Академик М. В. Нечкина

Василий Осипович Ключевский родом из духовного сословия - предки его принадлежали к. бедному сельскому духовенству. Прадед Ключевского, Степан Иванов, дьячок церкви села Ключей, Чембарского уезда, Пензенской губернии, и дед Василий Степанов, дьячок, позже дьякон церкви того же села Ключей, еще не носили фамилию "Ключевский", а заменяли фамилию отчеством, что было в обычае того времени. Холмистые, в ложбинах, поросших осокой, тамошние места были богаты чистейшей воды холодными ключами, бившими из-под мха и камней. Название села отражало эту особенность природы. Когда сын дьякона Василия Степанова-Иосиф, или в просторечии Осип, - поступил в семилетнем возрасте в Нижнеломовское приходское духовное училище, то, как водилось в те времена, смотритель училища изобрел для него фамилию, произведя ее от названия села, где служил дьяконом отец мальчика. Таким образом, отец историка и стал первым в роду, получившим фамилию Ключевский1 .

Осип Васильевич Ключевский рано остался сиротой, его отец (дед историка) умер в 1816 т., когда Осипу, младшему в семье, было всего шесть месяцев. Любопытно, что маленький Осип "читать и писать обучался у матери своей" Федосьи Кузминишны, а грамотность дьяконовой вдовы в начале XIX в. была не таким уж частым явлением. Двадцати двух лет от роду он окончил курс Пензенской духовной семинарии. Способности его были оценены семинарскими преподавателями как "довольно хорошие", успехи в философии - как "похвальные", в математике и физике - "не худые", в словесности и "гражданской истории"- "похвальные", в латинском языке - "порядочные", в греческом - "очень не худые". Таким образом, отец историка получил известное образование. Портрета его, к сожалению, не сохранилось. Какое-то представление об его внешнем облике дает лишь свидетельство земляков, что местный помещик, его почитатель, заказал художнику написать "с попа Осипа" икону Христа2 .

В том же 1838 г., когда будущий "поп Осип" кончил семинарию, он, еще не получив места, подал прошение о разрешении ему жениться

Настоящая статья является частью монографии М. В. Нечкиной "Василий Осипович Ключевский" и посвящена его детству и годам обучения в семинарии. Она входит в главу "Как вырос историк".

1 Известен и прапрадед В. О. Ключевского Иван Афанасьев (умер в 1764 г.), священник в селе Полянах, Нижнеломовской округи, Пензенского наместничества, в восьми верстах к юго-западу от уездного города Чембар (см. С. А. Белокуров. Василий Осипович Ключевский, материалы для его биографии. "Чтения в императорском обществе истории и древностей российских", стр. III, 2 - 16 (отдел III, особая нумерация страниц). В дальнейшем это издание цитируется сокращенно: "Чт.", Материалы.

2 "Чт.", Материалы, стр. 7, 8 (аттестат Иосифа Ключевского), 13; А. И. Яковлев. В. О. Ключевский. Записки научно-исследовательского института при Совете Министров Мордовской АССР. Вып. 6. История и археология. 1946, стр. 97.

стр. 67
на Анне Федоровне Мошковой, дочери протоиерея пензенской Духосошественской церкви, но ответом был неожиданный отказ: "Консистории объявить просителю, что без места жениться нельзя". С. А. Белокуров, собравший документальные биографические материалы о В. О. Ключевском и его предках, правильно отмечает, что шел уже ноябрь месяц, оставались немногие дни мясоеда, надвигался пост, когда браки не заключались, и молодому семинаристу приходилось торопиться с намеченной свадьбой. Спешно, по-видимому, фиктивно, он зачислился кандидатом на вакансию дьякона при церкви Благородного пансиона Пензенской гимназии, получил разрешение на женитьбу, и свадьба состоялась. Но с реальной службой какое-то время ничего не получалось. Лишь в феврале 1839 г. он устроился учителем Пензенского приходского училища, а в мае того же года - дьяконом пензенской Николаевской церкви, где служил лишь с год, потом вновь сменил место работы и в июле 1840 г. стал священником в селе Воскресенском, Лопуховке тож в 12 верстах от Пензы, - и то только на четыре года3 .

16 января 1841 г. восемнадцатилетняя Анна Федоровна родила своего первенца, будущего знаменитого историка, названного в честь деда по линии отца Василием. Обычно местом рождения В. О. Ключевского считается село Воскресенское, Пензенского уезда, на основании того, что метрическая запись младенца сделана в книгах церкви этого села. Впрочем, близкий семье Ключевских И. А. Артоболевский (позже профессор богословия Духовной академии), их земляк и хороший знакомый, отлично знавший обстоятельства жизни этой семьи в раннюю пору детства историка, оспаривает это: по его данным, В. О. Ключевский родился не в селе Воскресенском, а в городе Пензе, в доме своего дедушки по материнской линии, протоиерея Федора Исааковича Мошкова4 .

Первые четыре года детства В. О. Ключевского прошли в этом селе. В 1845 г. отец его опять перевелся на другое место - в Городище, уездный город в 49 верстах от Пензы, священником в городищенский Троицкий собор. В следующем году он вновь переменил место службы и переселился в село Можаровку, Городищенского уезда5 . Не в духе времени были эти частые смены мест. Церковное начальство относилось к этому неблагосклонно и даже требовало предварительной расписки от окончивших семинаристов, что часто менять места они не будут. Но отец, видимо, энергично искал чего-то лучшего в жизни и преступил правила: только за восемь лет он переменил четыре места жительства и службы, а должностей еще больше. Его не останавливали ни переезды со всем скарбом и малыми детьми по ухабистым проселкам, ни новые места, ни трудности переустройства хозяйства и установления отношений с новыми людьми.

Детство Ключевского прошло, таким образом, в пензенских деревнях, среди крестьян, с 4 до 9 лет - в селе Можаровке, Городищенского уезда, по правую сторону реки Суры. Те края отмечены своеобразием природы: неровная, холмистая местность обильно покрыта камнем, тут не было знаменитого "аршинного" чернозема, - лишь неболь-

3 "Чт.", Материалы, стр. IV (второй нумерации). Предисловие С. А. Белокурова.

4 "Чт.", Материалы, стр. 17 (копия метрического свидетельства В. О. Ключевского). Имя и отчество деда "В. О. Ключевского по материнской линии см. там же, в документе на стр. 9. Ср. данные о месте рождения В. О. Ключевского в статье: И. А. Артоболевский. К биографии В. О. Ключевского (Ключевский до университета). "Голос минувшего", 1913, кн. 5, стр. 160 - 166. То же место указано в некрологе в "Богословском вестнике", 1911, N 5, стр. 5.

5 В некоторых документах название села передается как Можеровка, но сам Ключевский всюду пишет "Можаровка". Ср. В. О. Ключевский. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории, М. 1968, стр. 56 (Письма к П. Гвоздеву) и другие (в дальнейшем: В. О. Ключевский. ПДА).

стр. 68
шими клочками встречался он "в приречных долинах", преобладала же супесчаная или суглинистая почва под каменистым покровом. Здесь с трудом ходила "первобытная соха под звук перетрясаемого ею щебня"6 . Тут не знали длинных полевых полос - преобладали мелкие "клочки" обработанной земли, терявшиеся в долинах и перелесках или "на ложах уже сформировавшихся и окрепших оврагов". Сосновые леса густо покрывали земли уезда. Пахотную почву приходилось с большим трудом отвоевывать у сосны. Корчевка леса была обычной, особо тяжелой работой, специальностью местных жителей - мордвы. Урожаи были небогатыми. Случалась и беда особого рода: весеннее половодье или потоки от летних ливней, мчавшиеся с гор, затягивали илом посевы. Борьбу человека с природой в тяжком земледельческом труде будущий историк воочию наблюдал в детские годы. Видел он близко и жизнь довольно большого села, с церковью и близлежащей мельницей, в будни и праздники, наблюдал народные гулянки и хороводы, слушал песни, запоминал их. Позже, работая над историческими документами, отражавшими темы сельской жизни, Ключевский мог живо представить себе крестьянский быт. Он сам жил в деревне крепостной поры в ее предпоследнее десятилетие.

В детстве маленький Ключевский очень любил сказки. Его сестра помнит рассказы бабушки о том, как "лет двух" он с большим вниманием слушал сказки, и, если пропустишь "слово или два", или "перепутаешь слова", малютка поправлял рассказчика. Способности, память, сообразительность ребенка бросались в глаза. Бабушка удивлялась его уму и звала его "бакалаврушка ты мой"7 .

Учить мальчика начал его отец. В отцовском формулярном списке 1849 г. есть отметка, что сын его Василий "обучается грамоте в доме отца своего". Есть сведения, что Ключевский мальчиком, еще до поступления в приходское училище, читал своей бабушке Жития святых по славянскому тексту Четьих- Миней. Сохранилось свидетельство, что интерес к русской истории был пробужден у Ключевского еще в детстве его отцом. При поступлении мальчика в Пензенское приходское училище его знания проверяли и нашли, что он обучен "читать правильно и быстро, писать порядочно, по нотам учиться начал, знает твердо краткую священную историю и катехизис". Все это, очевидно, результат занятий с отцом. Склонность отца к педагогической работе видна и по его формуляру: уже упоминалось, что он был учителем в первом классе Пензенского приходского духовного училища. Переведенный в городищенский Троицкий собор, он одновременно назначается законоучителем в городищенское народное приходское училище. Начать учиться "петь по нотам", очевидно, можно лишь у того, кто сам поет, - отец, вероятно, и пел (пение было обязательным предметом в семинарии). Случайный штрих в переписке сына свидетельствует и о том, что отец не был противником народных песен и игр, не воздвигал на них гонений. По крайней мере студент Ключевский писал своему приятелю Порфирию Гвоздеву: "И нынче есть попы, разгоняющие хороводы в селах; таков поп, который сменил моего отца в известном тебе селе Можаровке. Это я передаю тебе как факт, мною виденный"8 .

В. О. Ключевский был крайне скуп на автобиографические признания. Но в своей статье "Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени" (1894 г.) он обронил драгоценное свидетельство, относящееся к его

6 Эти и следующие цитаты о природе местности см. И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 160 - 161.

7 "Чт", Материалы, стр. 417; стр. IV, ср. стр. 10, 17, 56.

8 Сведения о том, что интерес к русской истории пробудил у В. О. Ключевского его отец, приведены и знавшим его семью С. Вознесенским (см. "Русская школа", т. III, сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь 1911 г., стр. 128). Те же данные содержались в надгробной речи проф. С. И. Смирнова.

стр. 69
детству: "В деревенской глуши, где не церковная книга была большою редкостью, мне попались две изданные Новиковым поэмы - "Иосиф" Битобэ и "Потерянный рай" Мильтона, и вместе с альманахом Карамзина "Аглаей" были в числе первых книг, мною прочитанных. Новиков хотел сделать чтение ежедневною потребностью грамотного человека и, кажется, в значительной мере достиг этого"9 . Выражение "в деревенской глуши" дает возможность датировки. Очевидно, дело было в селе Можаровке, Городищенского уезда, где в возрасте от 4 до 9 лет он стал читать и писать, обучаясь "в доме отца своего" (позже Ключевский - житель города Пензы, а до 4 лет, вероятно, читать не умел). Упомянутые книги, довольно объемисты и написаны для взрослых. Добыли ли их для мальчика из какой-нибудь помещичьей библиотеки, или они оказались своими, "семейными", в составе книг, принадлежавших его беспокойному отцу, который бережно перевозил новиковские издания в нехитром поповском скарбе с одного места жительства на другое, - они запечатлелись в детской памяти как прочитанные в числе первых. Двухтомное произведение П. Ж. Битобэ (Bitaube), дважды вышедшее у Новикова - в 1769 и 1780 гг. в переводе Д. И. Фонвизина, - считалось лучшим в наследии этого французского писателя. Знаменитая поэма Д. Мильтона "Потерянный рай" издана Новиковым в 1780 г. в переводе А. Серебренникова, посвятившего свой труд архиепископу Московскому Платону. Обе поэмы имели в основе библейскую тематику и могли находиться в библиотеке священника.

Так обрисовывается в детстве историка роль отца, по-видимому, человека не совсем заурядного. Более скупы сведения о матери. Близкий Ключевскому проф. А. И. Яковлев, ссылаясь на его слова, говорит о "крутом и жестком" нраве родительницы и отсутствий "нежных отношений" с сыном; Позже, после смерти отца, мать В. О. Ключевского имела внебрачных детей. Взрослым В. О. Ключевский писал "маменьке" очень редко и мало (мать просит его писать "хоть 2 строки"), но придерживался почтительно-уважительного тона. В Пензу к ней он, впрочем; ни разу не приехал, хотя знал о ее болезни. Позже в разговоре с сестрой он считал грехом, что не мог закрыть матери глаза на смертном одре ("Я знал из писем дяди, что она была больна, но не мог поехать"). Однако из его личного письма к дяде после получения известия сразу б смерти матери и тетушки видно, что Ключевский острее переживает потерю последней ("Я почти равнодушно прочитал далее о матушке..."). Видимо, в отношениях матери и сына были свои сложные стороны10 .

Жизнь сельского священника, да еще обременённого семьей, в те годы была трудной и бедной. Кроме Церковных служб, проповедей (отец Ключевского произнес 12 проповедей во время службы в Можаровке) и выполнения треб, приходилось самому заниматься наравне с крестьянами сельскохозяйственными работами на отведенном ему клочке земли- малые дети еще не могли быть помощниками. На отце лежала и забота по заготовке продовольствия на зиму для семьи. 28 августа 1850 г. он отправился с одним из причетников в село Шамышейку на базар закупить огурцы для зимней солки. Ехали на двух отдельных подводах. На обратном пути спутники случайно разминулись, и причетник вернулся домой один. Это обеспокоило домашних, тем более что в это время разыгралась сильнейшая гроза, по дорогам помчались бурные потоки воды. Чуя беду, родные бросились на поиски, девятилетний мальчик был с ними. Страшное зрелище вскоре

9 В. О. Ключевский. Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени. Сборник "Очерки и речи". М. 1933, стр. 277 - 278.

10 А. И. Яковлев. Указ. соч., стр. 97; В. О. Ключевский. ПДА, стр. 13, 17, 21, 22, 119. Ср. "Чт.", Материалы, стр. 417; В. О. Ключевский. ПДА, стр. 126 - 127.

стр. 70
предстало перед его глазами: грязная дорога в ложбине, глубоко изрезанная колеями, канавы полные воды, и в колее навзничь лежит священник, его отец, - мертвый...

Трудно сказать, что же, собственно, произошло, в чем причина этой трагической смерти. Позже предполагали, что погибший, возможно, заснул от утомления на возу и, проснувшись с началом дождя, решил ехать более краткой, но опасной и трудной дорогой через мельницу. Хотелось, очевидно, поскорее, до грозы, попасть домой. Дождь перешел между тем в страшный ливень, с горы понеслись бурные потоки. Лошадь на середине крутого спуска подвернула воз, который, падая, придавил своей тяжестью О. В. Ключевского. Потом стало известно, что его крик о помощи слышали женщины, работавшие на ближайшем гумне, но побоялись выйти и убежали домой. Предполагали, что стремительный поток захлестнул священника, уже придавленного и измятого, он упал и захлебнулся в воде, не будучи в силах встать. Все это, конечно, лишь предположения, свидетелей смерти не было. Во всяком случае, лаконичная запись в одном из официальных документов, что отец Ключевского умер "от паралича", не соответствует действительности и не передает обстановки его гибели11 .

Не с этого ли страшного дня своего детства стал Ключевский заикаться? По крайней мере сестра его в своих воспоминаниях не говорит об этом недостатке брата как о врожденном или возникшем в раннем детстве, - она относит его лишь к началу школьных лет, что почти совпадает с трагическим происшествием.

Погиб отец Ключевского в возрасте 34 лет.

После смерти мужа вдова с малыми детьми - их было к тому времени уже трое (сестре Ключевского Елизавете было 6 лет, а Надежде - полтора года) - переселилась в Пензу, купив здесь "маненькой домик", деревянный, под деревянной же крышей, на улице Поповке, вблизи дома своей матери, бабушки детей (дедушка, пензенский священник, к тому времени уже умер). Передняя, лучшая половина дома, сдавалась нахлебникам за 3 рубля в месяц - это и было главным источником нищенского существования осиротевшей семьи. В худшей, задней половине домика ютились хозяева12 .

Если при жизни отца в семье был хоть какой-то скромный достаток, положение резко изменилось после его смерти. Семья осталась в нищете. "Был ли кто беднее нас с тобой, в то время, когда остались мы сиротами на руках матери!" - восклицал позже сам В. О. Ключевский. В те годы, по словам сестры, в жизни их, полной нужды, все было "худостно, все нищенско, все сиротинско"13 .

С переездом в Пензу начался новый период жизни, гораздо более бедный и скудный, но сопровождаемый уже новыми, городскими впечат-

11 И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 161 - 162; А. И. Яковлев. Указ. соч., стр. 97; ср. рассказ о смерти отца В. О. Ключевского в статье П. Н. Милюкова. "В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания", Сборник. М. 1912 (в дальнейшем: "ВОК"), стр. 203 - 204; ср. В. Н. Бочкарев. "Труды" Научно-исследовательского института языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Мордовской АССР. Вып. 21. 1961, стр. 159; "Чт.", Материалы, стр. 16. Неправильное объяснение смерти отца Ключевского "от паралича" использует М. К. Любавский в своих мемориальных статьях, посвященных В. О. Ключевскому. См., например, М. К. Любавский. Василий Осипович Ключевский. Биографический очерк. "Чт.", Материалы, стр. 4 (первой нумерации).

12 Состав семьи (детей) Иосифа Ключевского в его формуляре на 1849 год: Василий 8 лет, Елизавета 5 лет, Надежда 5 месяцев ("Чт.", Материалы, стр. 16). Формуляр составлен при жизни И. В. Ключевского. Умер он 28 августа 1850 года. Обычно в литературе возраст детей переносится к году смерти отца, чхо неверно. "Воспоминания Е. О. Виргинской" ("Чт.", Материалы, стр. 415). Адрес и фотографию домика в Пензе см. там же, стр. 418; на стр. 419 указаны предшествующие и последующие владельцы дома.

13 И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 159.

стр. 71
лениями. Пенза последних лет крепостной России была небольшим губернским городом, может быть, из тех, о которых городничий говорил, что до них три года скачи - не доскачешь. Но история прошла через нее громким шагом - город был связан со многими историческими воспоминаниями. Основанная в середине XVII в, как острожная крепость против мордвы и мещеряков, Пенза обзавелась небольшим посадом и постепенно укрепилась в качестве административного и торгового центра. Народные антикрепостнические движения XVII-XVIII вв. сильно коснулись ее. В самом начале существования города Степан Разин со своими отрядами взял Пензу в 1670 году. Через столетие Пугачев захватил ее в 1774 году. Все это не могло не отразиться на местных преданиях и рассказах старожилов. Губернским городом Пенза стала в самом начале XIX века. Вскоре после войны 1812 г. она оказалась местом ссылки опального М. М. Сперанского - он был пензенским губернатором в 1816 - 1819 годах.

Осиротевшая семья Ключевских переселилась в Пензу, когда будущему историку шел уже десятый год. Давно уже настала пора позаботиться об учении мальчика. Устройство в духовное приходское училище сулило еще и маленькую стипендию/ "бурсацкий оклад" осиротевшему сыну погибшего священника, а деньги, хотя бы и очень небольшие, были жизненно необходимы семье. Пережитые тяжелые события, хлопоты о переезде в город и новом устройстве семьи задержали начало обучения. Лишь 7 сентября 1851 г. Ключевский поступил сразу во второй класс Пензенского духовного приходского училища, того самого, где некогда был короткое время учителем его покойный отец14 .

*

В Пензенском приходском духовном училище Ключевский провел всего один учебный год - с сентября 1851 г. по июль 1852 года. Приняли его на "бурсачное содержание", иначе говоря, на 12-рублевый годичный "казенный оклад", что давало ему и семье один лишний рубль в месяц. Что и говорить, лишним этот рубль не был. "В бурсе" Ключевский, однако, не жил - об этом у нас есть свидетельство его сестры. Каждый день после занятий он возвращался в "маненькой домик" на Поповке, где и учил в страшной тесноте, а зимой и в холоде заданные уроки15 . Во втором классе вместе с Ключевским обучалось 109 учеников - уже одно это дает представление о низком уровне и тяжелых условиях обучения16 .

Успехи в учении давались мальчику не сразу. Встречающаяся в литературе обобщенная формула о неизменно блестящих его ответах и оценках принадлежит академической легенде. Перенесенные потрясения, заикание, поступление сразу во второй класс, тяжелое, голодное детство - все это наложило печать на ход занятий. Сначала Ключевский числится по успехам на 13-м месте в классе, потом снизился на 15-е, а в мае 1852 г. поднялся на 6-е. В годичной ведомости за 1851/52 учебный год появляется резолюция о переводе его в среднее отделение уездного духовного училища.

В Пензенском уездном училище Ключевский обучался с сентября 1852 г. по июль 1856 г., то есть четыре полных учебных года. Тут ему было гораздо труднее: начинались новые нелегкие предметы - два древних языка, латинский и греческий. Трудно было и с арифметикой. В воспоминаниях протоиерея Василия Маловского читаем: "При ответах уроков

14 В. О. Ключевскому в момент смерти отца было, уже 9, а не, 8 лет, как всюду ошибочно утверждается в биографиях историка на основе неправильного чтения формуляра отца.

15 "Чт.", Материалы, стр. 16, 17, 25, 355.

16 Там же, стр. 17, 20, 25. В уездном училище было 70 учеников в классе.

стр. 72
даже по русским предметам он до того резко заикался, что наставники тяготились им и не знали, что делать с его косноязычием; исключить же его им было жалко ввиду заметных его способностей". За сентябрьскую треть 1852 г. Ключевский значится по успехам на 31-м месте по катехизису и латинскому языку и на 29-м по священной и русской историям и греческой грамматике. По общей экзаменационной ведомости от декабря 1852 г. он стоит на 22-м месте17 . Заметим, что заикание исключало возможность быть не только священником, но даже пономарем, оно отрицательно решало основной "профессиональный" вопрос духовного образования. Исключение Ключевского из духовной школы оказывалось неизбежным. В тех условиях это было бы для него равносильно невозможности получить вообще какое бы то ни было образование.

По слезной просьбе матери один из лучших учеников высшего отделения училища (фамилии мы точно не знаем) взялся "по доброй воле" репетировать мальчика, конечно, безвозмездно: мать, "беднейшая вдова", средствами не располагала. Репетировал он по латинскому, греческому языкам и по арифметике в течение всего второго полугодия 1853 г., с января по июнь18 . И тут совершилось чудо: Ключевский не только поднялся по успехам на первое место, но настолько преодолел заикание, что оно стало малозаметным и "приемлемым" для учения в духовном училище. Позже он описывал приемы, которые применял для борьбы с этим недостатком, и даже советовал применить их подросткам, страдавшим тем же. Так как это освобождение от заикания падает на то же время, что и занятия с репетитором, нельзя не поставить в связь то и другое. Видимо, добрый, умный и педагогически одаренный юноша-репетитор сумел так подойти к подростку, что уверил его в собственных силах и помог интуитивно найти какие-то приемы, которые помогли бороться с заиканием (следы его остались у Ключевского на всю жизнь). Кто же был его репетитором, какие предположения можно тут сделать? Мы знаем лишь, что это был "один из лучших учеников высшего отделения училища", и располагаем более чем десятком имен лучших учеников, перечисленных в годичной ведомости об успехах воспитанников высшего отделения училища за 1852/53 учебный год19 . Из этого списка надо выбрать одно имя. Очевидно, репетитор и ученик хорошо познакомились друг с другом за полгода совместной работы, поэтому правдоподобно предположение, что знакомство должно сохраниться ив последующее время, после общего перехода из училища в семинарию. Тогда приобретает значение тот факт, что из всех упомянутых в списке лучших учеников фамилия лишь одного Покровского упоминается в последующей переписке Ключевского, причем многократно. Это брат Степана Покровского, одноклассника Ключевского, - Василий Покровский. Не он ли явился его репетитором? Позже студент- первокурсник Ключевский живет с Покровским на одной квартире, фотографируется вместе с ним в Москве,

17 Там же, стр. 415, 420, 432. Учебный год в духовных училищах делился по третям, каждая треть именовалась ее первым месяцем - так, сентябрьская треть кончалась в декабре. "Чт.", Материалы, стр. 25 - 27, 29, 30, 33 и др.

18 "Чт.", Материалы, стр. 420 и др. В свидетельстве В. Маловского явная хронологическая ошибка на один год - на первое место в классе Ключевский поднялся в майской трети 1853 (а не 1854) г., следовательно, репетирование надо отнести к середине января - июню 1853 года.

19 Протоиерей В. Маловский предположительно называет имя Петра Веденяпина как возможного репетитора Ключевского, приводя единственный довод, что лучше Веденяпина никто не знал греческого и латинского языков. Точное имя репетитора ему неизвестно. Заметим, что в переписке Ключевского с товарищами по семинарии имя Веденяпина не упомянуто ни разу. Интересно отметить, что Веденяпины - декабристская фамилия: оба декабриста - Алексей и Аполлон Веденяпины - как раз жители тех мест, но связи между ними и упомянутым семинаристом ни родственной, ни какой иной, видимо, нет - фамилия Веденяпиных распространена в тех краях. Перечень лучших учеников старшего отделения училища см. у С. Белокурова ("Чт.", Материалы, стр. VII, сноска 1).

стр. 73
хлопочет о помещении в журнале "Искра" общих сатирических материалов о Пензенской семинарии20 . В 1852/53 учебном году Василий Покровский в списке лучших учеников старшего отделения занимал третье место.

Результаты занятий с удачным репетитором сказались сразу: в майскую треть 1853 г. Ключевский впервые занял первое место по учебным успехам. С этого же времени его "бурсачный оклад" был увеличен до 15 руб. в год21 .

В июле 1856 г. Ключевский получил свидетельство, что он "совершил" в Пензенском духовном уездном училище "полный учебный курс" при способностях, прилежании и поведении "отлично хороших" и на окончательном испытании в июле того же года получил оценку "отлично хорошо" по пространному катехизису, священной истории, русской истории, церковному уставу, церковному пению славянской грамматике, географии, арифметике, латинскому и греческому языкам. Заключение гласило: "Ныне училищным начальством признается способным и достойным к поступлению в семинарию"22 .

В сентябре 1856 г. Ключевский поступил в Пензенскую духовную семинарию и подал заявление об уходе 17 декабря 1860 г., то есть проучился в ней 4 года и 3 месяца. Это были очень насыщенные годы и в смысле обучения и в отношении общественных воздействий на молодого семинариста. Конечно, на первом плане в семинарии стояло немало предметов ("классов"), относившихся к религиозной идеологии. Ключевский изучал там герменевтику (теорию толкования священного писания), богословие догматическое, богословие нравственное, учение о церковно-служебных книгах православной церкви, церковно-библейскую историю, патристику (изучение сочинений "отцов церкви"), гомилетику (учение о церковной проповеди), каноническое право, историю раскола. Привлекает внимание особый предмет - педагогика, но пояснение его гласит: "Правда грекороссийской церкви и неправда раскольнических сект или педагогика"; содержание предмета комментировалось как "наука миссионерского образования для действия на раскольников при обращении их в недра православной церкви".

Некоторые стороны богословских предметов давали известный объем информации, имевший значение для подготовки будущего историка, - это данные о развитии религиозной идеологии, истории церкви, истории ересей, освещение некоторых вопросов текстологии. В отчетах о преподавании библейской герменевтики в Пензенской семинарии (1859 - 1860) мы встречаем главу "О контексте речи", трактующую самое понятие контекста, различие контекстов, "предосторожности" при "употреблении этого средства", главу "Об исторических обстоятельствах" при изучении текстов, главу "О парафразе" - все это могло сыграть известную роль для источниковедческих навыков будущего историка. Во введении в философию, кроме подробного изложения "учения о умозаключениях", имелись отделы "О гипотезах", "О доказательствах", а в главе "Об опыте" разбирался вопрос "об опыте чужом", где имелись пункты "о свидетеле и свидетельстве": "Предосторожности относительно близости свидетеля к событию, относительно способности его к верному наблюдению и относительно искренности его". Все это не могло пройти бесследно для позднейшей источниковедческой работы. Приобреталась вместе с тем и известная философская натренированность в употреблении отвлеченных

20 Сохранилась фотография В. О. Ключевского с Покровским (жившим с ним совместно на квартире), сделанная в Москве. Поскольку оба хлопочут об одном деле - помещении в "Искре" сатирических материалов о Пензенской семинарии, то с большей вероятностью можно предположить, что это был писавший стихи Василий Покровский, а не брат его Степан.

21 "Чт.", Материалы, стр. 4 (1-я нумерация страниц).

22 "Чт.", Материалы, стр. 95, 291, 289 - 290, 219 - 220, 284; см. там же, введение, стр. XIV.

стр. 74
понятий, классификации, построении вывода. Любопытно, что, уже будучи учеником среднего отделения семинарии, Ключевский в 1857 г. писал сочинение на тему "Где истина и в чем она состоит?". Как всякая догматическая система, вдалбливаемая в сознание ученика, богословская наука рождала в пытливом уме протест против схемы и сомнения в объявленных истинах. Это было особой стороной формирования мировоззрения "разночинца", вынужденного волею судеб обучаться в духовном учебном заведении23 .

Особо надо выделить круг гуманитарных наук не богословского характера. На первом месте тут стоит "гражданская история" - всеобщая и русская ("гражданской" она называлась в духовных учебных заведениях в отличие от истории церковной). По всеобщей гражданской истории наиболее подробно трактовались Древний Рим и Древняя Греция, средневековье излагалось лишь до войны Алой, и Белой розы. Русскую гражданскую историю изучали как в духовном уездном училище, так и в семинарии лишь "до Александра I" - в семинарии последними изученными вопросами значатся: "Падение Наполеона. Мир Европы. Утверждение тишины" (преподаватель - профессор Василий Розов). Русская история трактована скорее всего "по Карамзину", как смена царствований, с некоторым превалирующим вниманием к войнам и внешней политике. Любопытно, однако, выделение пункта "Разин" в темах XVII в. (вопрос о Пугачеве в XVIII в. отсутствует) и пункта "Связь с Европою" перед темой о Василии III24 .

Львиная доля учебного времени уделялась древним языкам - латинскому и греческому, изучение которых начиналось еще в уездном духовном училище, в семинарии к ним прибавлялся еще и древнееврейский. По программе духовных семинарий семинаристы овладевали чтением и переводом сложных латинских и греческих текстов, а на испытаниях должны были писать "несколько сочинений на данный предмет в присутствии правления на языках латинском и русском". Изучались и новые языки - немецкий и французский, они также входили в состав предметов, по которым производились экзамены. Преподавалась и математика - арифметика, алгебра, геометрия, проходились элементы физики, химии; среди отделов физики встречаем электричество, магнетизм и даже аэродинамику. Любопытно, что среди семинарских предметов значатся "естественные науки и сельское хозяйство", а также "медицина". В "обозрении уроков, прочитанных ученикам среднего отделения по сельскому хозяйству" за сентябрьскую треть 1859 г., мы встречаем пройденную главу о "землеудобрении", где целых пять пунктов отведено навозу и отдельные пункты растительным тукам, зеленому удобрению, минеральным удобрениям и компостам. В главе, посвященной "землеобрабатыванию", видим описание плуга и "русской сохи", особый пункт о "достоинстве и недостатке сохи", в дальнейшем тексте следует характеристика приемов и времени "пахания", в том числе пояснения процессов "распашки, перепашки, запашки и пропашки", обработки пара и бороньбы. Последняя из пройденных глав, "Землевозделывание", трактует вопросы превращения непахотных земель в пахотные25 . Все эти знания, как бы скудны они ни были, разумеется, не пропадали даром для историка. В совокупности они все же складываются в картину довольно серьезного для того времени среднего образования.

Учиться в семинарии было трудно. Уроки больше спрашивали и задавали, пояснениям отводилось малое время или не отводилось совсем, вся нагрузка по подготовке падала на личную работу ученика. Семина-

23 "Чт.", Материалы, стр. 242, 243, 247 - 248.

24 Там же, стр. 77, 103 - 105, 133, 169 - 170, 179, 187 - 188, 224, 258 - 260. Возможно, впрочем, что отчеты о преподавании всеобщей истории дошли до нас в неполном виде.

25 Там же, стр. 225, 261, 263, 265 - 267, 222 - 223, 299.

стр. 75
ристам, получавшим стипендию, давались казенные учебные книги, переходившие от одного поколения учеников к другому и сильно ветшавшие. Достаточно сказать, что учебники по священной истории были в употреблении 12 лет, грамматика и греческая хрестоматия служили 18 лет, а 9 экземпляров "нотного обихода" - 22 года. Но эти ветхие учебники, конечно, не исчерпывали того, что было в руках Ключевского. Неизвестно, откуда удавалось ему достать и Карамзина и Татищева, которых он перечитал за годы учения в семинарии. Познакомился он с работами Соловьева, Костомарова. Соловьев, признается позже Ключевский, тогда "не выходил у меня из головы". Занимался он и поздно, ночами. "Бог знает его, когда он спал", - вспоминает сестра. Свечи были для семьи дороги, Ключевский сидел с ночником - стаканчиком конопляного масла, куда опускался фитиль. Случалось ему, задремав, прожигать этим ночником сорочку, - мать все время боялась пожара и стремилась уловить момент, когда сын уснет, чтобы вовремя затушить ночник26 .

Во втором или третьем классе Ключевский стал давать уроки, чтобы помочь семье. Первый урок он давал сыну инспектора семинарии, протоиерея Бурлуцкого, который отличался жадностью и платил ему только три рубля в месяц. Потом были и "получше уроки". В этих труднейших условиях Ключевский стал учиться блестяще и поражал учителей и товарищей удивительными успехами и знаниями, приобретенными в результате непрерывного чтения. Уже из уездного духовного училища он пришел в семинарию с выпускной оценкой: "отличается особенными успехами в науках и благоповедением". На июльских и декабрьских испытаниях 1857 г. имя Ключевского стоит первым в группе особо отличившихся в младшем ("низшем") отделении27 . Высоко оцениваются и письменные работы Ключевского, обычно также занимающие первое место; нередко они читаются вслух преподавателем на занятиях. Отмечены и его "хрии" - риторические упражнения в приемах письменного изложения. Вот оценки сентябрьской трети 1856 г., то есть первой трети его семинарского учения (учитель Николай Сменковский): "хорошо", "очень хорошо", "периоды со смыслом составлены", "весьма хорошо, даже есть и чистота в слоге", "мысли очень хорошие и выражены языком чистым", "очень хорошая хрия"; перевод на латинский язык русской статьи духовного содержания сопровожден оценкой: "Bene; gratias ago propter intelligentiam nes non, sensum", а другой перевод оценен: "Belle"28 . Два семинариста тайком списали переводы Ключевского на латинский язык с русского и выдали за свои, но это было замечено преподавателем, написавшим Мих. Золотареву: "Apud Cluczevskij descripsisti", а Мих. Симилейскому: "de codice Cluczevskij descripturn idque sine inellectu"29 .

Заштатный священник Рождественский, вспоминая совместное с Ключевским учение в семинарии, рассказал, что первая же его хрия - упражнение на период условный - была оценена преподавателем как лучшая в классе и так удивила учителя, что, принеся ее на урок и отдавая автору, он сказал: "На, Ключевский, твой период; ты своей головы не сносишь" - и добавил в ответ на удивленные восклицания одноклассников: "Этот период может написать только ученый богослов". "Что выразил своим ответом г[осподин] учитель, - добавляет мемуарист, - предупредить ли Ключевского поберечь свою голову или что

26 Там же, стр. 81, 5; И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 162 - 163; "Воспоминания сестры В. О. Ключевского Е. О. Виргинской см. "Чт.", Материалы, стр. 415; В. О. Ключевский. ПДА, стр. 55.

27 Воспоминания Е. О. Виргинской. "Чт.", Материалы, стр. 415; "Чт." Материалы, стр. 67, 157, 178, 180, 237 - 238.

28 "Чт.", Материалы, стр. 110. Латинск.: "Хорошо, благодарю за понимание смысла, не только за чувство", "великолепно".

29 Там же, стр. VIII. "Списал у Ключевского"; "С тетради Ключевского списано, без понимания".

стр. 76
другое, предлагаю решить другим". Этот же соученик Ключевского помнит, как "товарищи мои - квартиранты, классники г. Ключевского очень и очень часто, возвращаясь в квартиры, говорили приблизительно: "Да, Ключевский голова!", "Ключевский с великими мозгами", "Умен Ключевский!" И многие другие похвалы"30 .

За сентябрьскую треть 1857/58 учебного года Ключевский - уже не по хриям, а по настоящим сочинениям - опять на первом месте с самыми высокими оценками. Отметим два из этих сочинений, носящих исторический характер (остальные темы - богословские): сочинение на тему "Описание гонения на христиан при императоре Нероне" получает оценку проф. Василия Розова: "И по мыслям и по слогу сочинение весьма хорошее", а "Повествование о завоевании Иерусалима крестоносцами в 1099 году" оценено словами "очень хорошо". За тот же год - два перевода с русского языка на латинский оценены: "Optime" и "Admodum bene". И в младшем и в среднем отделении семинарии Ключевский награждается книгами за весьма хорошие успехи и очень хорошее поведение, причем в обоих списках стоит на первом месте31 .

"Схоластика - точильный камень научного мышления: на нем камни не режут, но об камень вострят" - создает позже афоризм сам Ключевский. Нельзя не вспомнить эту оценку историка, говоря о значении умственной гимнастики, проделанной им самим в богословских штудиях Пензенской семинарии32 . Хотя Ключевский, несомненно, что-то почерпнул как историк из предметов, преподававшихся в семинарии, но сказать, что кто-то из преподавателей вдохнул в него первый интерес к исторической науке, никак нельзя. Этот интерес он воспитал в себе сам. Непрерывное чтение (то с масляным ночничком на полатях, то у слепого оконца "маненького домика" на Поповке) от Татищева и Карамзина до богатейших исторических статей в "Современнике" - вот что сформировало его интерес к истории и поставило перед ним первые задачи исторического размышления. Отточенные богословием приемы отчетливого изложения и вышколенной аргументации семинарских сочинений развили привычку и к отработанной литературной форме. Непрерывные латинские упражнения, переводы и овладение устной латынью, конечно, содействовали раздумью над словом и привычке осторожно взвешивать оттенки его смысла. Неприязнь к церковной схоластике толкала к живой научной теме. Гиперболическая семинарская тренировка памяти выработала не только обильное хранение фактов, но и их систематическое распределение. Семинарское "Почему сие важно в пятых?" было для него не анекдотом, а повседневностью, бытом урока. Он по привычному крепко и систематизировано хранил в памяти и тот огромный поток информации, который лился в его мозг из "внешкольного" свободного и прямо-таки непрерывного чтения. "Брата очень редко можно было видеть без книги в руках: обедал и чай пил, она всегда была у него", - вспоминает сестра. Он умел уже тогда черпать из своей памяти богатую фактическую аргументацию выдвигаемых им положений экспромтом, в случайно возникшем споре. Священник Рождественский вспоминает, как один из преподавателей стал утверждать, что "климат имеет влияние на поэзию". Положение это могло восходить к щаповскому прямолинейному материализму, влекло и воспоминания о Бокле. Ключевский, может быть, "вздумал... помериться силою ума" с преподавателем, а может быть, и по убеждению начал его опровергать. Завязались такие интересные прения, что, несмотря на давно прозвеневший звонок, "никто не тронулся с места - все заслушались". Иные согласны были просидеть "до вечера". Расходясь, семинаристы говорили Ключевскому:

30 Воспоминания священника А. Рождественского. "Чт.", Материалы, стр. 423.

31 "Чт.", Материалы, стр. 172, 152, 209. "Optime" - превосходная степень от "хорошо"; "admodum bene" - весьма хорошо, в полном смысле слова хорошо.

32 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 394.

стр. 77
"Шут тебя знает, откуда (ты) брал слова и примеры"33 . Самостоятельная - мы сказали бы сейчас социологическая - мысль семинариста уже была в действии, работала, зрела.

Тут надо бы перейти к другим успехам Ключевского в старшем отделении семинарии, но в изложение наше властно врывается эпоха с ее общественным движением, новыми идейными веяниями и даже некоторым участием в общем порыве первого демократического натиска отдаленной от центров Пензенской духовной семинарии,.

*

Ключевский учился в уездном духовном училище в годы Крымской войны, показавшей, по словам В. И. Ленина, всю гнилость и бессилие царской крепостной России. Николай I умер в том году, когда Ключевский уже приближался к окончанию уездного духовного училища. "Восточная война, падение Севастополя, Парижский мир - таковы были первые полученные нами самые свежие и сильные впечатления исторической жизни России, тяжкими камнями повисшие на нашей шее за грех отцов", - позже пишет Ключевский в дневнике.

А. И. Герцен в эти годы был уже за границей, в Лондоне начала свою работу первая русская Вольная типография. "Полярная Звезда" Герцена подняла традицию декабристов. Н. Г. Чернышевский уже работал в "Современнике". Украинская козаччина 1855 г. падает на последний год училищного учения Ключевского, Александр II уже произнес свои слова о том, что лучше освободить крестьян сверху, нежели ждать, когда они сами станут освобождаться снизу. Ключевский поступил в семинарию в год нелегкого Парижского мира, завершившего тяжелую Восточную войну. В 1856 г. стал выходить за границей "Колокол" Герцена. Н. А. Добролюбов соединил свою работу с работой Чернышевского и стал сотрудником "Современника". Все говорило об общественном подъеме в стране, о начале демократического натиска. 1859 - 1861 гг. В. И. Ленин датирует первую русскую революционную ситуацию. Царское правительство чувствует невозможность управлять по- старому. Реформы - побочный продукт революционной борьбы - уже готовятся, приступ к ним заметен в волне нараставших событий. Ключевский был еще семинаристом младшего отделения, когда вышел в свет царский рескрипт генерал-губернатору Назимову (1857), знаменующий начало реформ. Он - в среднем отделении семинарии, когда вся Россия к 1858 г. покрылась сетью губернских комитетов, готовивших свои предложения к проекту крестьянской реформы. Губернские очерки М. Е. Салтыкова произвели на семинариста Ключевского большое впечатление, он пишет об этом в статье о падении крепостного права. Право это шаталось и готово было рухнуть.

Крестьянское движение в России возрастало. Движение в Польше становилось все сильнее. Множились формы общественного брожения в стране, в частности усиливалось и студенческое движение. Было неспокойно в Петербургском, в Московском, в Харьковском университетах. Возникали молодежные организации, ряд которых вплотную соединялся с основными очагами русского революционного движения, - так, под конспиративным названием библиотеки казанских студентов таилось формирующееся Московское отделение будущей "Земли и Воли". Движение разночинной молодежи сильно сказалось в разных центрах духовного обучения в стране - более всего в духовных академиях, но также и в семинариях. Казанская Духовная академия - высшая руководительница Пензенской семинарии - была одним из центров движения учащейся молодежи в Поволжье. В ней уже складывались нредпосыл-

33 "Чт.", Материалы, стр. 429 - 430.

стр. 78
ки будущих политических выступлений, таких, как панихида по убитым крестьянам во время восстания в Бездне; в ней действовал такой идеолог демократического разночинства, как историк профессор А. П. Щапов. Слухи о тех или иных формах движения распространялись по стране, доходили и до пензенских семинаристов, несмотря на все строгости духовного начальства. Брожение проникло и за стены Пензенской семинарии. Формы его были слабы, но суть все же типична для эпохи. Оно, несомненно, требует изучения.

Отметим прежде всего, что революционный "Современник" читается пензенскими семинаристами. На вступительных экзаменах в университет Ключевскому достался билет о Ломоносове, на который он ответил блестяще благодаря чтению журналов. "Я читал статью, кажется, в "Современнике", о вновь изданных письмах Ломоносова, относящихся к его заграничному периоду жизни, когда он был в Марбурге; верно, ты читал также", - пишет Ключевский П. Гвоздеву34 . Он ошибается, - статья эта была опубликована в "Русском Вестнике", но неточное свидетельство несет в себе точное доказательство того, что и "Современник" был знаком и читался семинаристами, переходил из рук в руки. В одном из писем Ключевский просит отдать Маршевым книжку "Современника", которую у них взял. Возможно, бывал в руках семинаристов и "Колокол", - по крайней мере студент- первокурсник Ключевский помещает в письме к Гвоздеву 8 строк, видимо, наизусть цитированного стихотворения Некрасова "У парадного подъезда" ("Выдь на Волгу, чей стон раздается"... и далее). Письмо датировано октябрем 1861 г., а в России это стихотворение было напечатано лишь в 1863 году, опубликовано оно было впервые анонимно в 1860 г. в "Колоколе" Герцена... Поскольку Ключевский цитирует его с правильным упоминанием имени автора, можно предположить, что в руках Ключевского могла быть и рукописная копия стихотворения, ходившего в те годы по рукам35 . Сатирическая "Искра" также тайком читается семинаристами.

Брожение, начавшееся в Пензенской семинарии, выразилось прежде всего в протесте против схоластики, против "мертвых наук" и бездарных преподавателей, иной раз низводивших преподавание до уровня грошового шутовства. В этом плане отличался преподаватель патристики, психологии и латинского языка протоиерей Авраамий Смирнов. Протест вызывало и принижение личности ученика, требование зазубривания текстов, недопущение вопросов со стороны учащихся. Еще в духовном училище ходили по рукам сочиненные семинаристами сатирические стихи на семинарское начальство; Об Авраамий Смирнове там было написано: "Тсс! Философ! Палец к носу. Всяк премудрости внимай. Своего же дать вопроса никто в свете не дерзай"36 . В семинарии рассказывали о том, как находились смельчаки, решавшие "сделать возражение" Авраамию Смирнову: "Философ" моментально спрыгнет с кафедры и, весь раскаленный злобою, неистово закричит: "Поди, поди, садись на кафедру! Ты ныне профессор, ты ныне профессор!". Зная эти выходки, семинаристы, в том числе и Ключевский, воздерживались от бесплодных вопросов, но тем больше презирали бездарного схоласта. Говоря о силах и способностях души человеческой, Авраамий прибегал почему-то к частому сравнению души с кошкой, считая кошку, по отзыву семинаристов, "каким-то оригиналом, авторитетом души человеческой", Ключевский поэтому называл Авраамия "кошачьим психологом".

Сатирические стихотворения семинаристов, или, по терминологии начальства, "пасквили", - интересный идейный документ эпохи. В стихах этих, часто технически недурных, отражается недовольство молодежи семинарий схоластической наукой, отрывом от настоящей науки.

34 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 27.

35 Там же, стр. 58, ср. примечание на стр. 423.

36 "Чт.", Материалы, стр. 427.

стр. 79
Жажда настоящего знания - первая черта. За нею и рядом с ней - другая: требование прав личности - уважения к себе, право не быть угнетаемым тяжелой духовной дисциплиной, бурный протест против вызывающих особое возмущение секретных доносчиков начальства, право распоряжаться собою, свободнее общаться с внешним миром. Протест против особо одиозных ретроградов-преподавателей рождается отсюда как естественная реакция жаждущей истинных знаний молодежи. Разоблачение доносчиков, ханжей, святош по внешнему облику и сластолюбцев по нутру - все это отражено в семинарских стихах. Они быстро получают широкое распространение в рукописях. Многие учили их наизусть, другие переписывали - одни собственным почерком, другие ради конспирации полууставом. Приведенные выше строки - пример того, как сочиненные в семинарии вольные стихи оказывались совсем в другом месте - в уездных духовных училищах. В годы начинавшегося демократического подъема все это не только объединяло молодежь, но и рождало замыслы коллективных акций. То, что случилось в Пензенской семинарии, отмечено, по-видимому, несостоявшимся замыслом издавать нелегальный молодежный рукописный журнал, в котором публиковался бы материал семинарских сочинений описанного рода.

Василий Покровский, друг Ключевского, был автором многих стихов и как "пасквильный" стихотворец преследовался начальством, которое позже учинило над ним расправу. До нас дошли, по всем данным, его стихи "Жизнь семинариста" и "Путешествие на Парнас" (1858 - 1860). Участвовал ли Ключевский в этой волне сатирического стихотворчества, "мы не знаем, но то, что он вполне владел версификацией и сочинял стихи, преимущественно юмористические, несколько позже, нам доподлинно известно. Мы знаем, что вольные стихи писал также семинарист Александр Голубев (и он дружил с Ключевским - есть их общая фотография), - его стихотворение "Хват" относится к 1858 году. В подлиннике не дошло до нас стихотворение неизвестного автора "Классная комната" и ряд других. Очень интересно первое упомянутое стихотворение, по-видимому, Василия Покровского, о жизни семинариста:

Как скучна, безрадостна
Жизнь семинариста;
Скрыт совсем от бедного
Храм святой науки,
Тщетно просит истины
У своих педантов
И живого знания
В книгах он старинных.
Все его наставники
Заняты наукой
Древней и бесплодной.
Этим мертвым знанием
Он совсем оторван
От людей, - и в обществе
Сирота презренный37.
Тайный доносчик инспектора семинарист Тихов доставил по начальству эти стихи летом 1859 года. Видимо, с ними и связано исключение Василия Покровского из семинарии. Но Ключевский продолжал и после этого дружить с Покровским.

К этому же году относятся и вторые дошедшие до нас стихи "Путешествие на Парнас", автором которых, по мнению как семинарского начальства, так и ряда семинаристов, также являлся Василий Покровский. Это произведение довольно велико: содержит 22 строфы по 10 строк каждая. Оно является прежде всего разоблачением семинарии - ее

37 Эти и дальнейшие стихотворные выдержки см. там же.

стр. 80
устарелости, безжизненности, мертвечины, угнетения ею молодежи. "Парнас" в данном случае и есть семинария:

У каждого есть свой Парнас.
Крылов набил его ослами
И всякой дрянью. А у нас -
У нас он населен попами.

О мой Парнас, мой край священный,
Святыня древняя жрецов!
Парнас оборванный, согбенный,
Святилище младых ослов!
Давно словесная скотина
Своею грязною ногой,
Тяжелой, старою и злой,
Твои зеленые долины
Изрыла, нет в тебе цветов,
Ни первой свежести садов!
Парнас наполнен "разной гнилью": "Чего нет в пакостном болоте, где камилавка с клобуком...". Особенно любопытны строфы, вдруг вводящие в сюжет таинственного русского "православного мужичка", сидящего у "скверного болота", сиречь Парнаса, занятого "какой-то важною работой". На вопрос, что он делает, мужичок отвечает: "Кую и вью, мой господин, зачем - то знаю я один". Из дальнейшего выясняется, что мужичок вьет веревки и намерен "водичку освежить родную, потом и вон повыгнать вас, чтоб вы не грабили Парнас, не пачкали..."

...В минуту эту
Клобук в личину мужика
Послала дерзкая рука, Мужик не сробил, на смех свету...
Он и доселе все кует,
Веревки тягостные вьет...
Далее стихи со многими подробностями сатирически разоблачают доносчика семинариста Тихова - "нос с чекушкой", срывают с него личину ханжи и святоши, рассказывают о его романе с некой "толстой бабенкой". Все это предварено выразительными строками об исключении автора стихотворения из семинарии:

Вдруг загремел Парнас войною,
Кричит: Ты это? - нет! Ты? Нет!
Ты! Завтра справлюсь я с тобою!
Не я! Так это ты, мой свет!
И вот летят, блестя крестами,
Ко мне со стаей верных псов,
Грозят мне связкою оков,
Грозят татарскими кнутами...
Один ногой меня поддел,
И я с Парнаса полетел.
Эта острая сатира полностью соответствует мировоззрению "шестидесятых годов". Тут и понимание самостоятельной роли поднимающегося мужика, который "повыгонит вон" с Парнаса всех церковников - тунеядцев, - мужик только еще не кончил свою подготовку к полному разгрому Парнаса. Тут и насмешка над самой семинарией, ее наукой, набивающими ее попами, приравненными к "ослам и всякой дряни". Тут и защита личных прав человека - разоблачение секретного наблюдателя - доносчика.

События развивались далее следующим образом. Стихи Василия Покровского "Как скучна, безрадостна жизнь семинариста", написанные еще "8-го генваря" 1859т., доносчик Тихов, как сказано, доставил по начальству только летом того же года. Инспектор семинарии Бурлуцкий, один из "стародуров", по выражению Ключевского, сразу дал ход внутреннему семинарскому следствию. Предполагаемого и, по-види-

стр. 81
мому, истинного автора пугали самыми страшными угрозами, его допрашивали и в конце концов выгнали из семинарии, что выразительно описано в цитированных выше стихах. А в октябре 1859 г. в окно квартиры отца инспектора, находившейся на восточной стороне Соборной площади, "на самом углу переулка, называемого Пушкарским", брошен был кирпич, пробивший сразу два стекла и влетевший в комнату вместе с "ругательной запиской" такого сильного и выразительного содержания, что потерпевший протоиерей, самым тщательным образом собравший все вещественные доказательства преступления, не решился ее воспроизвести в своей жалобе. По-видимому, какое-то особое разоблачительное содержание записки воспрепятствовало отцу инспектору обратиться в полицию или хотя бы к более высокому духовному начальству и поднять формальное дело против нарушителя его спокойствия. Но, конечно, негласное следствие и обсуждение события в узком кругу семинарских начальственных "столпов" произведено было. Связи "преступника" с семинаристами и образовавшийся кружок недовольных и протестантов уже были известны начальству. Дружба Ключевского с братьями Покровскими, не прервавшаяся и после исключения Василия Покровского, его самостоятельный тон, протестующий характер поступков были начальству также ведомы.

Воспоминания товарищей по семинарии доносят до нас некоторые факты об участии юноши Ключевского в движении протестующей молодежи. Он был прежде всего острым критиком негодных преподавателей. Начитанный, много знающий, он легко обнаруживал их слабые стороны и хотя, по-видимому, во многих случаях сдерживался, но иногда и ему становилось невтерпеж. Священник А. Рождественский вспоминает, что автором меткой клички "кошачий психолог", заслуженной преподавателем Авраамием Смирновым, был именно Ключевский. Кличка пристала к бездарному преподавателю и дошла до его ушей (дети "кошачьего психолога" учились в семинарии и, вероятно, явились передатчиками). Ключевский "отвращался" от о. Авраамия и "едва ли не затыкал уши" на его уроках38 . Отец инспектор Я. Бурлуцкий, главный притеснитель семинаристов, преподавал священную историю, которая, по словам первокурсника - студента Ключевского, была для этого преподавателя "terra incognita". О Бурлуцком студент Ключевский позже напишет Гвоздеву: "Изучай эту мумию, как памятник когда-то бывшего периода само - и стародуров... Эх, брат! Как жаль, что мы слушали с тобой, да и не слушали даже, а просто зубрили какие-то подонки из скандалов святых отцов, а не развитие христианских идей в человечестве"39 . Оскорбление личности, ее притеснения также вызывали протест Ключевского - осторожный и хорошо взвешенный, но тем более чувствительный для начальства. А. Рождественский вспоминает, как "привыкший унижать насмешками" отец Авраамий, "кошачий психолог", вздумал задеть и Ключевского. Тот тихо вошел в класс, перекрестился, отвесил поклон Авраамию и, садясь на свое место, "скромно подал руку рядом сидевшему товарищу". "Ште это вы, драконы што ли какие сошлись, редко видавшиеся и начали дружиться?" - стал издеваться Авраамий (у него были свои особенности произношения), надеясь, что смех учеников поддержит его. Но Ключевский "весьма вежливо" ответил, как пишет А. Рождественский, приблизительно следующее: "Подать руку товарищу я нахожу делом правил братских, любви и вежливости и притом же я не учинил никакого шума или соблазна какого".

38 Там же, стр. 427, 428. Важно учесть, что отцы Бурлуцкий, Смирнов и ректор семинарии Евтихий были женаты на родных сестрах и составляли крепкую реакционную "партию".

39 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 63 - 64.

стр. 82
Авраамию ответить было нечего, он был морально побежден и "прекратил свою глупую речь, выразив злобу на своем лице"40 .

В академическом каноне биографии Ключевского он обрисован лишь как весьма успевающий семинарист, задумавший поступить в университет, а не в Духовную академию, куда пензенское семинарское начальство с торжеством хотело его передвинуть, гордясь таким воспитанником. Отсюда-де вся досада семинарских начальников на Ключевского и ряд неприятностей, ему учиненных. В действительности же положение куда более сложно и, несомненно, связано с общим брожением в семинарии и событиями 1859/60 года. Наличие брожения констатировано самим семинарским начальством: оно рекомендует, например, отцу инспектору большую осмотрительность в действиях "во избежание смущения по заведению", "иначе озлоблению между воспитанниками к начальству и волнению между учениками не будет конца"41 .

Академическая схема биографии Ключевского противоречит прежде всего самой хронологии фактов. Решение Ключевского поступить в университет стало известно начальству из его заявления лишь в декабре 1860 г., а гонения на него явно начались с 1859 года.

Доносчик Тихов доставил по начальству стихи друга Ключевского Василия Покровского о скучной и безрадостной жизни семинариста, и, как упомянуто выше, еще летом 1859 г. последовало исключение Василия Покровского из семинарии42 . В октябре 1859 г. был брошен в окно отца инспектора упомянутый выше кирпич с ругательной запиской. 30 октября того же года отобраны инспектором Бурлуцким от семинаристов экземпляры "Путешествия на Парнас", один из которых написан был полууставом. Стихи читались вслух в старших классах и широко распространялись в копиях. Примерно к этим же месяцам относятся первые нападки Авраамия Смирнова на Ключевского, которые предшествовали резкому снижению его оценок в ведомостях об успехах. Первая из таких ведомостей, вызывающая недоумение, датируется сентябрьской третью 1859 года. В ней Василий Ключевский по-прежнему на первом месте, но в полном противоречии с номером места и впервые за все семинарское учение появляются здесь же (!) отрицательные отзывы на его сочинения. Одно из них написано на любопытную тему а) "Лесть есть скрытое злодеяние против ближнего" и б) "Похвала откровенности в словах и поступках"43 . Темы, заметим, как раз могут иметь связь с отношением Ключевского к отцу Авраамию Смирнову. Оценка последнего: "Доводы наполнены мыслями, не относящимися к предмету, между собою бессвязными и неясными". Очень жаль, что самим текстом сочинения мы не располагаем. Далее за другие работы следуют оценки "хорошо" или близкие к ним, но исполнение темы по разряду "классических задач" - "Доброе слово и худых делает добрыми" - опять сопровождено сомнительной оценкой отца Авраамия: "Мысли идут к делу, но спутаны и не имеют раздельности". В ведомости о сочинениях за "генварьскую треть" 1860 г. Ключевский опять стоит на первом месте, но оценки его работ глухие, нераскрытые, и удивительно то, что целых пять его работ вообще не оценены: "подана" - и все. Такое странное отсутствие оценок по всей ведомости только у Ключевского44 . "Табель" по среднему отделению, документ, казалось бы, заключительный перед годичной ведомостью, сохраняет Ключевского все

40 "Чт.", Материалы, стр. 426 - 427.

41 Там же, стр. 362. .

42 К сожалению, полным делом по исключению из семинарии Василия Покровского мы не располагаем. Ряд данных о нем находится в деле "о выбитии окон" в квартире инспектора Я. Бурлуцкого.

43 "Чт.", Материалы, стр. 228 - 229.

44 Любопытно, что Ключевский выбрал эту тему, а не другую, одновременно предлагавшуюся: "Не иметь наставников есть наказание божие". "Чт.", Материалы, стр. 229; см. также стр. 228 - 229, 270 - 271.

стр. 83
же на первом месте, но в годичной ведомости за 1859/60 г. в полном противоречии с предыдущими документами он оказывается, несмотря на высокие оценки, на десятом месте. "Кошачий" же психолог по своим предметам сдвинул Ключевского во втором полугодии (январь - июнь 1860 г.) сразу на 29-е место!45 .

Ведомость, подписанная Аараамием Смирновым, датирована 23 июня 1860 г., но носит черновой характер - многое поправлено карандашом, частью зачеркнуто, - видно, как фамилия Ключевского, сначала сопровожденная вопросительным знаком, зачеркивается и смещается все ниже и ниже, становясь, наконец, 29-й в списке.

27 июня во время экзамена по герменевтике приятель Ключевского Степан Покровский на вопрос инспектора Бурлуцкого, почему он не заучил наизусть текстов священного писания, приводимых в учебнике в доказательство, дерзко ответил, что "не считает нужным заучивать тексты наизусть". На замечание инспектора, что заучивание текстов облегчило бы изучение богословских наук в высшем отделении и что "вообще знание священного писания и само по себе необходимо для всякого, особенно духовного воспитанника", Степан отвечал, что "он не считает нужным для себя знать священное писание". Столкновение семинариста с семинарским руководством на такую острую тему происходило публично "в присутствии других наставников, бывших на экзамене, и всех учеников среднего отделения" (вероятно, и Ключевский - ученик среднего отделения - тут присутствовал). На вопрос инспектора, к чему же он, Степан Покровский, готовится, - конечно, на служение церкви божией, а не в сапожники, - Степан Покровский отвечал, что, может быть, и в сапожники, что по крайней мере к духовному званию он вовсе не готовится. На вопрос инспектора, для чего же он обучается в семинарии, Покровский отвечал: "Для того, чтобы только провести известные годы"46 . Можно представить себе впечатление, произведённое этим происшествием на семинаристов, и переполох среди начальства. Вопрос об исключении Степана Покровского был предрешен, но дело этим еще не кончилось.

Днем позже - в ночь с 28 на 29 июня, в начале 12-го часа ночи - в окна квартиры инспектора Бурлуцкого (уже получившего в прошлом году кирпич с соответствующей запиской) брошено было на этот раз уже "два больших диких камня, из коих один более 4 фунтов, другой поменьше, и перебиты ими стекла в двух окнах". При этом "удар в одно из окон был так силен, что, пробив стекло, камень сорвал шторку и, закатавшись в нее, отлетел вместе с нею в комнаты аршин на 8". Перебудораженный инспектор в своем заявлении утверждал, что организовано было несомненное "покушение на мою жизнь", ибо он свою обычную вечернюю молитву совершает в это время и именно у этой шторки, причем, если бы он в тот момент клал земной поклон, то "дикий камень" преступника обязательно разбил бы ему голову. Инспектор требовал немедленного расследования - на этот раз с участием полиции и, не сомневаясь, что все это дело рук исключенных детей соборного дьякона Василия и Степана Покровских, настаивал на немедленном изгнании их из города. Началось форменное следствие, на этот раз с участием представителя полиции, дело об этом заняло 90 листов47 . 12 июля большая группа семинаристов (Ключевский был в их числе) была вызвана на допрос, но все, как один, не явились - акция, несомненно, являющаяся результатом их коллективного сговора, Лишь после того, как начальство объявило о задержке их на дни летнего отпуска, они пришли по второму вызову и были допрошены. Все признавались, что читали стихи

45 Там же, стр. 279; ср. введение С. А. Белокурова, стр. XII-XIII.

46 Там нее, стр. 317 - 318, 320 - 321.

47 О "покушении" на Я. Бурлуцкого". "Чт.", Материалы, стр. 316 - 317, 328 - 330, 354.

стр. 84
"Парнас" (однако, можно добавить, не донесли же!). Далее подавляющая часть ответов была отрицательной. Кто был сочинителем стихов - они-де "решительно не знают"48 , неудовольствия против отца инспектора никто будто бы не замечал. В ночь на 29 июня (ночь "покушения" на инспектора) "все было исправно". В Степане Покровском не замечалось "какого-либо вольного образа мыслей", ибо в классе он "вел себя, как и прочие товарищи". Ни о Василии, ни о Степане Покровских Ничего плохого им неизвестно (а оба уже были исключены из семинарии!). Не приходится сомневаться, что подобное единодушие - также результат предварительного и стойкого сговора. Пришлось, правда, признать, что семинаристы хотели издавать рукописный журнал-мысль о нем принадлежала тому же Василию Покровскому, об этом показал ученик Василий Озерецкий. Но никакого журнала издано не было. Допрошенный Василий Ключевский подтвердил, что "еще в начале 1859 года (это как раз дата стихотворения о семинарской жизни. - М. Н.) в учениках высшего отделения образовалась мысль издавать частно журнал рукописный с литературной целью". Не без иронии, вероятно, Ключевский прибавил к показанию, что имелось-де намерение "испросить" на издание журнала "позволение семинарского начальства". Василий Покровский предлагал и ему, Ключевскому, "участвовать в сем журнале. Но журнал этот по каким-то причинам не состоялся"49 .

Ключевский, видимо, был хорошо осведомлен о "выбитии окон" у инспектора: в письмах к Гвоздеву, комментируя выражение "камень вместо хлеба", Ключевский, только что поступивший в университет, пишет: "Нам, например, целых 10 лет подавали хлеб, но какой? Все духовный, самый наисытнейший, а если бросали каменья, так уж непременно дикари ужасного размера"50 . Это не только несомненный намек на дело о "выбитии окон" у инспектора Бурлуцкого, но и свидетельство осведомленности Ключевского о формулировках, употребленных в заявлении потерпевшего инспектора, которых знать ему, вообще говоря, не надлежало ("брошено два больших диких камня, из коих один более 4-х фунтов", писал потерпевший).

Все описанные события были предлогом задержать оглашение годичных итогов по учению. Семинаристы разъехались после допросов на каникулы, так и не зная своих оценок. Они узнали эти итоги, лишь вернувшись осенью в семинарию, узнали и ахнули: первый ученик Ключевский, имевший самые высокие оценки, был снижен во второй разряд51 . При первом взгляде на переводный список "все ужаснулись", пишет одноклассник Ключевского А. Рождественский. Причину, по его же словам, усмотрели в злобе на Ключевского преподавателя Авраамия Смирнова.

48 Допросы семинаристов по делу Я. Бурлуцкого. "Чт.", Материалы, стр. 330 - 341.

49 Допрос В. О. Ключевского. Там же, стр. 336; см. также, стр. 355; о намерении семинаристов издавать журнал см. там же, стр. 333 - 334, 354.

50 В. О. Ключевский. ПДА. стр. 25. Ср. стр. 420; "Чт.", Материалы, стр. 316, 342, 351 и др.

51 "Чт.", Материалы, стр. 279, 281, 287, 291, 292, 304, 308; ср. введение С. Белокурова; там же, стр. XIV. В связи с этим сестра В. О. Ключевского пишет в воспоминаниях: "Стали притеснять, понизили его во второй разряд", объясняя это, однако, лишь тем, что Ключевский давал уроки в доме Маршевых, готовя сыновей в университет, из чего начальство семинарии будто бы догадалось, что и сам Ключевский захотел оставить семинарию и поступить в университет. Едва ли это так: все прочие документы говорят, что подача Ключевским прошения в декабре 1860 г. об увольнении из семинарии была неожиданной для начальства, которое уже располагало письменным согласием В. О. Ключевского остаться в духовном звании, данном при переходе на старшее отделение. Лживый рассказ о слабом учении Ключевского за эти годы в семинарии и о благодеяниях архиепископа Варлаама, помещенный в пензенских "Епархиальных Ведомостях" (от 1 окт. 1901, N 19, статья А. Троицкого), выразительно разоблачен в воспоминаниях священника А. Рождественского. "Чт.", Материалы, стр. 432 ("Затошнила меня эта ложь").

стр. 85
Но, рассматривая все приведенные обстоятельства в целом, мы видим, что положение было гораздо более сложным. Оценивая возникшую в Пензенской семинарии обстановку, мы видим, что и в ее затхлые стены проникли какие-то формы юношеского движения, свойственного эпохе 60-х годов и задевшего Ключевского. Его протесты, как бы скромны они ни были, не являлись одиночными, индивидуальными: они принадлежали уже возникшему и дошедшему до семинарии общественному брожению. И в самой семинарии у него оказались единомышленники, пошедшие дальше, чем он.

Всматриваясь в тот коллектив, который постепенно сплотился в семинарии против реакционного начальства, можно заметить прежде всего так называемый "наш кружок семинарский", в котором Покровские и Ключевский играли едва ли не первую роль. Тут сочинялись и распространялись острые сатирические стихи против семинарской схоластики, против унижения личности семинаристов, против начальственного угнетения и произвола. Мир семинарии противопоставлялся в этих произведениях передовому недостижимому миру, где есть истинная наука, желанный университет, нецерковное - настоящее - образование, возможность просвещенной жизни, человеческое достоинство, действия по внутренним убеждениям. В этой другой жизни, где-то подспудно и пока что в тиши, "вьет веревши" мужик, готовый разогнать всю семинарскую нечисть. Слухи о подготовке реформы, ощущение неизбежного конца крепостничества, признаки нового - переломного - времени проникали в семинарию.

Говоря о том, что стремление стипендиатов вырваться из семинарии было почти недостижимым, мы не преувеличиваем трудностей, связанных с уходом. Надо было заявить об этом в середине учения и с этого же момента потерять стипендию. В этом и заключалась ловушка: идти на университетский экзамен, обладая незавершенным средним семинарским образованием и лишившись в то же время материальных средств, было очень трудно. Сначала окончить семинарию, а потом порвать с духовным званием и идти в университет было невозможно: окончивший семинарию стипендиат был обязан принять духовное звание и находиться в нем не менее четырех лет. Стипендиат мог порвать с семинарией лишь до конца учения и выйти из учебного заведения, не окончив его. В таком положении и оказался Ключевский. Легче было тем, кто состоял на родительском содержании, но и для них были свои трудности: следовало обязательно заручиться родительским или опекунским согласием - без этого увольнение не давалось. И родители и опекуны принадлежали, как правило, к духовенству, часто беднейшему, низшему. И тем не менее члены "нашего кружка семинарского" были охвачены страстным желанием поступить в университет и готовились к университетскому экзамену.

Это видно из переписки Ключевского с семинарскими товарищами, оставшимися в Пензе: "Если у кого в распоряжении год для подготовки или около того (разумею наш кружок семинарский), тот свободно может сделать свое дело", - пишет Ключевский товарищам сейчас же после сдачи университетских экзаменов. Нельзя точно перечислить членов этого кружка. Чаще всего в переписке с Порфирием Гвоздевым встречаются тепло упоминаемые Ключевским имена Степана. Парадизова, в дальнейшем студента Казанского университета, которого и позже ретрограды упрекали в приверженности к "модным идеям а 1а Чернышевский", Степана Флорйнского, которому можно "открыть объятия" и "вспомнить о Гримме и Ренане", Васеньку Холмовского, которому дотошно надо описать весь университетский день - со сменой всех лекций, со всеми университетскими "корифеями", со всеми новыми научными идеями, столь непохожими на семинарское учение. Обращаясь к Разумову, Ключевский восклицает: "Эх, если бы ты был в университете, да и все вы!"

стр. 86
В наиболее подробных перечнях семинарских друзей, имеющихся в конце писем к Гвоздеву, мы встречаем имена Парадизова, Холмовского, Любимовых, Разумова, Богоявленского, Добросердовых "и alii" ("и другие"). После этой латинской концовки добавляются имена Аравийского, Прилуцкого, Василькова, Сатурнова, Алгеброва, Веселовского и шлется привет "всем, всем друзьям, сколько ни есть". Вероятно, в семинарский наш кружок", кроме перечисленных лиц, входили основной адресат Порфирий Гвоздев и братья Покровские, которым привет не посылается, потому что с ними Ключевский общается в Москве, с одним живет на общей квартире52 . Из числа упомянутых лиц перешли на гражданскую службу П. Гвоздев, Парадизов, Сатурнов и некоторые другие. Мы встречаем их в числе студентов Казанского университета, они шлют оттуда письма и приветы Ключевскому53 .

Однако, кроме "семинарского кружка", есть еще и другая группа лиц, которую Ключевский называет несколько иначе - "наша партия"54 . Тут уж речь идет не только о семинаристах. В "партию" входят лишь некоторые из них - П. Гвоздев, В. Покровский, но особо интересно, что числятся в ней и некоторые преподаватели Пензенской семинарии. В то время, как члены "семинарского нашего кружка" пока что пребывают в Пензе и преимущественно еще учатся на старшем отделении семинарии, "партия" уже оказывается вне ее: "Вот замечательно, что вся наша партия оставила Пензу: Т. Горизонтова нет, Розанов перешел дьячком в Штутгарт (Баденское герцогство), при тамошней русской миссий; Лавров в Перми, я с Покровским в Москве. У, как раскидались. Теперь Яшенька может спать покойно..." - пишет Ключевский Гвоздеву. "Яшенька" - это стародур "Урлук" (Бурлуцкий)55 , исключивший Покровских. Горизонтов, Розанов, Лавров - передовые преподаватели семинарии, занявшие в происшествии с "выбитием окон" у семинарского инспектора позицию, противоположную "Урлуку". Великолепное "особое мнение" Розанова, протестующее против семинарского начальства в деле Покровских и показывающее юридическую несостоятельность выдвинутых против семинаристов обвинений, опубликовано в деле, связанном с этой историей. Это поистине типичный документ "шестидесятника"56 . Вероятно, к этой же "партии" относится преподаватель Н. Ф. Глебов. О нем несколько раз с большой симпатией упоминается в переписке Ключевского. Глебов заступался за Покровских по делу о "выбитии окон", не поддержал выдвинутого обвинения. Бурлуцкий жаловался по начальству на "до площадности оскорбительный для меня отзыв Глебова", и епископ Варлаам выражал свое возмущение позицией учителя. Глебов, по определению Ключевского, "дельная голова", читает философию "по современным немецким материалистам (Бюхнеру, Молешотту)". Позже он занимался крестьянскими делами в губернском комитете. Из Пензы Глебов переехал в Рязань, где его посещает проездом сту-

52 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 29; Парадизов Степан Андреевич, позже учившийся в Казанском университете и являвшийся судебным следователем в Казани, был затем адвокатом в Нижнем Новгороде. В. О. Ключевский. ПДА, стр. 419; Флоринский Степан старше Ключевского по классам семинарии. В. О. Ключевский. ПДА, стр. 24, 54, 66, 96; там же, стр. 30 - 35 (письмо к В. В. Холмовскому).

53 Отдел архивных фондов Института истории СССР АН СССР, фонд Ключевского, ф. 4, оп. 5, ед. хр. 106 (письмо П. Гвоздева к Ключевскому от "31 генваря" 1867 г. с большой припиской Степана Парадизова).

54 Там же, стр. 53. По письму видно, что война П. Гвоздева с Я. Бурлуцким велась и после отъезда Ключевского из Пензы.

55 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 53.

56 Особое мнение преподавателя Л. Ив. Розанова по делу о "выбитии окон" доказывает, что дело ведется с нарушением законов. "Чт.", Материалы, стр. 362, 366, 367 и ел. В ходе дела имел место протест полиции, усмотревшей нарушение своих прав и превышение власти семинарским начальством. Текст протеста полицейского Мелихова в деле опущен, видимо, не случайно (там же, стр. 368).

стр. 87
дент Ключевский ("Просидел довольно долго - с 4 до 12 ночи", - пишет он Гвоздеву). Причастен Глебов и к хлопотам по публикации семинарских разоблачительных материалов в "Искре"57 . Что касается преподавателя семинарии Горизонтова, то он был связан с А. П. Щаповым, навещает его в Петербурге, узнает подробности о пребывании его в тюрьме по делу о Безднинской панихиде и выступлении с противоправительственной речью в Казани.

Как видим, все члены "нашей партии" вовремя "ушли от греха", оставив Пензу, разъехались по другим городам и таким образом избежали если не репрессий, то, во всяком случае, крупных служебных неприятностей. О Розанове епископ Варлаам в связи с делом о "выбитии окон" написал, что учитель Розанов произнес на инспектора Бурлуцкого "и даже на следователей самый дерзновенный и даже как бы ожесточенный отзыв, что и достойно всякого замечания". Трудно было ожидать служебного спокойствия после подобной резолюции столь высокого начальства58 .

17 декабря 1860 г. "ученик высшего семинарии отделения" Василий Ключевский подал прошение об увольнении его из семинарии в текущем декабре месяце. Ссылка на упомянутое сверх "стеснительных домашних Обстоятельств" слабое здоровье была фиктивным предлогом59 . Желание поступить в университет упомянуто не было. К прошению было приложено письменное согласие его матери на увольнение сына из семинарии. Начальство взволновалось: терять такого способного ученика, которого можно было бы передать в Духовную академию, не хотелось. Снижение его в разрядных ведомостях, носившее карательный характер, успехом не увенчалось60 . На прошение последовал отказ с пространной мотивировкой: Ключевский - де, "совершивший курс" в духовных училищах, постоянно пользовался "значительным казенным пособием", в силу чего обязан - де служить по духовному ведомству "не менее четырех лет", поэтому "в прошении об увольнении из семинарии отказать", но немедленно лишить его денежного пособия. "Значительное пособие" за упомянутое в резолюции трехлетие (1857 - 1859 гг.) равнялось всего 66 руб. 50 коп.61 .

Епископ Варлаам, которому доложена была резолюция правления, занял другую позицию; "Ключевский не совершил еще курса учения и, следовательно, если он не желает быть в духовном звании, то его и можно уволить беспрепятственно". Резолюцию эту с восхвалением гуманности и широты его преосвященства цитируют почти все биографы Ключевского. Тут налицо идеализация Варлаама, свойственная академической легенде. Внимательное рассмотрение вопроса приводит к другому выводу. Осторожный законник Варлаам побоялся нарушить синодское положение об увольнении: на законном основании Ключевского, как не завершившего курс семинарии, задержать было нельзя. Но у Варлаама был в запасе другой способ - оказать на строптивого

57 Глебов Николай Федорович, преподаватель семинарии. См. В. О. Ключевкий. ПДА, стр. 95, 97 и др.; ср. стр. 426; ср. "Чт.", Материалы, стр. 351, 357 и др.

58 "Чт.", Материалы, стр. 372.

59 В ведомости об учениках, уволенных по прошениям (от 16 сентября 1861 г.), отправленной из Пензенской семинарии в Казанскую Духовную академию (высшую инстанцию, имевшую надзор за семинарией), около имени В. О. Ключевского в графе о причине увольнения значится уже вполне ясно: "Для поступления в Московский университет", - хотя в личном заявлении Ключевского этой причины не указано. В этой же ведомости значатся, кроме Ключевского, еще пять человек, причем увольняемый из низшего отделения семинарист Петр Писарев, успехов "очень хороших", также уходит из семинарии "для поступления в светское учебное заведение" ("Чт.", Материалы, стр. 314 - 315).

60 "Чт.", Материалы, стр. 422 - 434, 300, 307, 308.

61 Сумма" высчитана по официальным погодным данным с 1857 по 1860 г. Ср. "Чт.", Материалы, стр. 313. В семинарии Ключевский получал лишь половинный бурсацкий оклад.

стр. 88
первого ученика такое моральное давление, чтобы тот добровольно взял обратно свое заявление. В руках Варлаама имелся для этого не один рычаг. Во- первых, он публично, в семинарии подверг семинариста Ключевского, как пишет И. А. Артоболевский, "словесному бичеванию". "Успеешь еще дураком- то сделаться!" - публично гремел епископ62 . А. Рождественский рассказывает со слов Ключевского, что Варлаам "наругал" его, упрекал в неблагодарности, грозил взыскать с него всю сумму пособий, начиная с духовного училища. Очевидно, и ректор семинарии Евпсихий грозил тем же. Ключевский, как передает Рождественский, ответил епископу: "Я сирота, содержался и содержал еще мать... платою за уроки; старался, насколько мог, учиться, а поэтому имел некоторое право на пособие; если уже законно требование возврата пособия, то я уплачу, когда буду иметь возможность, поступлю на должность. А теперь я ничего не имею". Вместе с тем "возвратиться в семинарию Ключевский отказался наотрез"63 . Первый приступ "психической атаки" "владыки" был Ключевским, таким образом, отбит. Но у Варлаама в запасе оставался еще один рычаг: сестра Ключевского Лиза подрастала, не имея никаких средств к существованию. По обычаям времени священническая сирота могла рассчитывать на замужество с тем молодым священником, который займет приход ее отца, или вообще с каким- нибудь местным кандидатом в священники (поскольку приход отца мог быть уже занят). Епископ Варлаам любил "распределять" невест и навязывать их молодым попам, он обещал дяде Ключевского, священнику Европейцеву, в доме которого как-то "трапезовал" после престольного праздника, заняться в этом отношении судьбою Лизы, представленной ему во время трапезы. Теперь же, после заявления Ключевского об оставлении семинарии, Варлаам свое решение изменил: "Мы готовили тебя в Академию, но ты не захотел этого. Поэтому нет твоей сестре ни жениха, ни места..."64 . Тут уж Ключевский, видимо, не сумел сразу ничего ответить и бросился за советом к дяде: "Что же мне делать? Если я уйду в университет, тогда сестра останется несчастной...". Дядя - душевный и мыслящий человек - колебаться не стал: "Что же вам, Василий Осипович, жертвовать своим счастьем для сестры, если у вас нет желания идти в Академию?"65 . Ключевский тогда же дал обещание: "Если буду жив, никогда не забуду сестру" - и действительно до конца дней заботился о ней: с его помощью она воспитала и дала образование семерым детям.

Вся эта атака на Ключевского заняла немало времени: заявление об увольнении он подал 17 декабря 1860 г., положительная резолюция епископа Варлаама последовала через четыре дня - 21 декабря 1860 г., а увольнительное свидетельство было датировано лишь 27 февраля 1861 г., то есть оформлено более чем через два месяца; на руки же Ключевскому его выдали еще через месяц - 22 марта 1861 года. Но оно было выдано! Начиналась новая жизнь. Посещать семинарию уже было не надо. Ее двери закрылись для него в последний раз. Схоластические науки, мертвые уроки, "кошачьи психологи" - все оставалось позади. Эпоха бурлила. В том же самом марте в Пензе было объ-

62 И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 167 - 170; ср. "Чт.", Материалы, стр. 313; ср. С. С. Глаголев, О В. О. Ключевском. Сергиев Посад. 1917, стр. 14. Все эти свидетельства пропускаются "академическими" биографами Ключевского, идеализирующими епископа Варлаама.

63 "Чт.", Материалы, стр. 123, 145, 176, 200, 235, 274, 277, 278, 308, 309, 432.

64 И. А. Артоболевский. Указ. соч., стр. 171; ср. свидетельство сестры В. О. Ключевского Е. О. Виргинской. "Чт.", Материалы, стр. 416.

65 "Нужно заметить, дядя звал его "а вы", - поясняет сестра. Настоятель Боголюбской церкви в Пензе священник Ив. Вас. Европейцев был женат на сестре матери Ключевского и считался его дядей. "Чт.", Материалы, стр. 416; ср. И. А. Артополевский. Указ. соч., стр. 171.

стр. 89
явлено царским манифестом освобождение крестьян. Уже 1 апреля начались крестьянские волнения, близко от Пензы, в Чембарском уезде, в селах Черногай и Студенки, а на следующий день к ним присоединилось село Высокое. Вскоре волнения захватили целиком Чембарский и Керенский уезды и соседние Моршанский и Кирсановский уезды находящейся рядом Тамбовской губернии. Знаменитое Кандеевское восстание 1861 г. было в центре событий (Керенский уезд, Пензенской губ.). Восставшие крестьяне заявляли, что власти скрывают от них подлинный царский закон, по которому крестьянам будто бы передается без выкупа вся помещичья земля. Они прогоняли управляющих, смещали вотчинные управления, избирали начальников из своей среды, делили между собою господский скот. В Кандеевке собралось около 10 тыс. крестьян, в Черногае - до 3 - 4 тысяч. С красным знаменем в руках и с криками "Воля, воля!" крестьяне передвигались из деревни в деревню, объявляя: "Вся земля наша. Мир - велик человек! На оброк не пойдем, работать на помещика не станем". Рота солдат, введенная в Черногай для усмирения восставших, была встречена кольями, произошло столкновение с войсками. В Кандеевке войска применили огнестрельное оружие, но крестьяне стояли на своем: "Все до одного умрем, но не покоримся". Было арестовано более 400 человек, многие наказаны шпицрутенами. В Кандеевке было ранено, по официальным данным, 27 человек крестьян и убито 8. Все эти события не оставили документальных следов в биографии Ключевского, но не приходится сомневаться, что он знал о них, как и все пензенские обитатели. Семинаристы, и ранее полагавшие, что мужик "вьет веревки" в тиши, теперь могли увидеть его в действии.

В доме Маршевых66 , где Ключевский давал уроки и в то время жил, царила по сравнению с семинарией вольная атмосфера. Тут читали "Современник", молодежь готовилась к экзаменам в Московский университет, свободно общалась с исключенными семинаристами. Старший из Покровских, Иван, служивший на гражданской службе и позже сыгравший роль в переезде Ключевского в Москву, был, по-видимому, своим человеком у Маршевых. Многое в этом доме было тягостным для Ключевского, бедного семинариста, наемного учителя. Но все-таки все это открывало дорогу к новой жизни. Внимание было поглощено подготовкой к экзаменам. "Человеку страшно хочется в университет", - писал Ключевский Гвоздеву, вспоминая о том времени67 .

К весенним экзаменам 1861 г. Ключевский не поспел (болел "лихорадкой", по- видимому, малярией), но оставалась возможность держать экзамены в августе. Он выехал в Москву в конце июля, там его уже ждали Маршев и Покровский. В одном Ключевский не колебался ни минуты - в выборе факультета. Он хотел поступить на историко-филологический и быть историком, только историком.

Его вынесла из семинарии волна разночинского брожения рубежа 50 - 60-х годов XIX века.

66 Заметим, что фамилию "Маршев" носил один из "незаконных" детей местного помещика Платона Огарева (отца Н. П. Огарева, друга Герцена).

67 В. О. Ключевский. ПДА, стр. 39.