Полная версия публикации №1206018268

LITERARY.RU ПОВЕСТЬ Г. Н. ВЛАДИМОВА "ВЕРНЫЙ РУСЛАН" И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

Е. Ю. Зубарева , ПОВЕСТЬ Г. Н. ВЛАДИМОВА "ВЕРНЫЙ РУСЛАН" И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 20 марта 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1206018268&archive=1206184559 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1206018268, версия для печати

ПОВЕСТЬ Г. Н. ВЛАДИМОВА "ВЕРНЫЙ РУСЛАН" И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ


Дата публикации: 20 марта 2008
Автор: Е. Ю. Зубарева
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1206018268 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


"Верный Руслан", возможно, и не великая книга, но - хорошая. Может быть, даже очень хорошая" 1 . Такую оценку дал своему произведению сам автор, Г. Н. Владимов в письме известному российскому критику Л. Аннинскому. Истинный смысл этих слов раскрывается лишь в контексте обсуждения повести, развернувшегося на страницах как эмигрантской (1970-е гг.), так и отечественной печати (конец 1980-х - начало 90-х гг.) и определившего своеобразие ее литературной судьбы.

Известно, что текст "Верного Руслана" автор перерабатывал. Задуманная еще в 1960-е гг., повесть появилась в печати лишь в 70-х. Владимов рассказывал в одном из интервью, как он принес в редакцию "Нового мира" произведение "в духе язвительной, но чересчур прозрачной сатиры на бериевца в собачьей шкуре". А. Т. Твардовский, прочитав рассказ, согласился "тиснуть" его в журнале. Столь легковесное определение Твардовский объяснил достаточно жестко: "Но Вы же Вашего пса не разыграли... Вы же из него делаете полицейское дерьмо, а у пса - своя трагедия..." Слова Твардовского помогли Владимову иначе взглянуть на собственный текст. Постепенно он "пришел к тому, что никаких аллегорий быть не должно, только собака, простодушный, обманутый нами зверь. И сама собой получалась трагедия" 2 .

Однако при всей очевидности авторской позиции, при том, что любые попытки истолковать повесть как аллегорическое произведение о бывшем охраннике писателем безоговорочно отвергались, критика продолжала акцентировать внимание на лагерной теме, трагедии тоталитарного сознания. Причем это было свойственно даже тем, кто почувствовал философскую глубину повести. Так, А. Д. Синявский (А. Терц), одним из первых подчеркнувший связь этого произведения с мировой (в том числе и русской) литературной традицией, называл Руслана "еще одной, и притом итоговой вариацией на тему "положительного героя" в советской литературе" 3 , "рыцарем коммунизма" 4 , "богатырем лагерной России" 5 . В. Чернявский настойчиво подчеркивал, что нельзя "толковать повесть аллегорически, наподобие басни или притчи, где люди якобы загримированы под "зверей". Это опровергается всем образным строем повествования. Текстологический анализ ясно показывает, что "Руслан" - это повесть о собаке, а не о каком-то четверолапом символе, в духе классицистического искусства". Открыто не полемизируя с Синявским, Чернявский замечал: "Руслан - не образцовый чекист, так же, как Трезорка - не простой русский народ... Люди в повести - это люди, а собаки - собаки, обрисованные с большим психологическим мастерством" 6 . Однако в целом критик трактовал повесть как форму художественного воплощения конфликта человека и зверя, не желавшего подчиниться упомянутому Терцем "Закону проволоки" 7 , тем самым тяготея к социальному плану интерпретации текста. Нечто подобное происходило и с рядом других критиков. Почему смысл повести, обладавший таким семантическим потенциалом, постоянно сужался? Трудно ответить однозначно. Сам Владимов объяснял это публицистическим пафосом, для "подкрепления" которого Терцу и понадобился

стр. 8


--------------------------------------------------------------------------------

"честный чекист", "строитель коммунизма", положительный советский герой в "итоговой вариации", четверолапый Павка Корчагин" 8 . Возможно, причины следует искать и в "двойственности в строении и в замысле повести", которую отмечал Л. Аннинский: "Это история собаки, написанная по законам реализма, и это размышление о лагерном охраннике, написанное по законам аналогии. Примирить эти два плана... невозможно" 9 .

