Когда не видел я ни дерзости,
ни сил,
Когда все под ярмом клонили
молча выи,
Я уходил в страну молчанья и
могил,
В века загадочно былые.
"Кинжал"

Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих.
"Я"

Начну вроде бы издалека. Знаменитый поэт, прозаик, переводчик, редактор, журналист, видный общественный деятель Серебряного века и первых послеоктябрьских лет, Валерий Яковлевич Брюсов (1873- 1924) на рубеже уходящего и наступающего веков, увлекшись модными французскими символистами, становится родоначальником и вождем русского символизма. Помнится, один из литературоведов назвал это влиятельнейшее художественное течение скоропортящимся продуктом. Советские идеологи часто связывали символизм с социальным упадком, с декадентщиной, субъективным идеализмом, с разложением капиталистического строя... Между тем в символизме отразились фундаментальные закономерности образного, художественного мышления, освобождающего истину от ветшающей оболочки времени.

С древних пор и до наших дней крупнейшие мыслители подчеркивали многомерность и многозначность символа, сочетающего сущность с феноменальной и генеративной сторонами бытия 1 . Любое слово (а художественное в особенности) не только именует, вызывая к жизни вещь, факт, событие, деяние, мысль, идею, но и несет в себе возможность иных виртуальных воплощений, переделок, варианты небуквальных повторов, копий, транскрипций, "римейков", "пастишей", вскрывает сходство и сокровенный смысл одноплановых явлений, будоража наше сознание, подталкивая его к разгадке иносказаний, подспудных идей, метафор, сравнений, тропов всякого рода, побуждая к переходу от пассивного созерцания к активному со-знанию, со-творению, со-чинению, со-ревнованию, со-участию, со-переживанию, со- страданию - короче, к со-авторству. Каждый читатель, зритель, слушатель понимают прочитанное, увиденное, услышанное в меру своих способностей или натуры.

В программном тексте "Литературный манифест. Символизм" Жана Мореаса (1886) эти идеи нашли свое отражение: "Картины природы, все человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства символов не сами по себе, а лишь как осязаемые отражения перво-Идей, указующие на свое тайное сродство с ними" 2 .

Художественный текст всегда имеет подтекст ("под-смысл"), который, как зреющий плод, тянется к свету, стремится выплеснуться наружу из сокровенных узилищ плоти и чрева. В нем специфика обобщающих потенций искусства. Житейский факт однозначен, перенесенный в сферу художеств - многозначен. У Аристотеля в "Метафизике" сказано точнее: "Опыт есть знание единичного, искусство же - знание общего" (I, I). Отмеченный выше смысл можно усмотреть и в затрепанной латинской формуле: vita brevis, ars longa (жизнь коротка, искусство вечно). Иными словами, подлинное искусство всегда с тобой, всегда "актуально" и поражает нетленной "новизной" - от пещерных рисунков и виллендорфских "венер" эпохи неолита до изысканных "арти-шоков" авангарда. Повсюду изобразительные, словесные и музыкальные символы - от П. Пикассо, Сальвадора Дали, М. Шагала, В. Кандин-

стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

ского до концептуалистских инсталляций, от П. Элюара до М. Булгакова, от А. Скрябина и И. Стравинского до Д. Шостаковича и А. Шнитке. История, как известно, развивается циклически, и мы все еще надеемся на возвращение на "круги своя", иначе говоря, нас еще ожидает своя античность, Ренессанс и классика.

Брюсов начинал приверженцем символизма, то подражая (Ш. Бодлер, Ст. Маларме, А. Рембо, П. Верлен), то новаторствуя, подлаживаясь под смутно- революционную эпоху с ее "новым искусством". В конце же творческого пути, замыкая круг, возвращается к символизму. Его неодолимо влекло к мифологическим архетипам, вечным образам, характерам, которыми так изобиловало греко-римское искусство. Он принципиальный противник крохоборческого правдоподобия и плоского "веризма". В мифологии, легендах, притчах благодаря их вариативности парадоксально присутствует нечто стабильное и константное, годное для вечности. Отсюда звучные латинские торжественные названия почти всех брюсовских стихотворных сборников: Me eum esse [Это я], 1897; Tertia Vigilia [Третья Стража], 1900; Urbi et Orbi [Городу и Миру], 1903; Stephanos [Венок], 1906; Меа [Спеши], 1924; и др. 3 Поэт и в прозе ищет типологические схождения, аналогии, связи, аллюзии, реминисценции, долбя остывшую лаву древних реалий, историй и сказаний. Прошлое для него не увод и уход от реальности, а способ прислониться к ней для объяснений и истолкований.

По отпущенным природой склонностям, особенностям дарования, по интересу к гуманитарным наукам и полученному классическому образованию Брюсов сформировался "западником", что не помешало ему в 1914 году отправиться на Западный фронт в качестве военного корреспондента, как завзятому патриоту. Древняя Москва, далекая от европейского образа жизни, долго оставалась для мира "большой деревней", подчеркивавшей свою самобытность, охотно подхватившей тютчевские слова "Умом Россию не понять...", поддерживавшей свой образ Москвы "сорока сороков", "Москвы купецкой", "Москвы кабацкой", застрявшей где-то на полпути прогресса "из Петербурга в Москву". Первую книжку своих оригинальных стихов Брюсов окрестил не без вызова, по- французски: "Chefs d'oeuvre" ("Шедевры",

1894 - 1896). Неожиданную известность приобрели затеянные по его инициативе и при его участии тонкие, в бумажной обложке, сборники переводов и подражаний новым французским поэтам "Русские символисты" (1894 - 1895). В книжку "Tertia Vigilia" (1900) вошло зацитированное, "изруганное" и запародированное одностишие: "О, закрой свои бледные ноги!". Эпатирующая строчка вызывала злые насмешки именитых Вл. Соловьева и Д. Мережковского. Иронически цитировалось и стихотворение "Юноша бледный со взором горящим..." Молодому поэту не огорчаться, а радоваться надо было бы: ведь это запомнилось, застряло в памяти. Раз пародируют, значит, заметили. Впрочем, это Брюсов понял позднее.

Несмотря на социально-экономический и морально-духовный кризис 80-х годов прошлого века, на перипетии "глухого времени", Брюсов искал и нашел свой "непотопляемый корабль" в "золотой кладовой" классической древности, в великолепии державного Рима, в исконных римских добродетелях. В одной из дневниковых записей Брюсов сравнивал себя с Суллой, властным и готовым на все диктатором 4 . В своих стихах он постоянно опирается на древнюю классику, ее образы и кумиры, мифы и легенды: "Для меня Рим ближе всего... Я знаю, что в моих стихах я никогда не мог воплотить дух Греции..." 5 Даже в заключительной речи на своем полувековом юбилее признавался в любви к Риму. Возвышаемая и идеализируемая античность помогала уйти от обыденности, бытовщины, серости жизни. Она придавала творчеству вселенский характер, особую значительность, указывая на поразительные аналогии и параллели, ориентирующие и поучающие. Брюсов верит в связь времен, и Горациево "лови

стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

момент" - лишь звено в этой цепи. Тысячелетия резонируют до сих пор. Достаточно вспомнить множество "памятников" в мировой поэзии. Из античности годилось все - форма и содержание, оригинальное и скопированное, но словно списанное с натуры. Такова природа брюсовского художественного дарования и мировосприятия:

Мой дух не изнемог во мгле противоречий,
Не обессилел ум в сцепленьях роковых,
Я все мечты люблю, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих.
"Я"

Справедливо замечание М. Л. Гаспарова, немало поработавшего над подготовкой издания сочинений В. Я. Брюсова, относительно двух периодов в его творчестве (ранние стихи и поздняя проза: 1890-е и 1910-е годы), когда античность играла особенно заметную роль, отразив серьезные сдвиги в истории страны и духовной биографии писателя 6 . В общих чертах концепция Гаспарова представляется верной, хотя и несколько схематично прямолинейной. Мне же хотелось бы подчеркнуть непрерывность античных пристрастий Брюсова на протяжении всей его творческой жизни, а не спорадических приступов ностальгии. Интерес к античности возникал не вдруг и не убывал, а присутствовал постоянно, гнездясь в сознании и подсознании поэта, это был некий магический кристалл, сквозь который реальность воспринималась преображенной. Она (античность) преследовала его от первых стихотворных опытов до завершающего советского периода. История не уводила писателя от действительности, а скорее приближала к ней, углубляла и объясняла ее. Даже незадолго до смерти в дружеских и чуть ироничных, посвященных М. Волошину, стихах (1924) есть такие перенасыщенные античными образами строчки:

Наш Агамемнон, наш Амфитрион
И, как Орфей, царь области рубежной,
Где Киммерии знойный Орион
Чуть бросит взгляд и гаснет неизбежно!..
Прослеживая влияние античных мотивов, можно пойти простым хронологическим путем, год за годом, но прежде хотелось бы обобщить и инвентаризировать весь арсенал эстетически содержательных и формальных средств, многообразно использованных Брюсовым: мифы, боги, герои; исторические события, ситуации, известные культовые персонажи; колоритные детали, реалии, артефакты, антураж; жанры, метрика, метафоры, термины, явные и скрытые цитаты. Вымыслы и фактография, реальность и фантазии, прошлое и настоящее - все вместе, вперемешку. Между ними нет границ. Бесконечные аллюзии, параллели, иносказания, реминисценции легко прослеживаются, если искать, по совету Гете, "в настоящем - прошлое".

Давно замечено: оживление интереса к эпохам перелома, смены веков и тысячелетий связано с осознанием краха уходящих ценностей, ощущением "конца света", эсхатологическими настроениями и потребностью найти для себя выход, обрести возможность спасения, воспеть новые идеалы. Для этих целей античность предлагает богатейшую коллекцию образов, мотивов, сюжетов и коллизий, теорий и рецептов, годных при любой ситуации. Исторические примеры и мифы всегда под рукой, щедро воспользуйся ими, не утруждая себя придумками. Орфей и Евридика, Одиссей и Калипсо, Тезей и Ариадна, Ясон и Медея, Геро и Леандр, Эней, Кирка, Елена и др. Или - Гармодий и Аристогитон, Александр, Антоний и Клеопатра, Юлий Цезарь и Брут, Помпеи, Каракалла, Нерон - знаковые имена, персонифицирующие добро и зло, пороки и добродетели, победы и поражения, демократию и тиранию, цивилизацию и варварство, отжившее и нарождающееся. Все это - лакомый кусок для научной рефлексии. Что же касается художника брюсовского типа, то во всем этом он "купается", органично заполняя белые листы стихами и прозой, отмежевываясь от "наличного бытия".

Где искать правду и счастье? Невольно начнешь сравнивать и залюбуешься красотой и умом древних греков и римлян! Тут уместно вновь напомнить о классическом образовании, полученном Брюсовым. В индексах, указателях, примечаниях, комментариях, вступитель-

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

ных статьях к его сочинениям, составленных специалистами, полно свидетельств энциклопедической учености и недюжинных знаний в области наук о классической древности. Странным образом символистская утилизация античного наследия в восприятии Брюсова сливается с реализмом, который он рьяно защищает с индивидуалистских позиций. Да и как могло быть иначе, когда он указывал (в 1900 г. в письме к М. Горькому) на отличие своих сонетов от сонетов Ж. М. Эредиа: "У того все изображено со стороны, а у меня везде - ив Скифах, и в Ассаргадоне, и в Данте - везде мое "я". Право же, дьявольская разница!" 7 Пропущенную через себя "минувшую судьбу" Греции и Рима он окрашивал в свои тона на манер "мирискусников", превращавших утраченное прошлое в изысканный мир грез и мечтаний. Эта художественная волна, поднятая на рубеже XIX - XX веков, докатилась до позднейших времен, породив античные мотивы в творчестве Ж. Кокто, Ж. -П. Сартра, А. Жироду, Т. С. Элиота и др. Вечность любит маскарад, любит рядиться в маски античного театра.

Брюсова всегда тянуло к масштабности, философским обобщениям, к глобальному охвату действительности в духе "грядущих гуннов", а для этого стихи в заданных метрах и незатасканных рифмах все ж ставили препоны вольному полету мысли. Тут нужна была проза с ее безграничными панорамными возможностями, опиравшимися на весь опыт словесной выразительности. Уже в первой романной пробе "Гора Звезды" (1898) запечатлено трагическое противостояние космического размаха - Неба и Земли, Божественного и человеческого, мечты и реальности, вдохновленных, возможно, глубинами античных трагедий и философской прозы. Молодым писателем, естественно, проблемы не разрешаются, но они не дают покоя и перетекают из рассказов в новеллы и пьесы (драма "Земля" (1904), сборники "Земная ось" (1907), "Ночи и дни" (1913). В них отразились труднопреодолимые конфликты, возникшие на пути человека и общества в "конце века". История с первых шагов цивилизации представляла собой благодарное поле для анализа и синтеза, для извлечения уроков. Так полагал и Брюсов, с ранних лет влюбленный в греко-римскую древность. В ней он искал параллели и ответы на "проклятые вопросы" бытия.

В античности Брюсова, подталкиваемого "переживаемым моментом" и особой "мистической чувствительностью" (Н. Бердяев), привлекали поздние периоды коренных перемен. Они просились в литературу. На "просьбу" охотно откликнулись Д. Мережковский (трилогия "Христос и Антихрист") и Валерий Брюсов. В разгар мировой войны возникла небольшая повесть из жизни VI века "Рея Сильвия" (1914). В ней предстает Рим, захваченный готами. Разруха, грабежи, пожары, голод. Жители то покидали город, то возвращались. На этом фоне развертывается судьба Марии, молоденькой дочери бедного переписчика рукописей. Девушка немного не в себе - живет в мире преданий, мифов и видений прошлого. В таком состоянии она бродит среди руин вечного города. На развалинах Золотого дома Нерона находит старинный барельеф с изображением Реи Сильвии, дочери царя Нумитора. Приглянувшись богу Марсу, царственная весталка родила ему близнецов Ромула и Рема. Полубезумная Мария вообразила себя Реей. В разгромленном городе она встречает прекрасного юношу. Они сходятся, и она должна родить. Мария живет встречами с ним, но молодой человек исчезает. Ожидания напрасны - юный гот убит. Окончательно сойдя с ума, Мария бросается в Тибр, как некогда легендарная Рея. Тем временем на Рим движутся дикие полчища лангобардов. Таков незавидный конец "золотой" столицы некогда могучей Империи.

Описания исторических реалий, подробностей быта, достопримечательностей Рима, свидетельствуя о фундаментальных знаниях и богатом воображении автора, уже набившего руку на сочинении большого прозаического полотна ("Рея Сильвия" создана после "Алтаря Победы"), погружают читателя в апока-

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

липтическую атмосферу осажденной крепости. В раздвоенном сознании Марии, в ее визионистских фантазиях идеальное прошлое сталкивается с бедствиями действительности, что и ведет ее в конечном счете к гибели.

Потрудившись, писатель может избежать в своем историческом сочинении натяжек и ошибок, но выше его сил отрешиться от "разницы во времени", от изменений в менталитете, психологии разных поколений, от новых восприятий, обедняющих или, скорее, обогащающих смысл фактов в животворном процессе чтения или созерцания. Здесь коренится источник силы и слабости любого произведения о былом, претендующего на художественность, поэтому немногого стоят упреки дотошных критиков в модернизации или архаизации, стилизации, необъективности, искажениях и т.п.; что уж тут говорить о сознательных версиях, римейках, парафразах, обработках и т.п. Фиксация промахов, разночтений, описок и прямых ошибок - дело полезное и нужное, долг добросовестных составителей примечаний и комментаторов. Но есть и другая сторона. Глубокий экзегет видит в них зеркальное отражение сдвигов в сознании, идеологии, мировоззрении и самой действительности. История не стоит на месте, но знает и повторения. Классицизм, романтизм, реализм, символизм, импрессионизм, авангардизм повторяются в истории культуры, но они предстают на новом витке каждый раз по-разному, по-особому. Вот и весь несложный, но поучительный вывод, который напрашивается при чтении мелодраматической "повести из жизни VI века", написанной эрудированным автором в начале века двадцатого. Мир литературный, как и реальный, неоднозначен и многополярен.

К тому же трагическому периоду мировых общественных потрясений, что и "Рея Сильвия", относятся "римские" романы Брюсова: "Алтарь Победы. Повесть IV века" (1911 - 1912) и его незавершенное продолжение "Юпитер поверженный" (1918). В них писатель поднимает все те же вопросы и темы - поиски своего места на пике "грозового перевала", сохранение достоинства, метания между бытием и бытом; предощущение тяжелой поступи рока; выбор между героизмом, подвигом и пассивностью; между эскапизмом, уходом в мир чувственных радостей и нравственным долгом. Следовало бы в связи со сходной моральной проблематикой и образной системой упомянуть и первый "большой" исторический роман "Огненный ангел" (1907- 1908), наполненный мрачной мистической атмосферой и любовными переживаниями, но он посвящен эпохе Реформации в Германии XVI в. и выходит за рамки нашей темы.

В затянувшуюся закатную пору Римской империи IV век новой эры предоставлял классической античности не только передышку, но даже открывал второе дыхание, раскрывал, казалось, новые горизонты. В этом веке, пояснял Брюсов, "заканчивалось объединение народов древности в единой греко- римской культуре, - совершился великий переворот в религиозном сознании, приведший Европу от античного язычества к христианству; создалась та наука, которой потом жили почти целое тысячелетие, и то право, которое легло в основание юридических понятий всего нового мира; наконец, выработались многие такие основы государственной и общественной жизни, которые продолжают оставаться жизненными до последних дней" 8 . Влюбленный в римскую старину, писатель принял недолгий подъем Римской империи в эпоху Юлиана за "время высшего расцвета римской идеи, когда римский мир пожинал плоды посеянного" 9 .

Брюсов жаждал доказательности своей концепции и, при любви к деталям, как всякий художник, веря в их убедительность, искал и находил нужный материал в первоисточниках (Авсоний, Симмах, Амвросий, Августин и др.) и в новой научной литературе (Г. Буасье, Т. Моммзен, Я. Буркхардт, Э. Гиббон, Р. Пишон и др.), стараясь не оступиться. Того же требовал и от других. Советуясь по ходу работы с известным петербургским профессором А. И. Малеиным, в одном из писем к нему (от 30 авг. 1911г.) сообщал: "Перечитывая "Юлиана Отступ-

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

ника" Мережковского, после внимательного изучения Аммиана Марцеллина, я нахожу у Мережковского столько анахронизмов и промахов против "эпохи", что сейчас боюсь буквально за каждое свое написанное слово" 10 .

Перенося свою продуманную точку зрения и недюжинные знания "эпохи" на страницы "повести", Брюсов частенько теряет чувство меры и, как говорится, перебарщивает: заполняет листы подробными описаниями топографии Рима, его улиц и площадей, известных и малоизвестных строений, памятников, дворцов, статуй, а то и перечислением складок одеяний или блюд для гурманов. Пространные разглагольствования героев пестрят скрытыми и явными цитатами из древних авторов. К месту и не к месту Брюсов употребляет латинизмы, доводя тенденцию до абсурда и безвкусицы, которая обнаружила себя во всей красе в почти неудобоваримом макароническом переводе "Энеиды" Вергилия. Возьму для примера первый попавшийся на глаза отрывок из "Алтаря Победы": "У входа в вестибуле дворца меня встретил номенклатор, которому я показал мою диплому. Номенклатор записал мое имя в пугиллар..." и далее в том же духе. На каждом шагу попадаются требующие специальных объяснений латинские словечки в русской транскрипции: амикула, карпенты, попины, каррука, реда, мансиона, колобий, доместики, пугионы и т.п. Нужно сказать, самого Брюсова смущал вопрос, до какой степени допустимо "латинизировать" родной язык. В этом он признавался в одном из писем к А. И. Малеину 11 .

Ощущая некоторую неловкость и необходимость объясниться с читателем, Брюсов предпосылает "Алтарю Победы" Предисловие, где указывает на две особенности произведения. Это, во-первых, присоединение к беллетристическому сочинению научных примечаний исторического характера: "В этих примечаниях я, прежде всего, имел в виду объяснить те, встречающиеся в повести черты быта и нравов IV века, которые могут быть непонятны или неизвестны читателю. <...> ...Иные примечания сообщают и такие сведения, показавшиеся мне небезынтересными для читателя, которые непосредственного отношения к действию повести не имеют". Прилагался и список источников, которыми пользовался автор при составлении примечаний. Во-вторых, это необычное написание некоторых латинских имен и названий: "...В повести мне пришлось нередко употреблять латинские названия различных вещей и явлений, так как соответствующие им русские слова имеют не совсем то же значение. Этим названиям, по возможности, сохранены их подлинные формы, например, "легионарий" вместо обычного галлицизма "легионер", "ре-тор" вместо "ритор" и т.п.". Автор обращает также внимание на свое желание сохранить оригинальные латинские ударения: например, Венера; писать "Март" вместо привычного Марс и т.п. Брюсов уже знает, как следует грамотно передавать по-русски некоторые латинские фонемы (что и стало нормой в последние годы): интервокальное "s" - через русское "с", а не "з", лат. "с" - через "к", но делал это непоследовательно и сохранял традиционные "цесарь", "Цицерон", хотя вдруг возникает "Мекенат". Что же касается чтения дифтонгов или нынешнего транскрибирования сочетаний "tio" или "tius", то наш романист, не задумываясь, пишет "Грациан", "Диоклетиан", "Намациан". Вообще же вдумчивое филологическое чтение "римских" сочинений Брюсова весьма полезно студентам-классикам, особенно изучающим позднюю античность. Одни только примечания Брюсова к "Алтарю Победы" в пятом томе семитомного собрания его сочинений занимают более ста страниц убористого шрифта!

Сюжет "Алтаря Победы" развертывается в правление императоров-христиан - Грациана (на Западе) и Феодосия (на Востоке империи). Язычество властно вытесняется христианством, но еще жива память о доблести и вере предков, особенно в среде патрицианской знати, утрачивающей свои власть и привилегии. О событиях, развивающихся в романе, который Брюсов упорно называет "повестью", рассказывает его главный герой Децим Юний Норбан, привлека-

стр. 13


--------------------------------------------------------------------------------

тельный и состоятельный юноша из провинциального аквитанского городка Лакторы в Галлии (лицо вымышленное). Название произведения связано с реальным историческим фактом - "делом об алтаре Победы" (384 г.). Император Грациан своим указом, вопреки воле Сената, где еще не выветрился дух принципата, выдворяет из римской курии алтарь и статую богини Виктории, установленную там божественным Августом. В Сенате зреет заговор, цель которого - устранить императора и восстановить прежние порядки.

Юний, прибывший в столицу Империи для завершения образования, поселился у своего дяди-сенатора и угодил в самую гущу дворцовых интриг. Среди его новых знакомых - светская красавица Гесперия и случайная попутчица Реа, бедная христианская фанатичка, порой одержимая припадками плотских желаний. Юния тянет и к той, и к другой. Преследуя каждая свою цель, они вовлекают его в заговор и требуют убить Грациана в его миланской резиденции. События закручиваются, но авантюра проваливается, и Юний оказывается в темнице.

В романе наряду с придуманными действующими лицами фигурируют исторические персонажи. Помимо Грациана, это епископ Амвросий, влиятельный и блестящий оратор Симмах, который вызволил Юния из тюрьмы. Личное переплетается с острейшими конфессиональными конфликтами. Им было суждено разрешиться, но они прервались "на самом интересном месте" в начатом и незавершенном продолжении "Юпитер поверженный". Гесперия стала еще более обольстительной и доступной. Но лишь ее сопернице, борющейся с Антихристом, дано приоткрыть завесу, скрывавшую счастливую Новую жизнь.

Автор окунул с головой читателя в круговерть символов и аллегорий, ассоциаций, параллелей и подтекстов, требующих глубокомысленных медитаций. Это дело серьезное. Без них живописная картина лишается глубины, стереоскопичности, тускнеет, получается самотождественной, скучной и плоской, так сказать, без ангелов. Образы, созданные художником, выходят за свои исторические пределы и, обретая новое качество, живут новой жизнью. Реальность и символы взаимозаменяемы, все перемешано, как в жизни. Возникает представление о преемственности культур и религий. А у меня перед глазами встает устремленный в небо перст перед собором святого Петра в Риме - египетский обелиск, увенчанный крестом. Культура действительно едина в пространстве и времени.

Чтение "Алтаря Победы" наводит на размышления. Если бы удалить из серьезного романа Брюсова "горы научной номенклатуры и вздыбленный синтаксис" (выражение Д. Максимова)... Если освободить его от балласта неодухотворенных пейзажных зарисовок и стандартных описаний интерьеров и зданий в духе туристических путеводителей... Если избавить героев от надуманных перипетий и авантюрных эскапад... При таланте автора- рассказчика, его умении выстраивать динамичный сюжет, этот роман не только обогатил бы наши знания римской истории, античных реалий, но и украсил бы русскую классическую литературу. Впрочем, стоит подчеркнуть: прочитанный вами только что литературно-критический пассаж окрашен в ирреальные тона. Надеюсь, что после такой спорной тирады вам захочется прочесть забытые романы, повести и рассказы Валерия Брюсова.

О научной пытливости Брюсова и жажде поделиться с читателем приобретенными знаниями свидетельствуют библиографические обзоры новой литературы в популярном дореволюционном вестнике классической филологии "Гермес", в котором он постоянно сотрудничал. Для зарубежной публики предназначались его рецензии и статьи о русских работах в "Revue de philologie". Брюсов охотно выступал с лекциями и в ученых собраниях, и перед широкой аудиторией. Даже в январе тревожного 1917 г. во время кратковременной командировки в Баку умудрился прочесть научный доклад "О древнейших культурах человечества в их взаимодействии" и напечатать его

стр. 14


--------------------------------------------------------------------------------

расширенный вариант в журнале "Летопись" под выразительным заголовком "Учители учителей" 12 . Основная идея доклада: для европейцев учителями были древние греки и римляне, но цивилизация существовала значительно раньше, и античность училась у своих предшественников - мудрецов Древнего Востока, Месопотамии, Финикии, у египтян, атлантов и эгейцев. В очерке нашлось место для заметок о мифологии, об исторических корнях Троянской войны, о Шлимане и Гомере, в котором Брюсов видел "вдохновенного поэта", о Фридрихе Августе Вольфе и других классиках "гомеровского вопроса". Здесь, может быть, впервые массовый русский читатель узнавал тогда о недавно открытой эгейской культуре и ее носителях. Этот раздел мог занять принципиальное место в новаторском историческом труде, задуманном еще молодым Брюсовым (1898). В одном письме (неизвестному адресату) он делился своим замыслом: "Хотел бы написать Всеобщую Историю... Коротко. К чему повторять уже набившие оскомину факты? Довольно изложить основания, принципы и руководящую мысль" 13 . К сожалению, план оказался невыполненным. Он также задумал повесть "Обреченные", действие которой должно было происходить в Кноссе, о чем сообщил в 1921 году М. Горькому.

По своему человеческому типу Брюсов относится к тем, кого сейчас называют "трудоголиками". Его верная помощница и супруга Иоанна (Жанна) Матвеевна, намного пережившая мужа, вспоминала о 1917 - 1921 годах: "Брюсов, перегруженный общественной, научной и преподавательской работой, находил все же время заниматься и литературой <...> Его творческой энергии в эти дни не было предела" 14 . Среди других сочинений она упоминала "Юпитера поверженного", перевод "Энеиды" Вергилия и ряд поэтических сборников. Тут стоит также упомянуть выпущенную им анонимно в 1917 году книжку эротических стихотворений латинских поэтов (Erotopaegnia. Стихи Овидия, Пентадия, Авсония, Клавдиана, Луксория. М.,1917), где, как заметил современник, была отдана "дань увлечению господствующей тогда у нас полной свободой печати" 15 .

...Между станцией метро "Проспект Мира" и Ботаническим садом МГУ на бывшей Первой Мещанской среди удручающей серости стандартных домов с торговыми вывесками и ларьков с цветами привлекает внимание свежевыкрашенный, кубической формы, светлый особняк с кепочным козырьком и разбросанными по фасаду разновеликими и необычных контуров окнами в стиле "модерн". В нем на исходе ушедшего XX столетия открылся Музей литературы Серебряного века. Здание выбрано не случайно. В 1910 году, оставив родительский кров на Цветном бульваре, тут поселился вместе с женой "вождь российского символизма", заняв четыре комнаты на первом этаже, обнесенном палисадником. Рядом с узким, неприятным входом в 1939 году появилась на стене мраморная мемориальная доска с барельефом знаменитого жильца и лаконичной надписью, вместившей непростую, противоречивую судьбу человека, промчавшегося сквозь "испепеляющие годы" (А. Блок) трех войн и трех революций, чей непрестанный труд и безусловный талант уготовил ему постоянное, никем другим не заменимое место в отечественной культуре:

В ЭТОМ ДОМЕ ЖИЛ, ТВОРЧЕСКИ РАБОТАЛ И УМЕР ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ, ПОЭТ, ИСТОРИК, УЧЕНЫЙ, ЧЛЕН В.К.П.(б) 1873 - 1924


--------------------------------------------------------------------------------

1 О сущности и значении символа в искусстве см. в особенности работы А. Ф. Лосева (1893- 1988): Проблема символа и реалистическое искусство. - М., 1976; Знак, символ, смысл. - М., 1982; Проблема художественного стиля. - Киев, 1995; и др.

2 Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора / Под ред. Г. К. Косикова. - М., 1993. - С. 430.

3 Остановлюсь на одной важной частности. Название "Me eum esse" представляет для перевода известные трудности. Обычный перевод - "Это я" - подозрительно облегчен и неточен. Как мне представляется, он навеян библейским "я есмь сущий" (Ветхий Завет. Исход, 3, 14: Бог, назвав себя, повелел Моисею вывести сынов Израилевых из угнетения Египетского). В свете такого понимания притя-

стр. 15


--------------------------------------------------------------------------------

--------------------------------------------------------------------------------

зания молодого и самонадеянного поэта предстают более глубокими и содержательными. Эти стихи ОТНОСЯТСЯ к юношеским годам (1892- 1893). Один из сборников - "Семь цветов радуги" (1916) - Брюсов хотел назвать "Sed non satiatus". См.: Мочульский К. Валерий Брюсов. - Париж, 1962. - С. 165

4 См.: Максимов Д. Е. Брюсов. Поэзия и позиция. -Л., 1969. - С. 48.

5 См.: Волошин М. Лики творчества. Валерий Брюсов // Русь. 1907, 4 янв. Брюсов профессионально-методично пополнял свои знания в разных разделах истории и культуры Рима, изучая первоисточники и научную литературу. Уместно процитировать мнение Волошина о Брюсове: "...Римский дух сказывается в его литературных отношениях, в его борьбе за первенство в русской поэзии" ("Лит. наследство". - Т. 98. - Кн. 2 - М., 1994. - С. 267). На центральное место Рима в занятиях Брюсова указывал также известный переводчик и поэт С. В. Шервинский в своем выступлении на его юбилее. Тема "Брюсов и античность" легла в основу ряда кандидатских диссертаций в последние десятилетия (С. Абрамович, Э. Даниэдян, С. Ломтев, А. Фомин, С. Хангулян). С любовью к творчеству поэта относятся в Армении, для пропаганды поэзии которой с древнейших дней до современности им было сделано очень много.

6 См.: Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1973 - 1975. Т. 5. - С. 543. См. также статью М. Л. Гаспарова "Брюсов и античность" (помещена в этом же томе); статью А. И. Малеина "Валерий Яковлевич Брюсов и античный мир. К 5- летней годовщине кончины Брюсова (1924)" ("Известия Ленинградского государственного университета". Т. 2. - Л., 1930).

7 Цит. по:Брюсов Валерий. Стихотворения и поэмы. Л., 1961. - С. 733.

8 Русская мысль. Кн. 1. - М., 1910. - Кн. 1. - С. 206.

9 Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1975. Т. 5. - С. 544.

10 Малеин А. И. Указ. соч. - С. 190.

11 Малеин А. И. Указ. соч. - С. 186.

12 Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. - М., 1975. - Т. 7. - С. 275 - 437.

13 Валерий Брюсов и его корреспонденты // Лит. наследство. - Т. 98. - Кн. 1. - М., 1991. - С. 780.

14 Лит. наследство. - Т. 27 - 28. - М., 1937. - С. 658.

15 Малеин А. И. Указ. соч. - С. 193.

стр. 16