстве Руси.

Летописное дело развивалось в тесной связи с общими достижениями письменной культуры, поглощая ее насыщенный "идейностью" литературный материал;

28 Карамзин Н. М. Примечания к "Истории государства Российского". Т. 5, прим. 148.

29 Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории Древнерусского государства. М. 1951, с. 220.

стр. 96

исторические повести и рассказы, повествовавшие с большим пафосом о выступлениях против иноземцев за независимость и целостность русских земель, являлись составной частью разных летописных сочинений. За период конца XIII - середины XV в. в составе известных нам летописей выявлено более двух десятков разных сочинений исторического характера, имеющих московское, тверское, нижегородско-суздальское, смоленское, рязанское и иное происхождение. Летописец использовал их как современную описываемым событиям литературу. Благодаря этому на страницах летописных памятников среди действующих лиц все чаще появляются такие герои, как горожане "людие", тверичи, москвичи, новгородцы, дмитровцы, нижегородцы, коломенцы, смоляне, кашинцы, ржевичи, проняне; бояре и "черные люди", "чернь"; "весь народ".

В каждом из литературных сочинений, перенесенных в летопись, слышится несмолкаемая скорбь современника, вызванная унижением и гибелью тысяч соплеменников, опустошением русских земель и их городов постоянными и жестокими набегами чужеземцев, наездами их "лютых послов", тяжестью татарской поголовной дани ("черный бор"), насилием баскаков. Резко звучит голос тверского летописца против тягот и насилия, чинимых Твери и Тверской волости, тверичам "гражанстим", и "всеа отчьствиа" "безбожными" ордынцами и их "беззаконным" царем-ханом. Гибель в Орде тверских князей оценивается как смерть святых мучеников за "многиа род христианьскый", "отчину свою" и "княжение русское". Ему важно оставить свидетельство того, что во время Дюденевой рати 1293 г. "тферичи целоваше крест, бояре к черным людем, такоже и черныя люди к бояром, что стати с единаго битися с татары". Летописец выражает взгляды не только великого князя, но и свое мнение, когда речь идет о "поругании" и "граблении" Твери, а его властитель призывает терпеть насилия со стороны чужеземцев. В Тверскую летопись им введена Повесть о Чол-хане, автор которой писал: "Народи же гражанстии, повсегда оскорбляеми от поганых, жаловахуса многажды великому князю, дабы их оборонил. Он же видя озлобление людии своих и не могу их оборонити, трьпети им веляше". И он выражает удовлетворение, что "и сего не трьпяше тверичи, искаху подобна времени... и поворотися град весь и весь народ", "и начаша избивати татар", "и самого Шевкала убиша и всех подряд".

В нижегородско-суздальской летописи, включавшей Повесть о битве на Пьяне, описываются причины неожиданного поражения русского войска во время ордынского набега в 1377 г., когда "ополошися и небреженьем хожаху, доспехи своя на телеги своя въскладоша, а инии в сумы, а иных сулицы еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены, а ездят порты своя с плеч спускав, а петли растегав", "бе бо в то время знойно. А где наехаху в зажитьи мед или пиво, и испиваху, до пьяна без меры, и ездят пьяни, поистине за Пьяною пьяни, а старейшины их или князи их или бояре старейшиа, вельможи или воеводы, те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, аки дома. А в то время погании князи мордовьстии подведоша втаю рать татарскую из Мамаевой Орды на князей наших, а князем нашим не ведущим, и про то им вести не было", "и внезапу из невести удариша по нашу рать с тыла" и "татарове одолевше"30 . Пройдут десятилетия, и уже в Повести о нашествии Едигея на Москву, рассказывавшей о "великом зле", причиненном ордынцами в 1408 г. русским городам, волостям и селам, летописец вновь запишет: "И быть тогда в всей Русской земли всем христианом туга велика и плачь неутешим и рыданье и кричанье, вся бо земля пленена бысть начен от земли Рязаньскые и до Галича и до Белоозера, вси бо подвизашася и вси смутишася, многы бо напасти и убыткы всем человеком здеяшася и большим и меньшим и ближним и далним, и не бысть такова, иже бы без убытка был, но вси в тузе искорби мнозе и печалью одержими"31 .

Радостью и торжеством отзывается московская летопись, когда Русь одерживает первые крупные победы над Ордой. 1378 г.: "Того же лета ордынский князь, поганый Мамай, собрав воя многы и посла Бегича ратью на князя великого Дмит-

30 Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 346; ПСРЛ. Т. 15, с. 43; т. 18, с. 118 - 119.

31 ПСРЛ. Т. 25, с. 239.

стр. 97

рия Ивановича и на всю землю Русскую. Се же слышав князь великий Дмитрей Иванович", "поиде противу их в силе тяжце, и переехав за Оку, вниде в землю Рязаньскую. И сретошася с татары у реки Вожи... и удари на них с едину сторону Тимофей околничий, а с другую сторону Данилей Пронский, а князь великий удари в лице. Татарове же в том часе повергаша копья своя и побегоша за реку за Вожу, а..., инии в реце истопоша... Князь же великий Дмитрей, возвратися оттуду на Москву с победою великою"32 .

Большая творческая энергия повестей и рассказов, обращенная к современникам, была созвучна и поколению летописцев Переяславля и Твери, Рязани и Москвы, Смоленска и Нижнего Новгорода. Можно думать, что в Своде 1294/95 гг., например, читаются рассказы о Кодаевой и Дюденевой ратях, в Своде 1305 г. - Повесть о Курском княжении, в Своде 1327 г. - Повести о князе Михаиле Тверском и о Чол-хане, в Своде 1383 г. - Повесть о битве на Пьяне, в Своде 1389 г. - Рассказы о битве на Воже и "Об Ольгердовщине", в Смоленской летописи 1408 г. - Повесть о битве при Ворскле, в Летописце Ольговичей - Рассказ о пленении земли Рязанской от Мамая, Повесть о Рязанском побоище и др. Тема борьбы с Ордой, Мордовской землей и Волжской Булгарией заняла большое место у летописцев названных сочинений из Твери и Нижнего Новгорода, с Литвой и Ордой - из Рязани и Смоленска, с Ордой и немецкой землей - из Москвы и Новгорода Великого. Тема о Литве летописных сочинений - явление новое в литературе рассматриваемого периода, отражающее прежде всего прямой отклик современников на переход тогда литовских князей к активному наступлению на русские земли. В связи с этим представляет несомненный интерес антилитовско-антипольская "окраска" летописной работы, проводимой в Смоленске, вокруг которого возникали острые коллизии из-за экспансионистских действий со стороны Великого княжества Литовского.

В центре внимания летописца-смолянина стоят события в пределах области в целом, интересы отчины и князей-братьев, порицание усобицы в княжестве и внутренней оппозиции бояр - "переветников", державших сторону Литвы. В этой областной летописи отчетливо выражено стремление Смоленска к союзу с Москвой, Новгородом Великим, Рязанью. Местный летописец рассказывает о "зле" от Литвы и "безбожных татар", "сечении людей" в Смоленской волости "иноверными ляхами" и считает необходимым указать, например, цель похода князя Святослава со смоленской ратью в 1386 г. на Мстиславль, "занеже Мстиславль преже того был город смоленский, но Литва отняли за себе; он же хотяше его от Литвы отняти". Летописец судит о "мятеже" и "крамоле" в Смоленске, когда "овии хотят Витовта, а друзие отчича; князь же Юрьи сослася с гражданы, гражданы же смоляни, не могущи терпети налоги насильства... и град ему отвориша", а "боляр, которые не хотели отчича, князя смоленьского, или бряньских, или смоленьских, тех всех посекоша"33 .

Великокняжеские и митрополичьи своды, представляя центральное летописание, являлись по сравнению с областной летописью усложненной формой исторического повествования и более высокой ступенью "исторических обобщений". Областное летописание (несмотря на достаточно широкий круг тем) было замкнуто в тесных рамках местного письменного творчества. Обращает на себя внимание только, может быть, попытка выйти за эти рамки в Рязани, где обнаруживаются, хотя и в незначительной степени, усилия ведения летописного дела Юго-Западной Руси. Не исключено подобное стремление на определенном этапе в Нижнем Новгороде, прибегавшем в борьбе с московскими князьями к помощи Новгорода Великого и Ростова (при поддержке Литвы). В памятниках областного летописания громко звучит призыв "седем кождо на своих отчинах" и голос большой боли об утраченных отчинах и в защиту самостоятельности "княжеств больших" как от ордынцев, так и от "сильных князей на Руси" и в поддержку тех, кто "не восхоте... покоритися великому князю". Мотивы протеста против укрепления власти великого владимирского князя проникли и в летописи, составленные в Твери и Нижнем Новгороде. Но это - недовольство равных соперников, противоборствующих за преобладание на Русской

32 См.: Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 415 - 416.

33 ПСРЛ. Т. 4, ч. I, вып. 2. Л. 1925, с. 343, 379, 391.

стр. 98

земле и терпящих здесь неудачи. Нижегородский летописец горячо полемизирует, когда пишет о борьбе с "неправдой", о "великой истоме", измене бояр и "многих напастях", которые претерпели суздальские князья за "свою отчину", о взятии "воли" над ростовскими, галицкими и стародубским князьями, о расправе с "доброхотами" русских князей и заключении их в "железные вериги" московским князем; ему близки действия местного князя, который "честно и грозно боронил" отчину свою "от сильных князей и татар". Но его волнуют и бедствия, переживаемые всей Русской землей, он отмечает не только содеянное "зло" и "злобу" в его Суздальской области, но и то, "что ея учинило на Руси", приветствует совместный поход нижегородской и московской ратей в 1375 г. на Булгары, когда "наша же никако же устрашающеся грозы их, но крепко противу сташа на бои и устремишася единодушно" и "всю свою волю вземше, а даригу (управитель. - Л. М.) и таможника посадиша"34 .

В великокняжеских и митрополичьих памятниках развивается также историческая концепция первенства Владимирского княжения в феодальном союзе русских областей, в котором "князе велиции русстии первоседание и стол земли Русскыа приемлют". Его столица, по свидетельству современника- летописца, - "славный град Володимер, стол земля Русскыа"35 . В Троицкой летописи было записано под 1340 г.: "И седе князь великий Семен на столе в Володимере в велицей и сборней церкви святей Богородици, на великом княженеи всеа Руси"; или в московском Своде 1479 г. читаем под 1389 г.: "Того же лета месяца августа в 15 на Успение Богородицы седе на великом княжении в Володимири князь Василей Дмитриевич на столе отца своего и деда и прадеда, а посажен бысть царевым послом Шихоматом"36 .

В центральном летописании довольно рано и отчетливо определилась тенденция к воссозданию единой и независимой Руси и утверждению единодержавной власти над "всеми русскими князьями" владимирского князя всея Руси, вокруг которого началось собирание русских земель. Органической частью такой концепции была идея единства и неделимости православной митрополии Киевской и всея Руси. В конце XIV в. в памятниках центрального летописания, ставших тогда уже исключительно предметом забот Москвы как фактической столицы Владимирского княжения, московский великий князь провозглашается наследственным верховным "властодержцом" Русской земли. Не случайно великий князь литовский Витовт, воюя в 1399 г. вместе с ордынцами против Руси, "похвалився... сяду на Москве на великое княжении, на всей Русской земли"37 . Однако первые владимирские великокняжеские своды XIV в., будучи близки политическим интересам той же Твери или другим центрам, по своему идейному содержанию вначале как бы несколько опережали конкретное развитие событий, отвечая общерусским задачам, которые еще только вставали перед великими князьями. Здесь проявлялась зависимость общего воздействия со стороны светской и церковной властей на поступательный ход общественного развития Руси.

Примечательной особенностью организации летописного дела в Великом княжении Владимирском оказалось создание памятников типа Троицкой летописи, представлявших в нерасторжимом единстве выражение взглядов власти и церкви, великого князя и митрополита. Ей соответствовала разветвленная религиозно-политическая символика сводов, окрашивавшая в них наиболее значительные события на Руси. Имевший место в летописной работе культ "св. Богородицы" и "Дома Богородицы" служил целям усиления авторитета Москвы; поклонение ей в Русской земле олицетворяло надежду на ее единство и независимость. Этой особенностью отличалось "великое летописание" в Москве, где в наибольшей мере проявились усилия к написанию истории не одного княжества или отдельно Северо-Восточной Руси, а всей Русской земли, отвечавшие прогрессивным интересам развивавшихся тенденций государственности. Это находилось в тесной связи с тем, что "Иван Калита и митропо-

34 ПСРЛ. Т. 10. М. 1965, с. 228; т. 11. М. 1965, с. 148; т. 15, с. 34; т. 18, с. 117- 118; и др.

35 ПСРЛ. Т. 18, с. 157, 159.

36 Карамзин Н. М. Примечания к "Истории государства Российского". Т. 4. СПб. 1852, прим. 331; ПСРЛ. Т. 25, с. 218.

37 Приселков. М. Д. Троицкая летопись, с. 450.

стр. 99

лит Петр положили начало тому своеобразному соединению светской и церковной власти, которое, - по словам М. Н. Тихомирова, - было характерно для Москвы допетровского времени"38 . Митрополит, покинув в 1300 г. Киев из-за "татарского насилия" и обосновавшись вначале во Владимире, в 1326 г. перевел свою кафедру в Москву; поэтому летописец обычно говорит: "Прииде Пимин митрополит на Русь из Царягорода, не на Киев, но на Москву" или "Киприан митрополит пришел от Киева, седе на Москве, на своей митрополии". Во второй половине XIV в. Византия признает на все времена исключительное право "Великой Руси" на обращение к патриарху в Константинополе с просьбой о кандидатуре митрополита и вслед за этим объявляет русскою столицей "единой власти духовной" Москву39 .

А. А. Шахматов обратил внимание на то, что термин "всея Руси" - происхождения нового: он впервые присоединен был к титулу митрополитов и притом, по-видимому, не ранее конца XIV века. Подражая митрополиту, великий князь владимирский присоединяет слова "всея Руси" к своему титулу не позднее начала XV века40 . Очевидно, последнее не было простым "подражанием". Почти одновременное появление такого титулования церковного и светского "властодержцев" Руси не оказалось случайным явлением, а соответствовало сначала если не реальному состоянию ее общественно-политической жизни, то, во всяком случае, явному стремлению митрополита и владимирского великого князя осуществлять эту верховную власть. Подобное титулование - "иже великий князь всеа наименовается" летописец использовал для провозглашения Великого княжения Владимирского или, по его словам, "Великого княжения всея Руси" как главного центра Русской земли.

Летописание Великого княжества Владимирского было одним из основных областей русской духовной культуры того времени, которая опиралась на литературно-художественное наследие Ростово-Суздальской земли XII - начала XIII в., уходившее, в свою очередь, корнями в культурное богатство Киевской Руси. Такой интерес к умственной жизни домонгольской Руси выражал не только творческую эстафету поколений: в условиях чужеземного ига и разобщения исторически связанных земель их духовные силы были обращены к письменным памятникам периода единства и независимости Руси, к ее героическому прошлому как неиссякаемому роднику обновления, стойкости к бедствиям, надежд. Развитие событий в Северо-Восточной Руси рассматривается там в зависимости от истории Древнерусского государства (со ссылками на начальный Летописец Киевский). В великокняжеских и митрополичьих летописных сочинениях повествование ведется через восприятие Повестью временных лет понятия "Русская земля", но идея единства и независимости проводится уже на основе новых успехов ее социально- экономического развития и крепнувших политических связей. Данные сочинения - прямое продолжение памятников владимирского летописания XIII в., введением к которым оставалась Повесть временных лет.

Великокняжеская летописная работа времени Александра Невского и его сыновей Дмитрия и Андрея, составившая содержание Свода 1305 г., послужила первоосновой последовательно сменивших его сводов "великого летописания" при новых великих владимирских князьях Всеволодова дома. В этих сводах, создаваемых в центрах - отчинах великих князей (т. е. в Твери, Москве и Нижнем Новгороде), получили дальнейшее развитие традиции предшествующего летописания с его стремлением к общерусскому охвату событий на всей Русской земле и за ее пределами. Это наиболее последовательно проявилось затем в составленных при митрополичьей кафедре общерусских памятниках 1408 и 1423 годов. Но и до того великокняжеское летописание далеко не лишено было подобного стремления.

В памятниках центрального летописания сводился воедино накопленный материал местного летописания, что позволяло полнее обрисовать положение дел на территории бывшей Ростово-Суздальской Руси, а также в Новгородской, Рязанской, Смоленской, Псковской и некоторых других землях, на которые распространялось влияние как Великого княжества Владимирского, так и Великого княжества Литовского. Писалась

38 Тихомиров М. Н. Древняя Москва (XII - XV вв.). М. 1947, с. 32.

39 ПСРЛ. Т. 18, с. 138, 139; Памятники древнерусского канонического права. Т. 6, N 33, с. 226.

40 Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV - XVI вв., с. 77.

стр. 100

общая история "Великой Руси". На страницы сводов официальный летописец выносит описание всекняжеских съездов, военных действий великого князя Владимирского и "все князи, яже суть под ним" против непокорных, совместных выступлений "всех русских князей", "вси за един"41 против Орды и Литвы, церковного "мятежа" и затем мира в русской митрополии. Фиксируемое летописцами часто полно драматизма и большого накала, например, взаимоотношения Москвы и Твери. Под 1375 г. читаем: "Того же лета князь великий Дмитрей Иванович, подвижася с силою многою, собрав воя многы, в силе тяжце поиде ратью к Тфери на князя Михаила Александровича, а с ним... и все князи русстии кыиждо с своими ратьми, служаще великому князю"; "князь же Михаило Тферскый затворися в своем городе Тфери, и стоял князь великий Дмитрей с всею силою у города Тфери 4 недели, посад весь пожгоша около города, и волости, и села, и страны, и пределы Тферскыя повоеваша и пусто створиша, имениа пограбиша, а люди в полон поведоша"; "А по Новъгород князь великий посла, и новогородци... вскоре приидоша в 4 или 5 дни, и под Тферью всташа"; "князь же Михайло... посылаша послы своя с покорением и с поклонением"; "князь же великий ...взя мир с князем Михаилом на всей своей воли; и такое докончаша и грамоты написаша"42 .

Интерес к летописанию разных центров, география мест и круг освещаемых событий (например, повышенное внимание к строительной деятельности в городах) не остаются неизменными, а все время, от свода к своду, расширяются. Именно центральное летописание прежде всего вводит в обращение материал о Византии и Литве, в подчинении которой находилась часть русских областей. Исследователь может найти в этих сводах сообщения из истории разных периодов отношений Северо-Восточной Руси с соседней Литвой, на территорию которой распространялась власть митрополита и с князьями которой, случалось, вместе боролись с Ордой или завязывали династические связи.

Для памятников центрального летописания становится характерным развертывание литературной основы. Развивается дальнейший процесс централизации исторической мысли. Состав сводов широко пополнялся историко-публицистическими сочинениями, как современными, так и теми, которые были в привлекаемых областных летописях. В первые московские великокняжеские своды включался литературный материал предшествовавших памятников летописания - Свода 1305 г. и Свода 1327 года. В дальнейшем в числе источников московской летописи, начиная с Летописца Великого Русского 1389 г., преобладают уже местные рассказы и повести, в том числе Повесть о Донском побоище 1380 г. - литературный цикл, посвященный освободительной борьбе и с возрастающей силой призывавший словом к единению Русской земли. В составе ранних московских памятников летописания были также сочинения, являвшиеся обычной для средневековья формой биографий крупных политических и церковных деятелей: Сказание об основании Высоцкого монастыря в Серпухове Сергием Радонежским, Житие митрополита Алексея, Повесть о митрополите Митяе-Михаиле, Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича; и др. Подобные сочинения встречаются и в Тверской летописи того времени. Тем самым обогащалось летописное творчество, что давало летописцам возможность глубже и ярче обрисовать общественно-политическую жизнь своего времени.

Летописное дело занимало важное место в напряженной творческой деятельности русского народа, ставшего в XIV в. на путь образования единого и независимого государства. А параллельно складывались элементы национальной письменной культуры, неотъемлемой частью которой и были летописи.

41 ПСРЛ. Т. 15, с. 34; т. 18, с. 143.

42 ПСРЛ. Т. 18, с. 115 - 116.