В целом, принимая приведенное суждение, отметим лишь, что эти планы не нуждаются в "примирении". Это всего лишь два из множества смысловых уровней, которые можно обнаружить во владимовской повести. Наличие этих многочисленных планов и обусловливает "бездонную, тревожащую загадку повести", о которой писал Аннинский.

Если пытаться анализировать текст "Верного Руслана" как смысловое целое, то нельзя не увидеть, что лагерная тема и связанные с ней образы составляют лишь ее сюжетную основу, самый очевидный смысловой уровень, который встраивает произведение в конкретно-исторический контекст. На этом уровне сразу же возникает ряд литературных ассоциаций. В критике назывались произведения Е. Замятина, Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Ф. Кафки, А. Солженицына, В. Шаламова, Л. Копелева и др.

Однако обращение к лагерной теме дает Владимову возможность выходить за пределы, казалось бы, строго очерченных границ художественного мира, увеличивая его и вширь, и ввысь. Камень за камнем на фундаменте темы надстраивается здание - текст, возникают новые уровни смысла, а следовательно, и: новые перспективы интерпретации. И читатель видит парадоксальную и жесткую в своей неустроенности русскую жизнь, которая так часто воссоздавалась на страницах русской прозы (от писателей натуральной школы до В. М. Шукшина, В. В. Быкова или Б. А. Можаева). Владимов, делая бытовой фон лишь средством воссоздания этой жизни, используя детали, показывает те черты нравственного уродства, которые она приобретает вследствие постоянного размывания нравственной нормы.

Примером такого рода является поведение тети Споры, заботливо опекающей бывшего зэка и в то же время без тени сомнения готовой донести на него в "оперативку". Терц видит в этом проявление губительного воздействия советской системы, однако в контексте русской литературной традиции этот эпизод позволяет соотнести владимовскую повесть с произведениями писателей-народников, "простые" герои которых легко шагали от благостности и миролюбия к банальному предательству, с детской наивностью полагая, что, "сдавая сицилистов", они выполняют свой долг.

Но Владимов не остается и на этом уровне, он поднимается выше. И вот уже реалии русской жизни, закономерности существования социума освещаются человеческим состраданием. А. Д. Синявский в своей статье называет два чувства, определяющие эмоциональный фон повести, - жалость и удивление. В повести грань между жалостью и состраданием достаточно очевидна. Тем более что и сам Синявский, вероятно, ощущал это, "вписывая" книгу Владимова "не по формально-тематическому, а по нравственно-проблемному... признаку... в более широкую и концептуальную... традицию русской словесности, начатую Акакием Акакиевичем Гоголя и продолженную Достоевским. Русская литература всегда была исполнена трепетного внимания, интереса и любви к страдающему брату, в чем, возможно, полнее всего сказались ее скрытые или явные христианские устремления". Синявский сужает рамки темы "униженных и оскорбленных" и говорит об изображении той "специфической категории лиц, которых... можно обозначить существами в нравственном смысле погибшими, падшими и как бы уже заранее потерянными для человеческого к ним снисхождения и сострадания 10 . Исследователь осознает условность сопоставления Акакия Акакиевича Башмачкина и Руслана, но для него важна не прямая параллель, а "скрытая, генетическая связь, которая формирует единство литературы" 11 , которая цементирует само явление русской литературы. Поэтому Руслан и оказывается в одном ряду

стр. 9


--------------------------------------------------------------------------------

с Башмачкиным и героями Достоевского, который "вывел на авансцену словесности длинную вереницу падших и погибших созданий... научил нас понять и пожалеть убийцу" 12 . При всей справедливости этих суждений, нельзя не заметить, что Владимову чуждо приклеивание ярлыков. Кто в его повести безоговорочно является "падшим", "погибшим"? Руслан? Тетя Стюра? Инструктор? Можно продолжить ряд, но нельзя найти однозначный ответ, ибо в зависимости от критериев оценки в стане падших может оказаться большая часть страны. Автор принципиально отказывается от оценок. Ведь "нам не выкрикивают в лицо обличения - к нам обращаются, с нами беседуют" 13 . Писатель не проявляет какой-либо эмоциональной заинтересованности. И эта манера повествования роднит его с Чеховым, который оставляет читателю право на субъективность.

Не случайно чеховская "Каштанка" так часто упоминается в одном ряду с "Верным Русланом". На первый взгляд может показаться, что роднят их только главные герои. Владимов неоднократно подчеркивал, что сюжетным центром повести является история собаки. Руслан продолжал психологический ряд толстовского Холстомера и Каштанки, Белого Клыка (можно также вспомнить и Белолобого, и упомянутого Аннинским казаковского Арктура, и страдальца Белого Бима Черное ухо и др.). Однако дело, видимо, не только в выборе персонажа, но и в характере изображения, в том, какая сверхзадача стояла перед художником.

Взаимоотношения человека и природы часто становились предметом изображения в русской и мировой литературе. Оно, в свою очередь, зависело от того, каким представлялось художникам соотношение этих двух сил в пределах мироздания. Природа, воспринимавшаяся как символ гармонии и источник эстетического наслаждения, представала в русской поэзии и прозе как необходимый компонент человеческого бытия. Она могла жить своей жизнью, независимо от человека, могла бунтовать против его воли ("Медный всадник" А. С. Пушкина). Чем дальше уходила русская литература от романтизма, тем чаще природа оказывалась жертвой человека (этот мотив появился в тургеневских произведениях, отчетливо зазвучал у Л. Толстого, Чехов сделал экологические вопросы составной частью проблематики своего творчества, заговорив в прозе и драматургии о разрушении лесов, об истреблении живого мира).

Бессмысленная и часто необъяснимая жестокость человека в отношении к живому миру все чаще становилась объектом художественного осмысления. Русская литература искала адекватные средства изображения психологии живого мира - того, о чем человек мог только догадываться. Одним из первых эту попытку сделал В. М. Гаршин, изобразив события русско-турецкой войны через восприятие пса Арапки. Гаршин предвосхитил художественные эксперименты в этой сфере Л. Толстого и А. Чехова, но первым опытом остался недоволен, рассказ не был закончен и современникам был неизвестен. Далее были новые опыты по воссозданию психологии цветов и животных, до сих пор по достоинству не оцененные критикой. Так, один из самых трагических рассказов писателя - "Медведи" - в исследованиях именуется всего лишь жанровой сценкой. Между тем по силе гуманистического пафоса этот рассказ не уступает толстовскому "Холстомеру". Толстовский прием "кричащей тишины", унаследованный Чеховым, И. С. Шмелевым, а впоследствии и Владимовым, можно обнаружить и у Гаршина. Вот как описывается убийство старого медведя, совершенное цыганами против их воли:

Он взвел курок и твердой еще рукой прицелился в зверя, в грудь, под левую лапу. И медведь понял. Из его пасти вырвался жалобный отчаянный рев; он встал на дыбы, подняв передние лапы и как будто закрывая ими себе глаза, чтобы не видеть страшного ружья 14 .

Зверь у Гаршина не боится смерти, он потрясен предательством человека. Через 3 года появится толстовский "Холстомер", которые тоже не может постичь меры человеческого предательства: "Мерин взглянул на них и стал тереть скулою о руку, которая держала его. "Ле-

стр. 10


--------------------------------------------------------------------------------

чить, верно, хотят, - подумал он. - Пускай!" И точно, он почувствовал, что что- то сделали с его горлом. Ему стало больно, он вздрогнул, ботнул ногой, но удержался и стал ждать, что будет дальше" 15 . Вера животного в разумность человека безгранична. Владимовский Руслан тоже долго верит в осмысленность человеческих действий. Так же, как молодой медведь у Гаршина, Руслан боролся за свою жизнь, но, осознав предательство, так же, как толстовский Холстомер, Руслан не захотел жить: "Раненый зверь живет, пока он хочет жить... Возвращаться ему было не к чему. Убогая, уродливая его любовь к человеку умерла, а другой любви он не знал..." 16 .

Раскрывая внутренний мир собаки, Владимов продолжает традиции своих предшественников, с одной стороны, наследуя их принципы психологического анализа, с другой - развивая их. Воссоздание движений животного, отражающих изменение его внутреннего состояния, своеобразия восприятия цвета, звуков, запахов, специфики поведения в разных эмоциональных состояниях, точная фиксация возможного утла зрения, который доступен зверю, - основные приемы, унаследованные Владимовым от его предшественников. Именно их использование обуславливает очевидное сходство в изображении сознания собаки в произведениях Чехова и Владимова:

Каштанка стала обнюхивать тротуар, надеясь найти хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то негодяй прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи мешались с острою каучуковою вонью.

...Шел крупный, пушистый снег и красил в белое мостовую, лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики 17 .

И Руслан привычно занял свое место - у левой его ноги... Но едва открылась наружная дверь, как белый, слепяще яркий свет хлынул ему в глаза, и он, зажмурясь, отпрянул с рычанием... Он знал, что у хозяев это зовется "снег", но не согласился бы, пожалуй, чтоб это вообще как-нибудь называлось. И от него все теряло названия, все менялось, привычное глазу и нюху, мир опустел и заглох, все следы спрятались 18 .

При очевидном сходстве изображение в повести Владимова более детально, состояние пса описывается более подробно. И это во многом обусловлено авторским замыслом. Чехов показывает животное, временно оказавшееся вне привычного ритуала жизни. Каштанка не борется с обстоятельствами, привыкает к ним, возвращение же к прежнему (хотя и не лучшему, но привычному для нее) хозяину вызывает у нее почти щенячий восторг. Руслан не может приспособиться, это чуждо его природе. Его, казалось бы, организованной натуре присущ бунтарский дух, который все равно вырвется наружу. Владимов, тщательно подбирая приемы, готовит читателя к неизбежному бунту против бессмысленности и абсурда. Руслан не человек, находящийся в плену у стереотипов, не просто охранник, чье сознание порабощено Системой. Он часть живого мира, он служит в силу непреложных природных законов, но служит человеку, а не Системе. Какой бы покладистой и беззлобной ни казалась любая собака, она при определенных, только ей понятных обстоятельствах способна воспротивиться воле Хозяина, какой бы жестокой дрессировке она ни подвергалась. Об этом забывали те, кто видел в Руслане "бериевца в собачьей шкуре", но помнил Владимов:

Да, всякий зверь понимает, насколько велик человек, и понимает, что величие его простирается одинаково далеко и в сторону Добра, и в сторону Зла, но не всюду его сможет сопровождать зверь, даже готовый умереть за него, не до любой вершины с ним дойдет, не до любого порога, но где-нибудь остановится и поднимет бунт 19 .

Мотив и ситуация бунта становятся еще одной смысловой надстройкой над сюжетной основой его повести. "Естественный человек", "естественное существо" интересовали писателя еще в начале его творческого пути. "Естественным человеком" был грубоватый и на первый

стр. 11


--------------------------------------------------------------------------------

взгляд приземленный Пронякин, герой первой владимовской повести "Большая руда", разговаривающий с яблоньками на дороге, интуитивно ощущавший приближение руды. Умирая, он как бы слился с природой, "почувствовал только, что его несет на деревья, и обрадовался. И это было последней радостью. Потом что-то прохладное, шелковистое окутало его, и он подумал, что это листья, холодные и трепещущие от ветра" 20 . В Пронякине ощущается порыв одинокого романтического героя, который за один из двух счастливых дней ("может быть, во всей его жизни только и были два счастливых дня..." 21 ) заплатил жизнью. И возникает в сознании читателя ряд одиноких бунтарей, ищущих свое место в мироздании, как, например, лермонтовский Мцыри, для которого "три блаженных дня" стали средоточием всей его короткой жизни. И в этом ряду героев появляются и Ингус, и Инструктор, и в финале повести Руслан, генетически и типологически связанные с "естественными людьми" - бунтующими героями Лермонтова, Короленко, Горького, стремящимися, часто ценою жизни, освободиться от оков суетного общества, от его дисгармонии и абсурда.

Мотив свободы, безграничной, вселенской и абсолютной, как купол, увенчивает художественное пространство текста, и купол этот прозрачен, выше открывается Космос с его гармонией и тайнами. Но увидеть его суждено не каждому. А люди в своей слепоте продолжают уничтожать все подступы к этому куполу. Именно здесь, в сфере постоянной борьбы с Природой, Нормой, Разумом и следует искать корни человеческого благополучия. Не случайно, как заметил Аннинский, разумность является "законом индивидуального бытия. За его пределами - бунт, бессмыслица, хаос, безумие, гибель" 22 , внутри же - постоянная борьба добра и зла, "выворот жизненной ткани с "добра" на "зло" и обратно" 23 . "Душа Руслана - художественная модель всей нашей жизни" 24 .

"Что Вы сделали, господа!.." - цитировали исследователи эпиграф из горьковских "Варваров" и почти не замечали скрытой формы оценки - "варвары".

Руслан - часть живой природы, зверь, "заключивший договор с Человеком. И там было любить хозяина, защищать его, даже ценой собственной жизни, но не было - "пасти двуногих овец", это вставлено задним числом, жульнически. И все же он взялся выполнять и этот пункт, вот в чем он обманулся, в чем его трагедия, а наша - вина" 25 , - полагает Владимов.

Все ли собаки приняли этот "пункт" ? Его не принял Ингус. И "когда допустили Ингуса к колонне, выяснилось, что работать он не хочет... Так он и жил - с непонятной своей мечтой, или, как инструктор говорил, "поэзией безотчетных поступков"" 26 , а умер зачинщиком собачьего бунта, так как "требовал" соблюдения договора между Собакой и Человеком.

Одним из первых о нарушении этого договора заговорил Гаршин. В рассказе "Медведи" изображаются три противоборствующие силы: человеческое общество, медведи как часть разумного живого мира и между этими полюсами - цыгане, с одной стороны, являющиеся частью общества, а с другой - "естественными людьми". И если старые цыгане, даже под страхом смерти, не могут заставить себя привести в действие приговор, который общество объявило медведям, то молодые, хотя и против своей воли, все-таки способны это сделать. Пропасть между человеком и природой увеличивается. У Владимова она уже практически непреодолима. Вера, верность - вот доминанты мироощущения "естественного" существа - Руслана. Но веру предает неправедный Договор, верность предает Хозяин, а служба оказывается ловушкой. Нет больше в человеческом мире целесообразных природных законов, человек забыл о том, что он часть Природы, и, забывшись, стал диктовать ей свои законы. Собака же, отчасти принявшая искаженные законы человеческого существования, отстаивает свое право на жизнь и на Службу. Она обречена на вечное кружение в этом аду, непонятая и непонимающая. Трагедия пса - в раздвоении сознания, в разрушении природного инстинкта, в котором виноват человек, не находящий в этом ничего противоестественного: "Учили его, вот

стр. 12


--------------------------------------------------------------------------------

он и служит. Дай бог каждому. Нам бы с тобой так научиться" 27 , - говорит укушенный Русланом солдат. И он готов взять такую собаку себе, как взял его Потертый, то ли пожалев, то ли испытывая смутную потребность после всех унижений почувствовать себя Хозяином. У Потертого ни на минуту не появляется желания защитить Руслана ("Надо бы добить. Не жилец он. Некуда ему жить" 28 ), нет в нем ни тепла, ни жалости, ни даже чувства собственности, которую уничтожают. И невдомек ему, что Руслан, даже не любя его, жалел, ощущал ответственность за него ("Что-то же надо было делать с Потертым...").

Автор испытывает боль и стыд за все, что случилось с Русланом, и просит выполнить его последнее желание, "чтобы все мы, виновные перед ним, оставили его наконец и никогда бы не возвращались" 29 .

Так в конце повести возникает еще один традиционный для русской литературы мотив вины людей, общества за то, что они сотворили и чего предпочитают не замечать. "Все мы виноваты" звучало в произведениях Чехова ("Остров Сахалин", письмо к А. С. Суворину), а позднее Солженицына ("Жить не по лжи", "Архипелаг ГУЛАГ"). Находясь в русской классической традиции, Владимов акцентирует внимание читателя на постепенном слиянии явлений, именуемых "мы" и "они". Как замечал Аннинский, "мы" - это "они", следовательно, "мы" разрушаем и уничтожаем сами себя, размываем фундамент мироздания. И эта страшная для человека мысль тоже художественно воплощается в повести Владимова.

""Верный Руслан" - книга, которую смело можно назвать классической, украсила бы литературу любого народа" 30 , - справедливо утверждал представитель эмигрантской критики В. Чернявский. Л. Аннинский, на наш взгляд, самый тонкий исследователь владимовской прозы, относит повесть к "великим книгам, меченным горьким знанием и обречением духа" 31 . Самому автору достаточно и определения "хорошая книга". Да дело, в общем- то, и не в определении. Важнее другое, то, что она выросла из русской классической традиции и стала неотъемлемой ее частью, вросла в нее корнями, вобрав в себя ее глубинный, неисчерпаемый нравственно-философский потенциал. Поэтому ее литературные связи еще только предстоит разгадывать исследователям.

-----------

1 Владимов Г. Н. О "Верном Руслане" //Литературное обозрение. - 1990. - N 3. - С. 84.

2 Владимов Г. Н. Трагедия Верного Руслана. Интервью газете "Московские новости" // Владимов Г. Н. Собр. соч.: В 4 т. - Т. 4. - С. 257.

3 Терц А. Люди и звери (По книге Г. Владимова "Верный Руслан. История караульной собаки") // Континент. - 1975. - N 5. - С. 369.

4 Там же. - С. 370.

5 Там же. - С. 372.

6 Чернявский В. Гибель героев (о творчестве Георгия Владимова) // Грани. - 1977. - N 106. - С. 217 - 218.

7 Там же. - С. 227. См. также: Терц А. Люди и звери. - С. 404.

8 Владимов Г. Н. О "Верном Руслане" - С. 84.

9 Аннинский Л. А. Вступит, статья к письму Г. Н. Владимова // Литературное обозрение. - 1990. - N3. - С. 84.

10 Терц А. Люди и звери. - С. 397.

11 Там же. - С. 393.

12 Там же. -С.401.

13 Архангельский А. Строгость и ясность // Новый мир. 1989. - N 7. - С. 264.

14 Гаршин В. М. Сочинения. - М., 1983. - С. 157

15 Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. - М., 1982. -Т. 12. - С. 40.

16 Владимов Г. Н. Собр. соч. :В 4 т. -Т. 1 - С.369.

17 Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. - Т. 6. - М., 1976. - С. 431. Если для чеховской Каштанки мир делился на хозяев и заказчиков, то для Руслана на Хозяина, а также людей, к нему близких, и охраняемых заключенных.

18 Владимов Г. Н. Собр. соч. Т. 1, -С. 238.

19 Там же. - С. 307.

20 Владимов Г. Н. Большая руда // Новый мир. - 1961. - N 7. - С. 188.

21 Там же. - С. 184.

22 Аннинский Л. А. Собачье сердце // Литературное обозрение. - 1989. - N 8. - С. 23.

23 Там же. Именно эта мысль оказалась близка самому Владимову (Владимов Г. Н. О "Верном Руслане". - С. 84).

24 Там же. - С. 24.

25 Владимов Г. Н. О "Верном Руслане". - С. 85.

26 Владимов Г. Н. Собр. соч. Т. 1. -С. 307.

27 Там же. - С. 362.

28 Там же. - С. 364.

29 Там же. - С. 369.

30 Чернявский В. Гибель героев. - С. 228.

31 Аннинский Л. А. Крепости и плацдармы Георгия Владимова. - М., 2001. - С. 41.

стр. 13

Опубликовано 20 марта 2008 года





Полная версия публикации №1206018268

© Literary.RU

Главная ПОВЕСТЬ Г. Н. ВЛАДИМОВА "ВЕРНЫЙ РУСЛАН" И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ ТРАДИЦИЯ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки