Полная версия публикации №1206018336

LITERARY.RU "ЧЕРНАЯ ЗЛОБА, СВЯТАЯ ЗЛОБА" → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

Л. С. Айзерман , "ЧЕРНАЯ ЗЛОБА, СВЯТАЯ ЗЛОБА" // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 20 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1206018336&archive=1206184559 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1206018336, версия для печати

"ЧЕРНАЯ ЗЛОБА, СВЯТАЯ ЗЛОБА"


Дата публикации: 20 марта 2008
Автор: Л. С. Айзерман
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1206018336 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Что самое трудное в подготовке к уроку? Ответить самому себе на те вопросы, которые собираешься предложить классу. Ведь среди них есть и такие, на которые в школе уходит урок, порой даже 15 - 20 минут, а ты сам ищешь на них ответ долгие годы.

Вот об одном таком, казалось бы, частном, но коренном вопросе для постижения не только поэмы Блока "Двенадцать", но и всей литературы, и советской, и литературы советского времени (а это далеко не одно и то же), и пойдет у нас речь. То, что будет далее написано, гораздо больше того, что будет сказано на уроке. Но ведь и репетиция спектакля длится куда больше, чем сам готовый спектакль. И делается на репетиции многое из того, что потом в спектакль не войдет. Это все подходы к уроку, поиск пути, работа не столько на класс, сколько на себя, итог которой, естественно, скажется и в классе, ради которого все делается. Говоря высоким штилем - это лаборатория учителя, которой, если я не ошибаюсь, посвящена лишь одна книга, написанная одним из моих учителей, в свое время на всю страну известным, - Семеном Абрамовичем Гуревичем.

И еще. Разбирая папку с выписками по этой теме, которая собралась у меня за многие и многие годы, я подумал о том, что сегодня учителю, особенно молодому, отлученному от книги и ее отсутствием на полке книжного магазина, и непомерной, недоступной ценой, и нехваткой времени, чтобы каждый раз перелопачивать огромный материал, многое из того, что собрано у меня, неизвестно и недоступно. И приобщить его к этому материалу - одна из задач данной статьи. А уж что он из него возьмет - его дело.

И всего-то четыре слова: "черная злоба, святая злоба". Что за ними и как они - черное и святое - между собой связаны?

Прежде всего о контексте. Не только контексте поэмы и не столько о контекс-

стр. 23


--------------------------------------------------------------------------------

те поэмы. А о "контексте времени" и его восприятии современниками. Но тут нужна особая корректность.

Нельзя, скажем, сейчас обращаться к письмам Короленко Луначарскому: это двадцатый год. А в двадцатом году и сам Блок уже по-другому говорит и о времени, и о себе, и о поэме: "хотя и не мог бы написать теперь того, что писал тогда, не отрекаюсь ни в чем от писаний того года". Не "отрекаюсь", но и не мог написать теперь того.

Блок начал "Двенадцать" 8 января 1918 г. Вчерне закончил 28 января. 18 февраля (с первого февраля был введен новый стиль, так что это уже третьего марта) поэма была напечатана. Ограничимся жесткими временными рамками: январь 1918 г.

В изданном в Тбилиси в 1991 г. дневнике Зинаиды Гиппиус последняя запись от б ноября 1917 г. После чего примечание автора дневника: "Здесь обрывается текст моей "Петербургской записи", - все, что от нее уцелело и после долгих лет попало в мои руки" 1 . Но в приложении к книге Дмитрия Мережковского "Больная Россия" даны извлечения из дневника его жены, и там в записи от 7 января (на другой день Блок начнет "Двенадцать) мы читаем: "Озверевшие, с кровавыми глазами и матерными ругательствами мужики, ндраву которых не ставят препятствий, а его поощряют" 2 .

Первые записи в дневнике М. Пришвина за 1918г. 3 сделаны сразу после ареста его и всех остальных сотрудников редакции "Воли народа", где Пришвин находился до 17 января. Пришвин записывает в дневнике после прочтения статьи Блока "Интеллигенция и революция":

"Чан. Теперь стало совсем ясно, что выходить во имя человеческой личности против большевиков невозможно: чан кипит и будет кипеть до конца, самое большее, что можно - это подойти к этому краю чана и подумать: "Что если я брошусь в чан? "

Блок - для него это постоянное состояние (2 нрзб.) задолго до революции.

Другое дело- броситься в чан.

Я думаю сейчас о Блоке, который теперь, как я понимаю его статьи, собирается броситься в чан или уже бросился в чан.

Было такое время, когда к чану хлыстовской стихии богоискатели из поэтов с замиранием сердца подходили, тянуло туда, в чан.

Помню, однажды, в десятилетие нашего интеллигентского богоискательства, заинтересовались мы одной сектой "Начало века", отклонившейся от хлыстовства.

И помню, один из кипевших в этом чану именно так и говорил нам:

- Жизнь наша - чан кипящий, мы варимся в этом чану, у нас нет ничего своего отдельного, и знаем, у кого какая рубашка: нынче она у меня, а завтра у соседа. Бросьтесь к нам в чан, умрите с нами, и мы вас воскресим. Вы воскреснете вождями народа.

На это возражали:

- Как же броситься, а личность моя?

Я, близко знавший эту секту, не раз приводил на край ее чана людей из нашей творческой интеллигенции и всегда слышал один и тот же вопрос:

- А личность?

Ответа не было, и не могло быть ответа из чана, где личность растворится в массу, и создается из Я- европейца - Мы, восточное (26).

Вспомним, что тема эта - подавление личного и личности - одна из главных трагических тем поэмы Блока. Когда Петька после убийства Катьки мучается, страдает, ему скажут: "Не такое нынче время, / Чтобы нянчиться с тобой!"

Более подробно остановимся на дневнике Владимира Короленко 4 .

12 января. "...Пришло известие, по-видимому вполне достоверное: в Петропавловской крепости убиты Шингарев и Кокошкин только потому, что они кадеты... Подлое кровавое обезьянство французского террора... Низкое науськивание на буржуазию, в котором повинны не одни большевики, приносит свои плоды..." (78).

15 января. "Теперь сомнений нет. Война с немцами заменена войной с соотечественниками" (80).

24 января. "Мирная манифестация за Учредительное собрание оставила за собой если не по количеству жертв, которых гораздо меньше, то по гнусности 9 января 1905 года..." (91).

Сравним написанное Короленко с записями Александра Блока. Дневник 4 января. "Почему "учредилка"? Потому что, как выбираю я, как все? Втемную выбираем, не понимаем. И почему дру-

стр. 24


--------------------------------------------------------------------------------

гой может за меня быть? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на выборах, которыми прогремели все их американцы и французы)".

Записная книжка от 6 января. "Слухи о том, что Учредительное собрание разогнали в 5 часов утра (оно-таки собралось и выбрало председателем Чернова").

Дневник от 7 января. "Для художника - идея народного представительства, как и всякое "отвлечение", может быть интересна только по внезапному капризу, а по существу - ненавистна".

Здесь мы сравниваем дневниковые записи. Когда пойдет речь о том, как публично на эту тему выступил Горький, мы обратимся к тому, как она прозвучала в "Двенадцати" 30 января. "Ах, если бы наконец поняли, что русская душа нуждается теперь в разностороннем покаянии, что партии будущего повинны тоже во многом, в чем справедливо винят прошлое!.. Только в этом разрешении ужасного узла, завязанного темным и гнусным произволом царей и теперь разрубаемого по живому телу столь же темным произволом новых владык..." (93).

Обратим внимание на слова об ужасном узле, завязанном темным и гнусным прошлым.

Но это все дневники. Записи для себя, которые потом лишь прочтут другие. А вот "Несовременные мысли" М. Горького - выступление публичное, открытое, как говорится, "во весь голос".

Так что же писал Горький в тот январь 1918 г., когда создавались "Двенадцать" Блока?

5 января. "...Правительство Смольного относится к русскому рабочему как к хворосту: но зажигает хворост для того, чтобы попробовать - не загорится ли от русского костра общеевропейская революция?" (173).

9 января. "Лучшие люди - русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания - политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян. На жертвенник этой священной идеи пролиты реки крови - и вот "народные комиссары" приказали расстрелять демократию, которая манифестировала в честь этой идеи" (175).

Тут самое время вспомнить про Учредительное собрание в поэме Блока. Глядя на плакат "Вся власть Учредительному Собранию!",

Старушка убивается - плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий - раздет, разут...
Но главное - другое. Ветер

Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию"..
И слова доносит:
... И у нас было собрание...
Вот в этом здании...
Обсудили -
Постановили:
На время - десять, на ночь - двадцать пять...
...И меньше - ни с кого не брать...
... Пойдем спать...
Учредительное собрание в одном ряду с собранием проституток ("...И у нас было собрание..."), обсуждающих таксу в новую послереволюционную эпоху. Вспомним, что в те же дни, когда Блок приступал к поэме, он записал в дневник о подкупах при выборах в представительные органы на Западе. Но вернемся к Горькому.

11 января. "Помните: сейчас идет не процесс социальной революции, а надолго разрушается почва, которая могла бы сделать эту революцию возможной в будущем" (178).

3 января. "Революция - великое, честное дело, дело, необходимое для возрождения нашего, а не бессмысленные погромы, разрушающие богатства нации. Революция окажется бессильной и погибнет, если мы не внесем в нее все лучшее, что есть в наших сердцах, и если не уничтожим или хотя бы не убавим жестокость, злобу, которые, опьяняя массы, порочат русского рабочего- революционера!.."

Эти "погромы" заставляют вспомнить "Нынче будут грабежи!" в поэме, не говоря уже о сказанном Горьким ключевом для нашего размышления слове - злоба.

стр. 25


--------------------------------------------------------------------------------

19 января. "А когда народные комиссары слишком красноречиво и панически кричат о необходимости борьбы с "буржуем", темная масса понимает это как прямой призыв к убийствам, что она доказала" (112). Помните, у Блока:

Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...
Важно при этом отметить, что Горький прекрасно понимает, что корни злобы в прошлом.

"Но, воспитывая доверие к себе, народные комиссары, вообще плохо знающие "русскую стихию", совершенно не принимают в расчет ту страшную психическую атмосферу, которая создана бесплодными мучениями почти четырехлетней войны и благодаря которой "русская стихия" - психология русской массы - сделалась еще более темной, хлесткой и озлобленной...

Народ изболел, исстрадался, измучен неописуемо, полон чувства мести, злобы, ненависти, и эти чувства все растут, соответственно силе своей организуя волю народа" (112).

Как видим, говоря о злобе, а для Горького она "черная злоба", писатель хорошо понимает, чем она порождена.

В книге "Под созвездием топора. Петроград 1917 года - знакомый и незнакомый" 6 дана широкая картина литературы послереволюционного времени и его осмысления в русской прозе, поэзии философии. Действительно, там очень много незнакомого для моего поколения. Но вошедшая на гребне решительного переосмысления истории революционной России, книга обошлась и без "Двенадцати" Блока и его статьи "Интеллигенция и революция" и без "Левого марша" Маяковского. Отметим, что лишь относительно недавно поэма "Двенадцать" вернулась в школьную хрестоматию по литературе для XI класса. А какая же литература о революции без "Двенадцати"? И какой же Блок без "Двенадцати"?

В ночь с 6 на 7 января 1918 г. в Мариинской больнице, куда они были переведены днем 6 января из Петропавловской крепости, где находились в заключении с 28 ноября 1917 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности, были убиты, расстреляны в упор на своих больничных койках А. И. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин - видные деятели кадетской партии и министры Временного правительства.

Андрей Иванович Шингарев родился в 1869 г. Окончил физико-математический и медицинский факультеты Московского университета. Был земским врачом, написал книгу о нищете русской деревни - "Вымирающая деревня". Депутат II, III и IX Государственной Думы. 9 декабря 1917 г., находясь в Трубецком бастионе, записал в своем дневнике: "Но одного я не понимаю, то, чего не мог понять никогда. Как это вера в величайшие принципы морали или общественного устройства может совмещаться с низостью насилия над инакомыслящими, с клеветой и грязью?"

Федор Федорович Кокошкин родился в 1871 г. Депутат I Государственной Думы. Ученый и правовед, он был непримиримым врагом расизма, одним из первых в Европе увидевшим его страшную опасность и угрозу.

Похороны Шингарева и Кокошкина в Петрограде вылились в многолюдную демонстрацию протеста, на панихиде в храме Христа Спасителя в Москве присутствовало около тысячи человек. В дневниках многих современников сохранились записи о том ужасе и потрясении, с которым они пережили это известие.

Исследователь творчества Блока Л. Долгополов считает, что существует связь между убийством Шингарева и Кокошкина и поэмой "Двенадцать". Во всяком случае, это трагическое событие стоит рядом с первым упоминанием о поэме в дневнике поэта. 8 января Блок записывает: "Весь день - "Двенадцать"... Убиты (в больнице) Шингарев и Кокошкин. Слухи об убийстве Родичева (Церетели?), Чем снова... Слух об убийстве М. И. Терещенко... Внутри дрожит". На следующий день: "Мама очень потрясена смертью Шингарева и Кокошкина". По мысли исследователя, все это отразилось в поэме: "Ведь эпизод погони за "буржуем" Ванькой - тоже своеобраз-

стр. 26


--------------------------------------------------------------------------------

ный "самосуд" и вырастает он в поэме до обобщения большого масштаба" 7 . И дело, естественно, не только в этом эпизоде - во всей поэме. Есть свидетельство Корнея Чуковского о том, как началась поэма. Так вот, первые строчки, которые легли на бумагу, были строки "Уж я ножичком / Полосну, полосну!"

Спрашиваю своих учеников: почему единственное событие, которое происходит в поэме, - убийство Катьки, единственное и центральное (из двенадцати главок поэмы - пять о нем?)

Казалось бы, не так давно, в советское время, почти в каждом классе приходилось слышать: "Чтобы показать, что во имя революции можно пойти на любые жертвы"; "во имя дела, если это необходимо, можно переступить через жизнь и смерть"; "трагические жертвы в революционной борьбе неизбежны и оправданны". И порой именно эта точка зрения преобладала.

Пришлось услышать эту точку зрения и в 1993 г. "Во имя светлого будущего возможно переступить и через кровь". Но и в 1993 г., и в 1994 г. все остальные говорили о другом: "чтобы показать черную злобу и ненависть", "что им ничего не жаль", что "идут без креста и без имени святого", "что для них нет никаких преград", что "революция сопряжена с кровью", что "ее жертвами становятся безвинные люди".

А вот записи, сделанные мною на уроках в конце 1995 г.: "Для них убить человека ничего не значит", "можно делать все, что хотят", "могут легко переступить через кровь", "в пурге не видят, что творят", "обиженные всем миром дорвались до власти и творят все, что хотят", "человек для них не имеет никакого значения".

Обратимся к уроку 2000 г.: "Они ни перед чем не остановятся", "бессмысленное кровопролитие", "цена жизни для них ничего не значит", "они идут к своей цели, и ничто их не остановит", "в груди у них черная злоба, далеко не самые лучшие идут в новый мир", "новый мир от старого не очень-то и отличается", "новое строится на крови старого", "у них нет ничего святого, люди безжалостные", "нестрашно убить человека, можно переступить через него, когда думаешь о великой цели". И вместе с тем: "Катька - олицетворение старого мира, а с ним надо покончить. Блок это одобряет".

И наконец из записанного мною в 2002 г.: "безвинная жертва", "бездушны", "революция с кровью", "грех, который говорит о неправедности", "беспредел", "погибают невинные люди", "духовная опустошенность", "сметают все на своем пути". И опять же: "Катька - это старый мир, а он должен быть уничтожен". Так говорят три человека на три одиннадцатых класса (я с блокнотом при ответе на этот вопрос обхожу всех до одного).

Нетрудно убедиться, как отражается время в том, что думают и говорят на уроке ученики, как выражается в их ответах воздух времени. Естественно, те, кто говорят сегодня, куда ближе к истине. Хотя всей полноты звучания этой темы в поэме Блока они еще не улавливают. И мы идем дальше в глубь поэмы.

Художник Анненков показал Блоку иллюстрации к поэме. На одной из них Катька. Она была изображена вульгарной проституткой с папиросой в зубах. Блок иллюстрацию эту не принял. Он написал художнику: "Катька - здоровая, толстомордая, страстная, курносая русская девка; простая, добрая, - здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно целуется... здоровая и чистая, даже до детскости".

Показываю новую иллюстрацию Аненнкова.

Спрашиваю: почему Блоку было так важно, чтобы Катька и в поэме, и на иллюстрации вызывала симпатию? Отвечают верно: чтобы ее смерть вызвала сострадание.

Потом, когда мы будем сопоставлять поэму "Двенадцать" и написанный в том же 1918 г. "Левый марш" Маяковского, мы отметим, что для Маяковского существует тот светлый идеал в будущем, во имя которого и печатают шаг герои его стихотворения: "Там за горами горя / солнечный край непочатый".

В написанной Блоком тогда же, когда создавалась поэма, статье "Интеллиген-

стр. 27


--------------------------------------------------------------------------------

ция и революция" звучит тот же мотив: "Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым: чтобы лживая, грязная, скучная безобразная жизнь наша стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью... Рано или поздно все будет по-новому, потому что жизнь прекрасна". Совершенно иное в поэме.

Приношу на урок статью В. Перцовского "Сквозь революцию как состояние души. Заметки о советской литературной истории" ("Новый мир", 1992, N 3): "Совершенно сознательно Блок игнорирует тему коммунистической утопии, которая якобы звала этих людей вперед; внутренний голос подсказывал ему вторичность, несущественность этой темы... даже ободряя друг друга, двенадцать не прибегают к посулам и мечтаниям, они ищут утешение лишь в неизбежности еще больших тягот ("Потяжеле будет время нам, товарищ дорогой!")

Но если так, то возникает вопрос: что же вселяет в них эту решимость и бесповоротность?

Вот как отвечает автор статьи на этот вопрос: "Героев "Двенадцати" на их мучительном, кровавом пути поддерживает не мечта о будущем, а непрерывное ощущение врага: "Неугомонный не дремлет враг!", "Близок враг неугомонный!", "Их винтовочки стальные на незримого врага...", "Вот проснется лютый враг..." Кто же этот враг? Не "буржуй" - он жалок, ему мстят лишь попутно, когда подвернется под руку: "...Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку". И даже не старый мир, воплощенный в образе "паршивого пса", к нему герои Блока испытывают что-то вроде брезгливого презрения: "Отвяжись ты, шелудивый, я штыком пощекочу! Старый мир, как пес паршивый, провались - поколочу!" Нет, в "лютом враге" явно есть что-то всеобщее, метафизическое, соизмеримое с масштабами революционного насилия: "Мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови...", "Пальнем-ка пулей в Святую Русь!"... Всеобщая и непрерывная вооруженность против всех и вся, готовность в любом "переулочке глухом" встретить врага и биться с ним до полного уничтожения.

В первые же месяцы революции Блок увидел центрального персонажа и ключевой образ ее мифологии - врага, "неугомонного врага". Ощущение того, что "вихри враждебные веют над нами", было изначально. Уже в раннем творчестве Горького появится этот персонаж: "Врага прижал бы я... к ранам груди и захлебнулся б моей он кровью". Затем появится пьеса Горького "Враги". Вражда эта испугает писателя, когда революция обнажит свою кровавую суть, отсюда его несвоевременные мысли. Но потом он станет автором одной из самих страшных формул большевистской идеологии: "Если враг не сдается, его уничтожают".

А враг виделся везде и всюду: "Оглянешься - а кругом враги" ( Багрицкий ).

А там, где враг, где схватка с ним, там нет места жалости. И это в самые первые месяцы революции умел понять Блок:

- Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
Жалеть Катьку нельзя: "Что ты, Петька, баба что ль... / Не такое нынче время..." И не только Катьку: "Ко всему готовы, ничего не жаль"... И это "ко всему готовы, ничего не жаль" тоже станет важнейшей доминантой нового сознания и новой идеологии.

Но откуда, по Блоку, эта жестокость, в чем причина "черной злобы?"

Блок был убежден: истоки - в прежней, дореволюционной жизни. Обратимся к написанной в те же дни, что и поэма, статье "Интеллигенция и революция".

"Почему дырявят древний собор? - Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой. Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? - Потому, что там насиловали и пороли девок, не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? - Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему - мошной, а дураку - образованностью".

Сейчас приходится читать, что все эти обвинения Блока, особенно насчет попа, необоснованны. Не будем об этом говорить. Пусть так. Но нам важно понять, что и как думал он. И потом: разве в самом главном, в том, что истоки "чер-

стр. 28


--------------------------------------------------------------------------------

ной злобы" - в прошлом, в накипевшем, он не прав?

Вспомним хотя бы Якима Нагого из некрасовской поэмы "Кому на Руси жить хорошо":

У каждого крестьянина
Душа, что туча черная -
Гневна, грозна, - и надо бы
Громам греметь оттудова,
Кровавым лить дождям...
Разве строки эти не сродни тому, что у Блока: "Злоба, грустная злоба / Кипит в груди..."?

Вот свидетельство человека из совершенно другого лагеря. С. Л. Франк, один из авторов "Вех", писал в 1923 г. в статье "Из размышлений о русской революции" о том, что "русские народные массы никогда не понимали объективных оснований господства над ними "барина", ненавидели его и чувствовали себя обездоленными". И разве так уж не прав Ленин, когда писал, что века крепостного рабства и десятилетия усиленного планомерного разорения накопили в крестьянстве горы ненависти, злобы и отчаянной решимости?

На пороге первой русской революции Николай II утверждал, что "перемен хотят только интеллигенты, а народ этого не хочет". А накануне Февральской революции императрица писала мужу: "Одни - гнилое, слабое, безнравственное общество, а другие - здоровые, благомыслящие, преданные подданные:, - и их-то и надо слушать, их голос - голос России, а вовсе не голос общества и Думы". Так думали многие сторонники верховной власти, которые источник "крамолы" и "смуты" видели в образованном меньшинстве, противопоставляя его народу.

Но они жестоко заблуждались. Как писал П. Б. Струве, учение социалистов о классовом обществе находило в России подходящую почву - то чувство ненависти и возмездия, которые старый порядок взрастил и в крестьянине, и в рабочем, и в интеллигенте, и в "инородце" 8 .

Все это с необыкновенной силой показал Шолохов в "Тихом Доне". Григорий Мелихов говорит на фронте Первой мировой войны своему брату Петру: "Хуже бирюков стал народ. Злоба кругом". Но, с другой стороны, и Лисницкий в 1918 г. говорит о "ненависти и беспредельной злобе" тысяч офицеров, выброшенных из привычной жизни.

Да и Горький в своих "Несвоевременных мыслях", обрушиваясь на новую власть, всегда помнил об истоках, которые шли от самой народной жизни. Еще Достоевский угадал разрушительный потенциал "маленького человека", его способность становиться агрессивным, распоясавшимся хамом, что в послереволюционное время было показано Зощенко, а уж в конце века Шукшиным (эта способность униженного и оскорбленного самому унижать и оскорблять широко проявилась в армейской дедовщине). Горький не принимал Достоевского, но в этом с ним не мог не согласиться: "Я особенно подозрительно отношусь к русскому человеку у власти, - недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой ближнего своего".

Как видим, при всех различиях и Горький, и Короленко, и Блок понимают, что дело не только в революции, но и в том, что ей предшествовало. Но нужно видеть и принципиальные различия их позиций.

"Вам было выгодно, - пишет Короленко Луначарскому, - раздуть народную ненависть к капитализму и натравить народные массы на русский капитализм, как натравливают боевой отряд на крепость". Обратим внимание на глагол раздуть. Вспомним в поэме Блока: "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем". О том, что большевики сделали ставку на разжигание низменных чувств, прежде всего ненависти и жестокости, постоянно говорит и Горький в "Несвоевременных мыслях". Но для Горького и Короленко черная злоба была черной злобой, и ничто ее не оправдывало.

В последнее десятилетие можно было прочесть, что в поэме своей Блок изобразил "символическую группу бандитов, пришедших к власти и творящих злодеяние": "Сколько радости доставляет этим вампирам сознание того, что они безнаказанно могут "ножичком полоснуть", или садистское воспоминание о том, как

стр. 29


--------------------------------------------------------------------------------

кто-то (может быть, из них тоже) уже полоснул по Катькиной шее. И "руки в крови" у них давно, и "выпить кровушку" - обычное дело" 9 . Итак, грабители, мародеры, вампиры, бандиты.

Вот и Станислав Рассадин в своей книге, вышедшей в 2002 г., говорит, что Блок изобразил в поэме "бандитов, погромщиков, каторжников" 10 .

Если бы было все так просто! И почему, кстати, тогда с такой неприязнью отнесся к "Двенадцати" Бунин, который напишет потом, что Блок "впал в некий род помешательства на большевизме"? Наверное, если бы Бунин увидел в поэме Блока изображение "окаянных дней", он не отнесся к ней так враждебно.

Нет, тут все гораздо сложнее и гораздо трагичнее. Черная злоба для поэта - выражение святой злобы. И дело тут не только в неизбежности черной злобы. Есть тут и другая, особая причина. Выразительно о ней сказал Лев Аннинский, слова которого я цитирую в классе:

"Возмездие - тема, кровавой нитью проходящая сквозь поэзию Серебряного века. Одни поэты видят себя орудием возмездия. Маяковский, Хлебников, Клюев. Другие - объектом его. Ахматова, Мандельштам, Ходасевич. Иные же в ужасе обнаруживают, что по иронии истории попали из правых в виноватые. Гумилев, Пастернак, Цветаева. Не невыносимое ощущение вины, когда жертвой должен стать ты сам, и это справедливо, - только у Блока может быть, еще потом - у Есенина, но без такой ясности: "конем не объедешь" 11 .

После тех слов в статье "Интеллигенция и революция", которые мы приводили, с их трижды повторенным почему и трижды повторенным потому, далее сказано: "Я не сомневаюсь ни в чьем личном благородстве, ни в чьей личной скорби: но ведь за прошлое - отвечаем мы? Мы - звенья единой цепи. Или на нас не лежат грехи отцов?"

Без этого понять Блока и его отношение к революции нельзя. Ровно через год, в январе 1919 г., он запишет: "У кого-то (у предков) были досуг, деньги и независимость, рождались гордые и независимые дети, дети воспитывались, их научили... тому, как создавать бесценное из ничего... потом писать книги и... жить этими книгами в ту пору, когда не научившиеся их писать умирают с голоду". Ощущение собственной вины не дает права судить черную злобу, которая воспринимается как возмездие и поэтому тоже как святая злоба, и вместе с тем не будем забывать и про другое определение злобы, ее третье измерение, которое есть в поэме: "грустная злоба".

Из всего, что я прочитал о поэме "Двенадцать", мне ближе всего книга когда-то московского учителя истории, а затем правозащитника Анатолия Якобсона "Конец трагедии" 12 . К сожалению, книга эта, сначала изданная в Америке, а потом мизерным тиражом у нас, практически недоступна учителю. Вот ее содержание в кратчайших извлечениях, которые я диктую на уроке ученикам в тетради по литературе:

"Блок принимает революцию, приветствует ее...

Старый мир - "шелудивый пес" - ненавистен Блоку. Ненавистно его буржуазно- мещанское начало.

Революция для поэта - очистительная стихия, "мировой пожар".

"Революция есть музыка, которую имеющий уши должен слышать", - говорил Блок ("Интеллигенция и революция")...

В революции заключено для Блока возмездие старому миру, но главное - очищение и искупление. Отсюда в "Двенадцати" - образ Искупителя, Спасителя, принявшего крестную муку во искупление рода людского; отсюда - по числу учеников Христа, апостолов, - и название поэмы, и число ее главок, и число ее героев...

Катастрофичность всего мироощущения, неподдельный жертвенный порыв и, конечно, острое сознание социальной несправедливости, - вот что бросило Блока в объятия революции...

"Двенадцать" - порождение не только определяющего характер всей поэзии Блока трагического мироощущения, но и также порождение определенного, конкретного трагического чувства, а именно жертвенного отношения Блока к революции.

"Страшная мысль" этих дней "для Блока состояла в том, что, несмотря на кровь, которой обагрены руки двенадцати ("али руки не в крови..."), Христос все-таки с ними, пока с ними, хотя "надо, чтобы другой..."

стр. 30


--------------------------------------------------------------------------------

По воспоминаниям Корнея Чуковского о Блоке, "однажды Горький сказал ему, что считает его поэму сатирой.

- Это самая злая сатира на все, что происходило в те дни.

- Сатира? - спросил Блок и задумался. - Неужели сатира? Едва ли. Я думаю, что нет. Я не знаю" 13 .

В апреле 1918 г. в защиту поэмы выступил Р. Иванов-Разумник. "Через всю поэму проходят, переплетаясь, два внутренних мотива. Черный вечер - кровь, грязь, преступление; белый снег - новая правда, которая через этих людей идет в мир. "И если бы поэт ограничился только одной темой, нарисовал бы или одну только "черную оболочку" революции, или только ее "белую" сущность, он был бы восторженно принят в одном или другом из тех двух станов, на которые теперь раскололась Россия", - писал Андрей Белый 14 . (В биографическом словаре "Русские писатели" (т. 2, с. 388) сказано, что смысл поэмы в этой статье Блок признал адекватным авторскому пониманию.)

Но многие из тех, кто еще вчера считал Блока своим поэтом, от него отвернулись как от врага. Прежде всего Зинаида Гиппиус. Читаю в классе несколько ее послереволюционных стихотворений. Ограничусь сейчас одним - "Веселые", написанном 29 октября 1917.

Блевотина войны - октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил - засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, разевая рты...
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!
31 мая Гиппиус переслала Блоку свою книжку "Последние стихи", полную ненависти к революции. Блок написал ответное письмо, но не отослал его, решив ответить стихами. В этом письме есть слова, которые мы запишем в тетрадь по литературе: "Не знаю (или знаю), почему Вы не видели октябрьского величия за октябрьскими гримасами, которых было очень мало - могло быть во много раз больше".

Кстати, в этом письме было выражение, которое сегодня не цитируют - "великий октябрь". Не знаю, может быть, Блок был первый, кто произнес эти слова, которые потом стали стертым клише.

1 - 6 июня Блок написал свой стихотворный ответ, который был опубликован только после его смерти. Поскольку это стихотворение не входит в сборники "Избранного", приведу его.

Женщина, безумная гордячка!
Мне понятен каждый ваш намек,
Белая весенняя горячка
Всеми гневами звенящих строк!

Все слова - как ненависти жала,
Все слова - как колющая сталь!
Ядом напоенного кинжала
Лезвие целую, глядя в даль...

Но в дали я вижу - море, море,
Исполинский очерк новых стран,
Голос ваш не слышу в грозном хоре,
Где гудит и воет ураган!

Страшно, сладко, неизбежно, надо
Мне - бросаться в многопенный вал,
Вам - зеленоглазою наядой
Петь, плескаться у ирландских скал.
Высоко - над нами - над волнами, -
Как заря над черными скалами -
Веет знамя - Интернацьонал!
В этом сочетании "страшно" с "неизбежно, надо" - ключ не только к поэме "Двенадцать", но и к "Соловьиному саду", и ко многим стихотворениям Блока.

Якобсон в своей книге исследует контрапункт поэмы, трагический характер двойственного отношения поэта к революции, двойственность самой поэмы, в которой переплетаются "низкое" с "высоким", а романтический идеал окружен мрачными реалиями быта. Но, постигая диалог Блока с самим собой в поэме, нужно вслушаться и в диалог Блока как автора "Двенадцати" с самим собой после "Двенадцати".

Через два года после поэмы и статьи "Интеллигенция и революция" Блок напишет: "Недавно я говорил одному из тогдашних врагов, едва ли теперь простившему мне мою деятельность того време-

стр. 31


--------------------------------------------------------------------------------

ни, что я, хотя бы и не мог написать теперь того, что писал тогда, не отрекаюсь ни в чем от писаний того года".

А через три года после "Двенадцати", в феврале 1921 г., прозвучит стихотворение Блока "Пушкинскому дому".

Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.

Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
"Не эти дни мы звали", "дней гнетущих кратковременный обман".

Три года назад поэт приветствовал "грозовой вихрь", "революционный циклон". "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию". И вот теперь:

Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
"Тайная свобода" - цитата из стихотворения Пушкина "К Н. Я. Плюсковой": "Любовь и тайная свобода / Внушали сердцу гимн простой, И неподкупный голос мой / Был эхо русского народа". Не свобода без креста, выражающаяся прежде всего в ненависти к врагу, а свобода, стоящая рядом с любовью.

Через несколько дней Блок произнесет речь, посвященную Пушкину, - "О назначении поэта":

"Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю - тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему нечем, жизнь потеряла смысл".

О ком это? О Пушкине? Да. И о себе. Через шесть месяцев Блока не стало.

Нужно ли говорить о том, как современны уроки Блока? То, что Блоку показалось вначале лишь гримасой на лице ("октябрьские гримасы"), оказалось ликом, самим лицом. Но ведь вначале все было вроде бы свято: недовольство унижающей жизнью, мечты о справедливости и равенстве, ненависть к деспотизму и неправде. А обернулось все черной злобой: кровью, унижением и порабощением личности, несправедливостью, деспотизмом.

И нужно ли говорить о том, что эта современность Блока открывается с особой силой в постижении его в реальном историческом контексте? Обращение к прошлому - не уход от сегодняшнего дня, а путь к его постижению.

----------

1 Гиппиус Зинаида. Живые лица. Стихи. Дневники. - Тбилиси, 1991. - С. 396.

2 Мережковский Дмитрий. Больная Россия. -Л., 1991. -С. 226.

3 Пришвин М. М. Дневники, 1918 - 1919. - М., 1994. Далее ссылки даются в тексте с указанием страницы.

4 Короленко В. Дневники 1917 - 1921. Письма. - М., 2001.

5 Свободы вечное предверье. М. Горький. В. Короленко. И. Бунин. - Л., 1990.

6 Под созвездием топора. Петроград 1917 года - знакомый и незнакомый. - М., 1991.

7 Долгополов Л. Поэма Александра Блока "Двенадцать". - Л., 1979. - С. 66.

8 История политических репрессий и сопротивления несвободе. Книга для учителя- М., 2002. - С. 10 - 11.

9 Литература в школе. - 1993. - N 3. - С. 17.

10 Рассадин Ст. Самоубийцы. Повесть о том, как мы жили и что читали. - М., 2002. - С. 63.

11 Аннинский Л. Серебро и чернь. - М., 1997. - С. 20.

12 Якобсон А. Конец трагедии. - Вильнюс; Москва, 1992.

13 Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. - М., 1990. - С. 614.

14 Там же. - С. 560.

стр. 32

Опубликовано 20 марта 2008 года





Полная версия публикации №1206018336

© Literary.RU

Главная "ЧЕРНАЯ ЗЛОБА, СВЯТАЯ ЗЛОБА"

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки