(Франция)

В повести "Леди Макбет Мценского уезда" 1 Лесков затрагивает бурно обсуждавшийся в России в шестидесятые годы XIX века женский вопрос. То или иное представление о женщине в литературе этого времени носит на себе, как правило, отпечаток полемической пристрастности. Лесков принимал активное участие в происходивших тогда спорах: в 1861 году он посвятил проблеме женской эмансипации целый ряд статей. 2

На первый взгляд, выраженные в этих статьях суждения не слишком отличаются от общего мнения прогрессивных публицистов, в том числе и "новых людей". Однако, разделяя в известной мере идеи социально- экономического детерминизма, присущие "позитивистской" эпохе, Лесков- публицист выступает и в качестве моралиста. Он не только выявляет кризисный характер отношений, наблюдавшихся в это время в семье и обществе, но и активно выражает свои представления об этиче-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Написанная в 1864 году в Киеве "Леди Макбет Мценского уезда" впервые была напечатана в журнале "Эпоха" (1865. N 1) под названием "Леди Макбет нашего уезда".

2 Письмо из Петербурга // Русская речь. 1861. N 16, 22; Русские женщины и эмансипация//Там же. N 344, 346. 1 и 8 июня.

стр. 102


--------------------------------------------------------------------------------

ской норме, близкие традиционной морали. Таким образом, демонстративный либерализм в подходе к женскому вопросу парадоксально сопряжен у Лескова с потаенным консерватизмом, что характерно и для общей позиции писателя при оценке господствующих идей времени. 3

В начале 1860-х годов, включаясь в полемику об отношениях полов, Лесков в той или иной степени принимает и представления нигилистов и возражения их противников. Его восприятие новых идей станет значительно более критичным позже, когда он выступит против "крайностей" феминистического движения, утверждая, что ложное понимание термина "эмансипация" влечет за собой падение нравов и социальный хаос. 4 Литературное воплощение женской темы подчиняется у Лескова диалектике того же порядка: будучи повестью о запятнанной кровью супружеской измене в купеческой семье, "Леди Макбет Мценского уезда" может быть рассмотрена и как иллюстрация трагических последствий отсутствия у современной женщины представлений о границах дозволенного. Криминальный сюжет повести остро полемичен по отношению к той модели возможного решения семейных конфликтов, которая тогда же была предложена Чернышевским. В образе Катерины Львовны можно усмотреть живую реакцию писателя на изображение Веры Павловны в романе "Что делать?". В то же время асоциальный характер поведения героини в ее частном семейном быту раскрыт в лесковской повести не столько во взаимосвязи с новыми общественными идеями об эмансипации, сколько в духе извечных представлений о разрушительной страсти, реализовавшихся в устойчивой литературной традиции. Катерина Львовна - "роковая женщина" (в прямом значении "женщина, носящая на себе печать судьбы"). Она близка таким женским образам, как Эмма Бовари, Эффи Брист или Анна Каренина. Рассказчик в "Леди Макбет" представляет Катерину Львовну как героиню "драмы любви", 5 а не как жертву своей среды. И хотя Катерина Львовна вызывает ассоциации с Катериной Кабановой из "Грозы" Островского, которая в статье Добролюбова представала символом естественного сопротивления семейному деспотизму, героиня Лескова - не протест против "темного царства": она является его воплощением, как и ее шекспировский прототип. "Леди Макбет Мценского уезда" скорее повесть о нарушении, чем об эмансипации. Катерина Львовна нарушает все запреты, лежащие в основе этической аксиоматики, поэтому-то она и заслуживает своего прозвища "леди Макбет". Произведение Лескова соответствует романтической интерпретации Шекспира, которая доминирует в течение всего XIX века. Как известно, образ леди Макбет привлек к себе особое внимание романтиков, поскольку он олицетворяет абсолютное зло, не объяснимое ни с точки зрения проявления воли личности, ни с точки зрения безразличного к морали порядка вещей. Именно к этому образу зла прямо отсылают первые строки повести Лескова, где "народная" манера повествования о необыкновенном персонаже (широко используемая Лесковым во многих его произведениях) совмещается с "чрезмерностью" фигуры леди Макбет Шекспира: "Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета. К числу таких характеров принадлежит купеческая жена Катерина Львовна Измайлова, разыгравшая некогда страшную драму, после которой наши дворяне, с чьего-то легкого слова, стали звать ее леди Макбет Мценского уезда" (I, 96).

Можно найти многочисленные примеры реадаптации шекспировской модели к традиционно народной среде. В письме С. Н. Шубинскому от 10 сентября 1885 года


--------------------------------------------------------------------------------

3 См.: Muller de Morogues I. "Le probleme feminine" et les portraits de femmes dans l'oevre de Leskov. Berne, 1991.

4 Специалисты по женской части // Литературная библиотека. 1867. N 18, 24.

5 Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. М., 1956. Т. 1. С. 139. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома римскими цифрами и страницы - арабскими.

стр. 103


--------------------------------------------------------------------------------

Лесков пишет об изменяющей мужу героине рассказа А. С. Суворина "Трагедия из-за пустяков", что "она все обтирала руки (как леди Макбет), чтобы от нее не пахло его (любовника. - К. Ж. ) противным прикосновением... В Орловской губернии было нечто в этом роде. Дама попалась в руки своего кучера и дошла до сумасшествия..." (XI, 307). Но Катерина Львовна не обтирает руки для того, чтобы стереть следы измены: этот жест возникает у нее в тот момент, когда она первый раз чувствует шевеление в утробе ребенка. Использует Лесков и мотив пятна, который символизирует у Шекспира угрызение совести; но в отличие от героини Шекспира, после преступления Катерина Львовна без труда стирает пятно крови мылом. Эти два элемента (вытирание рук и пятно крови) дают нам ключ к ее характеру: отсутствие чувства виновности и даже материнского инстинкта. Другими словами, Лесков подчеркивает здесь гибель человечности в своей героине. "Час нечеловеческий", который сделал леди Макбет личностью вне морального закона, управляющего жизнью всего человечества, у Катерины Львовны длится до конца ее жизни. Она находится по ту сторону добра и зла; по словам молодого машиниста в повести, она "ни Бога, ни совести, ни глаз людских не боится" (I, 130). Воплощение нравственного и социального падения, она являет собой тот архаический тип, который соответствует следующей строке из "Макбета": "Кровь была пролита в древние времена, до того как человеческие законы смягчили нравы". Катерина Львовна предстает как эманация первичного хаоса и царства теней. Как и пьеса Шекспира, "Леди Макбет Мценского уезда" - ночное повествование. Ночь - естественная стихия Катерины Львовны, и луна - ее богиня-хранительница. В этой откровенно демонической атмосфере купеческая жена совершает целый ряд преступлений, которые роковым образом следуют друг за другом.

Первое преступление Катерины Львовны - отравление свекра грибами - соответствует убийству в "Макбете" старого короля Дункана. Это - своего рода тираноубийство, которое можно также рассматривать и как отцеубийство. Как только исчезает в купеческом доме властная фигура, разрушительная страсть Катерины больше не знает границ. За первым ее преступлением с неизбежностью следуют и другие: убийства ненавистного мужа и малолетнего племянника-наследника. Убить "невинного" ребенка - абсолютное злодейство, которое окончательно переводит Катерину Львовну из разряда жертвы семейного деспотизма в ранг трагедийного персонажа.

Принимая на себя не только ответственность, но и физическое исполнение преступлений, Катерина Львовна самостоятельно осуществляет преступные намерения своего шекспировского прототипа. Использование в криминальных целях ситуации отравления - это и традиционное устранение соперников и врагов со времен Рима (особенно в Италии - средневековой и возрожденческой). Однако в дерзких действиях Катерины Львовны против мужа удушение его руками (типичный мужской modus operandi) опережает действие яда. В этом эпизоде Катерина Львовна превращается в гибрид Макбета и леди Макбет, любовник же становится орудием убийства: "Катерина Львовна нагнулась, сдавила своими руками Сергеевы руки, лежавшие на мужнином горле, и ухом прилегла к его груди. Через пять тихих минут она приподнялась и сказала: "Довольно, будет с него"" (I, 120).

В изображении писателя от первого злодейства Катерины до последнего - утопления соперницы Сонетки - все они связаны с плотской страстью. Криминальные сцены выписаны с обилием деталей, указывающих на то, что мотивы этих преступлений совмещают в себе и патологическое и эротическое начала. Иначе говоря, эрос постоянно соединяется с танатосом. Катерина Львовна использует руки своего любовника как оружие, и младенец Федя задушен не столько подушкой, сколько наваливающейся на него объемистой грудью своей "тетеньки". По утверждению Х. Маклейна, криминальная история становится на протяжении текста "исследованием сексуальности в чистом виде". 6 Сексуальность Катерины Львовны играет


--------------------------------------------------------------------------------

6 McLean. N. S. Leskov, the Man and his Art. Cambridge, Massachusetts; London, 1977. P. 147.

стр. 104


--------------------------------------------------------------------------------

здесь ту же роль стимула, что и стремление к власти леди Макбет в пьесе Шекспира. Если леди Макбет хочет забыть о своих характерных женских свойствах (в том числе и сексуальных) для того, чтобы совершать преступления, то безоглядно жестокими действиями лесковской героини в первую очередь движет плотская страсть. И если Сергей ставит в один ценностный ряд обладание женщиной, материальное благосостояние и социальное положение, то Катерине Львовне в значительной степени чужда подобная расчетливость: она действует по наитию, по инстинкту, желая только во что бы то ни стало удержать близ себя возлюбленного. Лесков, как нам кажется, приравнивает здесь женскую сексуальность к миру кошмаров, хаоса и безбожия. Как и Шекспир, он адресует свое видение зла не только критическому уму читателя, но и его чувственному воображению.

Русский писатель позднейшей эпохи Б. Зайцев в проникновенной и яркой статье, посвященной столетию со дня рождения Лескова, в главке "Любовь" сделал на этот счет следующее замечание, которое представляется верным и точным: "...в самом лесковском слове есть какой-то зной пола... Итак, стихия пола, сжигающая и (как бывает всегда) мучащая (но и дающая чрезвычайную остроту бытию), - это все полною мерой Лескову отмерено. На огненном хаосе взошло многое в его искусстве". 7

Вся художественная система "Леди Макбет Мценского уезда" нарушает долгое время существовавшую в русской литературе строгую традицию самоцензуры в изображении чувственной стороны любви. И на новом этапе литературного процесса к слабо вербализированному мотиву не знающей удержу страсти русская литература обращается с трудом. Необходимо отметить, что даже в "нигилистических" произведениях 60-х годов, где тема эмансипированной женщины становится штампом, требование свободы в личных отношениях не оборачивается вольностями в описании физической любви. Достаточно в данном случае указать на сдержанность Чернышевского в романе "Что делать?". Табуированность в отношении к сфере чувственного как к чему-то постыдному отчасти проявилась позднее как в романтической духовной модели вечной женственности, так и в толстовской дихотомии плоти и духа.

Вклад Лескова-художника в освещение природных начал любовных отношений значителен: он одним из первых в русской литературе создает образ женщины, поступки которой провоцируются неодолимым вожделением. В то же время, выявляя сопряженность обуявшего ее физического влечения с готовностью к убийству и окрашивая ее нечеловеческое бесстрашие в преступлениях демонизмом, он испытывает страх перед женской сексуальностью. Вот в каких словах он признается В. В. Крестовскому в мучительных переживаниях, которые он испытывал в ходе работы над повестью: "А я вот, когда писал свою "Леди Макбет", то под влиянием взвинченных нервов и одиночества чуть не доходил до бреда. Мне становилось временами невыносимо жутко, волос поднимался дыбом, я застывал при малейшем шорохе, который производил сам движением ноги или поворотом шеи. Это были тяжелые минуты, которых мне не забыть никогда. С тех пор избегаю описания таких ужасов" (I, 499).

Мало кто заметил двусмысленность этих знаменитых утверждений, и, как кажется, никто даже не задал себе вопроса, на что намекает здесь писатель: на совершенные Катериной Львовной ужасные преступления или на достигшее крайних пределов сексуальное начало, которое лежит в их основе?

Использованная Лесковым сказовая манера повествования позволяет ему реализовать такую амбивалентность внутри самой художественной системы повести. Эта система постоянно колеблется между сексуализацией мира и моральным осуждением сексуальности. В тексте как бы звучат два разных голоса: голос рассказчика


--------------------------------------------------------------------------------

7 Борис Зайцев о Н. С. Лескове (предисловие Е. Дейч) // Аврора. 2002. N 1. С. 79.

стр. 105


--------------------------------------------------------------------------------

и голос автора. Таким образом в повести сосуществуют описание страсти и выражение ее осуждения. Основанный на иллюзии устной речи сказ не подчиняется строгим нормам, которым подчинен письменный текст, он и определяется как отклонение от литературных правил. Сказовая манера повествования укореняется в устной традиции, значительно менее связанной с этическими запретами, чем письменная литература. Известно, например, что при записи былин из них удалялись непристойности. Как свидетельствуют об этом эротические (и даже порнографические) народные сказки, собранные Афанасьевым, но долго не публиковавшиеся, устная традиция с табу и запретами не считалась. Это не значит, что она лишена морали: в рамках фабулы, предлагаемой рассказчиком, "Леди Макбет Мценского уезда" является "вариантом широко распространенной в русском фольклоре лубочной истории о купеческой жене и приказчике": 8 в фольклоре это сюжет о соблазненной и обманутой негодяем женщине. Актуализация старой фольклорной схемы позволяет Лескову ввести в повествование момент нравственной оценки, но сексуального запрета тем не менее для него не существует.

Моральные воззрения автора интерпретируются по-разному. С христианской точки зрения, Катерина Львовна "совершает грех ради утоления своей греховной страсти; и наказание для нее - это не ссылка на каторгу, но смерть, смерть нераскаявшейся грешницы и потому смерть неправедная". 9 Убийство ребенка, задушенного в тот момент, когда он читает житие своего святого, напоминает жертвоприношение или сатанинский ритуал; за ним следует изображенная в эстетике Страшного Суда сцена разоблачения убийц народом. 10 С той же точки зрения, дорога на каторгу может быть прочитана как метафора дороги в ад, в описании которой присутствуют все соответствующие знаки.

В традиции назидательной повести, которая должна передать читателю весь ужас греха (преступления здесь есть выражение плотского греха), Лесков по существу предлагает нам "антиагиографию", где неистовая сексуальность героини является логическим следствием морализаторских намерений автора. Конфликт этого типа лежит в основе многих произведений Лескова. Вспоминается, что позже писатель будет обвинен в порнографии за его произведения, написанные на сюжеты из "Пролога" - древнерусского житийного сборника XII-XIII веков. 11 Интересно, что Чехов также видел в "Легендарных характерах" Лескова "соединение добродетели, благочестия и блуда". 12

В контексте европейской культуры, которая в XIX веке потеснила секс из письменности, такое резкое нарушение всех запретов, очень похожее на "проявление подавления", ведет к неизбежному следствию - самонаказанию в виде жестокого наказания героини. Это можно видеть в "Леди Макбет Мценского уезда": повесть, с одной стороны, пишется как моральная притча или поучительное повествование, но, с другой стороны, "проклятие секса" становится объектом влечения, и сложный механизм, совмещающий в себе запреты, нарушение их и процесс подавления, служит одним из организующих принципов фабулы.

Повесть Лескова вливается в русло великих произведений о супружеской измене второй половины XIX века, среди которых в первую очередь следует назвать роман Флобера "Мадам Бовари", переведенный на русский язык в 1858 году и при-


--------------------------------------------------------------------------------

8 Кузьмин А. В. "Леди Макбет Мценского уезда": от лубка к проповеди // Новое о Лескове. М., 1998. С. 17.

9 Там же. С. 20.

10 См.: Телегин С. М. В краю шекспировских страстей // Новое о Лескове. М., 1998. С. 17.

11 См.: Богданович А. М. Лесков - писатель-анекдотист // Мир Божий. 1897. N 1. Можно также заметить, что С. Н. Шубинский не согласился напечатать "обозрение Пролога" в "Историческом вестнике", мотивируя свой отказ "безнравственностью" изображения Лескова.

12 "Прочел "Легендарные характеры", "Русское обозрение", январь. Божественно и пикантно. Соединение добродетели, благочестия и блуда. Но очень интересно" (Чехов А. П. Письмо А. С. Суворину от 11 марта 1892 года//Собр. соч.: В 12 т. М., 1963. Т. 11. С. 537).

стр. 106


--------------------------------------------------------------------------------

влекший внимание, в частности, Достоевского и Толстого. Именно сравнение Катерины Львовны с Эммой Бовари дает возможность заметить новые элементы, дополняющие то, что было уже выявлено при сопоставлении повести Лескова с пьесой Шекспира. Эти элементы показывают, как мораль эпохи соотносится с литературным замыслом авторов.

Неудачно вышедшие замуж, являющиеся жертвами общественного строя и моральных норм (буржуазных у Флобера, купеческих у Лескова), Катерина Львовна и Эмма Бовари обнаруживают в супружеской измене единственное поле действия, которое им доступно. Таким образом они могут избавиться от угнетающей их скуки. Оба писателя в начале произведения настаивают на том факте, что их героини живут в состоянии полного отупения. Интересно, что, оказываясь во власти плотских влечений, Катерина Львовна и Эмма Бовари воспроизводят классическое поведение мужчин с таким же отсутствием социальных запретов и чувства виновности. По словам Бодлера, мадам Бовари оказывается "странным андрогином", который "сохранил свою привлекательность мужской души в очаровательном теле женщины". Следуя нормам мужского поведения, Эмма Бовари (как и Катерина Львовна) отдается тому, кто не является ей равным. Бодлер ее называет "маленькой леди Макбет, спаренной с неспособным капитаном". 13

Для Катерины Львовны тоже характерно своего рода "подражание" поступкам мужчин. Она, например, вызывает Сергея на драку, ставшую прелюдией к любовному поединку, в котором она господствует от начала до конца. Это же демонстрирует и другой эпизод, когда она заставляет своего партнера страстно ее обнимать и целовать, делая из него чистый объект желания. Но в XIX веке половое желание рассматривалось обычно как исключительно мужской феномен и интерес женщин к сексу квалифицировался как патологическое явление. Мы видим, что и у Лескова сцены, свидетельствующие о ненасытной тяге Катерины Львовны к наслаждению физической близостью, напоминают сексуальное неистовство, которое захватывает мадам Бовари в последней части романа Флобера.

При этом совпадение мужских и женских начал в характерах Катерины Львовны и Эммы Бовари далеко не соответствует трактовке созданного романтиками идеального образа андрогина, который позже приобрел законченность у символистов: персонаж Флобера вызывает у самого автора отвращение, персонаж Лескова вызывает и страх и сострадание. Он ужасен и патетичен, поскольку Катерина Львовна - образ катарсический, очистительная функция которого для писателя очевидна. Обе героини находятся под двойным ударом судьбы: судьбы литературной и судьбы, которая определяется системой запретов, одновременно и интегрированных и прямо выраженных автором в тексте. Именно поэтому они будут наказаны.

Женская супружеская измена во второй половине XIX века литературно воплощается в трагическом виде (и именно женская измена: в начале "Анны Карениной" Толстого тот факт, что Облонский изменил жене, не вызывает социального или нравственного беспорядка, а только семейный, или "хозяйственный"). Смерть героини-изменницы проявляется как необходимость и повествовательная, и социальная; самоубийство же дается как форма наказания, наиболее часто встречающаяся в литературе, и как единственный выход или единственно возможное "вознаграждение". В "Мадам Бовари" смерть Эммы может быть истолкована как уступка морали, которая наказывает смертью телесные наслаждения. Истерия героини определенно осуждается самим автором, и ее самоубийство ярко показывает механизм подавления женской сексуальности (таким образом можно интерпретировать черную жидкость, вытекающую из ее рта в момент умирания). Катерина Львовна также совершает самоубийство, но довольно неожиданным способом. Ее поступок нельзя рас-


--------------------------------------------------------------------------------

13 Baudelaire С. "Madame Bovary" par Gustave Flobert // L'art romantique. Paris, 1968. P. 224 - 225.

стр. 107


--------------------------------------------------------------------------------

сматривать как искупление или далее как правосудие, так как он мотивирован убийством соперницы, которую Катерина Львовна сбрасывает в волны. Этот неожиданный, с точки зрения общей морали, финал не может быть расценен как справедливое наказание: на самом деле настоящее наказание Катерины Львовны - утрата былой близости с любовником, который "полюбил" другую. После того как во второй части повести Катерина Львовна всем типом своего поведения воспроизводила архетип обманутой, несчастной и ревнивой женщины, ее сопровождаемое преступлением самоубийство позволяет автору опять все перевернуть в рассказе, а героине вновь взять власть в свои руки. Самоубийство является кульминационной точкой торжества чувственной стихии, которая руководит всеми действиями Катерины Львовны в буквально оргазмической сцене, где выражается основное свойство ее натуры - хищное начало: "Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее (...) становился диким... Еще минуту - и она вдруг вся закачалась (...) нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома (...) Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она (Сонетка. - К. Ж.) снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались" (I, 142 - 143).

Эта финальная картина невольно заставляет вспомнить фольклорный образ русалки. В тексте Лескова уже, кстати, "всплывали" русалки. Когда Катерина Львовна предается сексуальным играм с Сергеем в сарае, старому приказчику, спавшему там, слышится "хохот звонкий и веселый, словно кого озерные русалки щекочут" (I, 112). Бросаясь в реку, Катерина Львовна соединяется с потусторонним миром, символом которого в русской мифологии является вода. Метафорическая и мифологическая схема указывает на ее принадлежность к естественному миру стихийных и демонических сил.

Хищные образы, демонизм и стихийность являются штампами для описания определенного типа женщин в литературе XIX века. Так, Катерина Львовна обладает качеством, которое Бодлер приписывает и мадам Бовари: "Высшая и тираническая способность, откуда обычно исключены рассуждения и которая вообще господствует в женщине, как в животном". 14 В согласии с общим мировоззрением эпохи женщина в "Леди Макбет Мценского уезда" резко отличается по своей сути от мужчины: она поддерживает отношения с миром не аналитически и логически, а интуитивно и стихийно. Стихийность у Лескова часто бывает положительной характеристикой русского народа (его "первобытности", в трактовке Ж. -Ж. Руссо); но "первобытная" сексуальность Катерины Львовны скорее отсылает к понятию "темные страсти". В этом аспекте "стихийность" - качество, определяющее существо, движимое единственно инстинктом или, согласно более современной терминологии, пульсациями.

Поэтому Катерина Львовна - персонаж в целом упрощенный. Ее сущность - сексуальные пульсации. Этим желанием любить или "волей к любви", основанной только на сексуальном инстинкте и оборачивающейся пульсацией смерти, Лесков, можно предположить, стремится ответить на представление об инстинктивном желании жить или об инстинктивной "воле к жизни" Шопенгауэра.

Пульсации в основном описаны у Лескова сквозь субъективную призму героини. Это значит, что они появляются только в процессе психологического исследования характера. Хотя писатель впоследствии оценил вполне изображение сексуальных пульсаций у Золя, сам он никогда не впадает в натуралистическое описание этого феномена. Такой подход традиционен для литературы второй половины XIX века: у изменяющих мужу героинь желания и конфликты не выражаются явно и сознательно, не получают словесного выражения. Это можно заметить у Анны Карени-


--------------------------------------------------------------------------------

14 Ibid. P. 224.

стр. 108


--------------------------------------------------------------------------------

ной и у мадам Бовари: телесное у них обеих предшествует мысли. Воспроизводя "поток сознания" в литературном тексте, писатели подчеркивают эту сущность своих героинь.

Почти в одни и те же годы Толстой, Флобер и Лесков описывают такие формы восприятия действительности персонажами, когда время внутреннее и время внешнее сливаются, отменяя временные и физические границы. Об этом свидетельствуют, например, подробно изложенные сны Катерины Львовны, в которых столь явственно ей является кот. Эти явления и составляют единственное выражение ее страхов и желаний. Будучи элементом внешнего мира, интегрированный в психику героини кот приобретает черты убитого свекра и, как ни странно, превращается в символ подавления чувства виновности: кот-свекор и есть образ угрызений совести, но, поскольку привидевшийся свекор слеп, он становится бессильным.

При переходе на другой уровень анализа слияние разных планов (сон/действительность, воображенное/чувственное) подчеркивает тот факт, что Катерина Львовна в буквальном смысле более не владеет собой, т. е. она является чужой для самой себя (эффект отчуждения). И в самом деле, она никогда не имеет о себе осознанного представления: все ее поступки - это рефлексы, непосредственные реакции на происходящее; единственно живые проявления ее натуры выражаются только на уровне физическом и инстинктивном. Она сгорает в сексуальности, но к другим аспектам жизни абсолютно равнодушна. Языковое выражение равнодушия избыточно в тексте Лескова. Катерина Львовна сначала равнодушна к мужу и среде, в которой она живет, затем она равнодушна к преступлению и его последствиям, к появлению своего ребенка и, наконец, к себе самой: "Впрочем, для нее не существовало ни света, ни тьмы, ни худа, ни добра, ни скуки, ни радостей; она ничего не понимала, никого не любила и себя не любила. Она ждала с нетерпением только выступления партии в дорогу, где опять надеялась видеться с своим Сережечкой, а о дитяти забыла и думать" (I, 132).

Во второй части произведения, где рассказывается о дороге на каторгу, автор противопоставляет Катерину Львовну двум женщинам, для которых половые связи также единственный способ существования. Это Фиона, сострадательная проститутка-"кормилица" (по модели Сони в "Преступлении и наказании" Достоевского), и Сонетка, истерическая проститутка. Но ни Фиона, ни Сонетка не описаны как звери, так как они способны выработать представление о себе самих: Сонетка "имела вкус, блюла выбор и даже, может быть, очень строгий выбор: она хотела, чтобы страсть приносили ей не в виде сыроежки, а под пикантною, пряною приправою, с страданиями и жертвами: а Фиона была русская простота (...) которая знает только одно, что она баба" (I, 133 - 134). Катерина же Львовна никогда не доходит даже до такого уровня самосознания. Она любит "до самозабвения". Лишенная способности владеть собой и всецело подчиненная "идее фикс", она становится "заведенным автоматом" с походкой прерывистой и шатающейся, которая напоминает сомнамбулическое состояние ее шекспировского прототипа. Симптомы ее "боли" (застывший взгляд, двигающиеся губы...) свидетельствуют о состоянии одержимости, в котором субъект больше не отличается от объекта: "Катерина Львовна двинулась в путь совсем неживая: только глаза ее страшно смотрели на Сергея и с него не смаргивали" (I, 138).

Лесков дает нам точное определение хищного и бесовского начал в человеке. Катерина Львовна как бы загипнотизирована или заворожена объектом своего желания. Она одержима во всех смыслах этого слова. Когда ее зовут призраки ее жертв, губы ее пытаются шептать молитву, но исходит из ее уст что-то совсем другое, продиктованное ей бесовским соединением сексуальных и преступных пульсаций, которые руководят всем ее существом: "Как мы с тобой погуливали, осенние долги ночи просиживали, лютой смертью с бела света людей спроваживали" (I, 142).

стр. 109


--------------------------------------------------------------------------------

Такое финальное состояние одержимости вводит в русскую и мировую литературу Катерину Львовну как персонаж нового типа. Лесков берет классический образ героя, одержимого бесами, и придает ему новое измерение. Демоны больше не угрожают существованию извне, как в "Макбете". Иррациональные и не поддающиеся никакому контролю силы обнаруживаются в самом психологическом складе героини: Катерина Львовна находится во власти чего-то темного, что выше нее, но одновременно составляет и неотъемлемую часть ее самой. Одержимость бесами удваивается одержимостью пульсациями, а "проклятие секса" приобретает характер почти клинический. Действие эффекта запрета в произведении Лескова, без сомнения, объясняет такое экстремальное изображение женской сексуальности, достаточно обычное, пусть и в других формах, для литературы XIX века. Эпоха четко противопоставила духовную любовь и любовь физическую, часто рассматриваемую у женщин как эманация бесовской натуры. Если Катерина Львовна представляется в виде механического и обуреваемого сексуальностью существа, которое находится за пределами цивилизованности, то это еще и потому, что она была создана писателем как противоположность идеальной женщины, в чем заметно опосредованное влияние на Лескова романтического канона с его резким противопоставлением идеала и реальности.

Можно подчеркнуть в заключение, что "Леди Макбет Мценского уезда", с одной стороны, предвещает появление примитивных и маргинальных героев, присущих литературе символизма, для которой одной из основных тем станет исследование "темного лица" сексуальности; с другой стороны, в тот же год, что и леди Одли английской писательницы Мэри Элизабет Браддон, Катерина Львовна открывает целый ряд соблазнительных и опасных женщин-хищниц, которые станут литературными и кинематографическими архетипами модернизма.

стр. 110