Полная версия публикации №1203424774

LITERARY.RU ДИАЛОГ КУЛЬТУР: РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА А. П. ЧЕХОВА В АНГЛИЙСКОМ ДИСКУРСЕ → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

С. Ю. НИКОЛАЕВА, ДИАЛОГ КУЛЬТУР: РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА А. П. ЧЕХОВА В АНГЛИЙСКОМ ДИСКУРСЕ // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 19 февраля 2008. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1203424774&archive=1203491495 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1203424774, версия для печати

ДИАЛОГ КУЛЬТУР: РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА А. П. ЧЕХОВА В АНГЛИЙСКОМ ДИСКУРСЕ


Дата публикации: 19 февраля 2008
Автор: С. Ю. НИКОЛАЕВА
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1203424774 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Современная наука об Антоне Павловиче Чехове, как российская, так и зарубежная, представляет собой огромный материк, своеобразную ветвь литературоведения и - шире - истории культуры. Это древо познания творчества Чехова стремительно разрастается, этот материк постоянно расширяет свои границы, распространяясь как в направлении русской провинции, так и за пределы отечественного культурного пространства, к "иным берегам", где развиваются целые школы и направления чеховедения.1 Пожалуй, именно чеховское наследие, как никакое иное, дает столь широкие возможности для межкультурного взаимодействия, для диалога разных национальных традиций. Ярким и по-своему уникальным примером такого диалогического отклика на феномен русской национальной культуры стала вышедшая в Англии книга известного ученого Патрика Майлса. Уникальность ее в том, что она посвящена не собственно чеховскому творчеству, а жизни и деятельности талантливого исследователя-чеховеда Михаила Петровича Громова (1927 - 1990). Патрик Майлс в 1970 - 1980-е годы был довольно близко знаком с М. П. Громовым, неоднократно встречался с ним, слушал его лекции в Московском университете и вел дневник, в который заносил свои впечатления от этих встреч и лекций и который помог придать написанной им книге особую убедительность, достоверность и даже лиричность. Автор воспринимает своего "героя" как личность многогранно одаренную и отдает себе отчет в том, что охарактеризовать М. П. Громова во всех ипостасях (как литературоведа с широким кругом интересов, как фотохудожника и др.) на данном этапе невозможно.
Книга чеховеда о чеховеде - пожалуй, такого опыта еще не знала наука о литературе. Патрик Майлс предпринял свой труд, будучи убежденным, в том, что лишь немногое из опубликованного в России о Чехове начиная с 1880-х годов и до 1917 года было непредвзятым, и соответствовало литературной критике (literary criticism) в европейском смысле этого понятия. После 1917 года, т. е. в советский период, когда политическая или социологическая предвзятость стала просто "вопиющей", М. П. Громов оказался "одним из первых, кто смог почти свободно написать в России о неотъемлемой части русского культурного и духовного наследия" (р. 1 - 2). Конечно, Патрик Майлс признает, что выдающиеся, классические статьи и книги о Чехове писались и издавались, но все-таки, по его мнению, "только работы Громова - полный корпус статей и книги - принадлежат... перу крупного литературного критика", обладающего новым взглядом и новым знанием о писателе (р. 1).

Одним из мотивов, побудивших Патрика Майлса написать эту книгу, стали пророческие для М. П. Громова слова Чехова, обращенные к Бунину: "Все сложится, когда мы умрем". За исключением одной,2 все крупные работы русского чеховеда вышли в свет уже после его смерти.3 Учитывая это, ученый ставит своей задачей осуществить целостный аналитический обзор "достижений" М. П. Громова и предложить читателям "почувствовать его писательскую личность". Задача эта, конечно, сложна, если принять во внимание тот факт, что Патрик Майлс скрупулезно рассматривает все работы М. П. Громова в том виде, в каком они доступны нам в настоящий момент, проводит тщательную текстологическую критику, сопоставляет ранние статьи с поздними их вариантами, вошедшими в монографии,


--------------------------------------------------------------------------------

Miles Patrick. Mikhail Gromov: Chekhov scholar and critic. An essay in cultural difference. Nottingham, England: Astra Press, 2003. 131 p.

1 Катаев В. Б. Сто лет после Чехова: итоги и проблемы изучения //Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998. С. 460.

2 Громов М. П. Книга о Чехове. М.: Современник, 1989. 384 с.

3 Громов М. П. 1) Чехов. М.: Молодая гвардия, 1993. 396 с. (серия "Жизнь замечательных людей"); 2) "Степь" как литературный памятник // Чехов А. П. Степь. История одной поездки. М.: Наука, 1995. С. 167 - 267; 3) А. П. Чехов в переписке с современниками // Чехов А. П. Переписка: В 3 т. М.: Наследие, 1996. Т. 1. С. 5 - 40. Готовится к печати: Громов М. П. Тропа к Чехову. М.: Детская литература.

стр. 256


--------------------------------------------------------------------------------

учитывает вновь появляющиеся акценты и "метаморфозы" ранних публикаций. Кажется, с литературоведческим материалом такую процедуру никто никогда не проделывал, во всяком случае, в сфере чеховедения.

Представляется существенным один из выводов Патрика Майлса о "редкой стройности" громовских "произведений", а главное - об их взаимосвязанности и последовательности, развивающихся в них тем и идей: "...совокупность произведений Громова дает впечатление скорее роста, чем производства. Они похожи на дерево, а не на мебельный гарнитур. Главное содержится в двух его монографиях, но многое в них пересекается, подобно качающимся на ветру ветвям" (р. 5).

Отправной точкой в работе Патрика Майлса стала тридцатилетняя история обращений М. П. Громова к первой пьесе Чехова, напечатанной в Полном собрании сочинений под названием "Безотцовщина". Как "революционные" оценивает английский исследователь такие положения громовской концепции, как признание автобиографичности "Безотцовщины", сближение ее с "Подростком" Достоевского уже на самом раннем этапе работы, утверждение о том, что "Безотцовщина" содержала в себе зерна позднейших драматургических и эпических замыслов Чехова и демонстрировала новаторский почерк молодого художника. Благодаря М. П. Громову интереснейший текст пьесы был "занесен на карту критики" и "открыт двадцатому веку" (р. 22). Но самое важное, по мнению Патрика Майлса, то, что М. П. Громов заставил пересмотреть старые "схемы" и "периодизации" чеховской творческой эволюции.

Не следует думать, что Патрик Майлс видит в М. П. Громове кумира и смотрит на него как на икону. Напротив, он вступает в полемику, подчас весьма резкую. Однако он всегда относится к своему оппоненту со спокойной объективностью. Например, в связи с той же "Безотцовщиной" он выражает разного рода сомнения, но, тем не менее, делает вывод, который представляет собой развернутую и уточненную интерпретацию тезисов М. П. Громова, вполне адекватную, на наш взгляд, его концепции. "Лично мне трудно понять, каким образом Платонов олицетворяет совесть", - признается автор и вместе с тем ощущает "значительность" того, что М. П. Громов применяет к Платонову слова Достоевского о "высшем культурном типе" - "типе всемирного боления за всех" (р. 12, 22). Патрик Майлс уверяет: "...трудно точно определить, о чем именно... пророчествует Чехов". И все же, встав на позиции русской интеллигенции и посмотрев на русскую жизнь как бы изнутри, утверждает: "...то, что Громов говорит о многозначительности, историческом резонансе слов молодого Венгеровича, несомненно, верно в восприятии русских интеллигентов (...). И мы понимаем грозную силу искусства, способного обращаться к контекстам, в том числе историческим, которым еще предстоит возникнуть" (р. 18 - 19).

Очевидно, создатель книги учитывает "фактор различия", понимает, что слова "совесть", "пророчество" и другие в разных национально-культурных контекстах и в разных словарях могут приобретать разные значения, соотноситься с разными концептами. Собственные возражения Патрик Майлс характеризует как "типично западноевропейские, если не типично английские", и поэтому замечает: "...концепция совести Громова ближе к православной теологии, чем, например, к западному протестантизму" (р. 22).

Вообще как достоинство рецензируемой книги следует отметить, что автор старается преодолеть всевозможные шаблоны и стереотипы, в том числе обусловленные национальной ментальностью. В частности, упомянув о том, что "представление о восемнадцатилетнем Чехове как историческом пророке наверняка удивит западного читателя" (р. 11), он все-таки дает обширный комментарий к этой теме и оказывается, безусловно, прав, уделив ей такое внимание. Пророками были многие юные творцы в России: коллизии XX века предугаданы и в "Вольности" восемнадцатилетнего Пушкина, и в "Предсказании" шестнадцатилетнего Лермонтова. Чехов совершенно органично продолжает собой этот ряд имен. И, конечно же, концепция М. П. Громова (и ее раздел о чеховских "пророчествах") естественным образом обогащает наши представления об истории русской литературы и о месте Чехова в ней.

Патрик Майлс высоко оценивает и такую работу М. П. Громова, как исследование чеховского "лицейского" недраматического творчества, в результате которого были сделаны открытия "еще более сенсационные, чем реабилитация "Безотцовщины"" (р. 23). Речь идет об участии М. П. Громова в подготовке Полного собрания сочинений Чехова, о восстановлении цензурной истории сборника "Шалость", "подрывавшего основы", об обнаружении версификаторских опытов Чехова и его юношеских попыток пробиться в печать со стихотворными произведениями под псевдонимом Юный старец, о весьма ранней датировке таких попыток. Патрик Майлс полагает, что все это еще раз доказывает право Чехова на собственное место в такой русской традиции, как традиция обращения поэтов к прозе, представленная именами Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Пастернака (р. 25). В целом вклад М. П. Громова в изучение раннего творчества Чехова очень велик - "никто не сделал больше, чем он" (р. 30).

Особое внимание - и вполне оправданно - Патрик Майлс уделяет известному многим, но до сих пор не опубликованному "каталогу персонажей", который создавался М. П. Громовым в течение трех лет, включил в себя 8500 карточек и был подсказан, с одной стороны, чеховской методикой переписи населения Сахалина, а с другой - получившим распространение в 1970-е годы структурализмом, российскую версию которого Патрик Майлс

стр. 257


--------------------------------------------------------------------------------

называет "системизмом" (р. 31). Справедливо утверждая, что "каталог" служил М. П. Громову прежде всего инструментом познания чеховского творчества и именно в качестве такового все более и более осознавался составителем, Патрик Майлс приходит к выводу: подобно тому как "Остров Сахалин" не состоялся бы без 10000 чеховских статистических карточек, несмотря на то что само их описание заняло в книге Чехова не более десяти строк, так и без картотеки персонажей, составленной М. П. Громовым, невозможным оказалось бы и написание таких блестящих его статей, как "Портрет, образ, тип", "Скрытые цитаты (Чехов и Достоевский)", "Талант и метод", в которых по-новому решались вопросы о прототипах, о портретной живописи и детализации у Чехова, о его научном методе и авторской объективности, о понимании Чеховым последствий технологической революции (Р. 44).

Интересно, что и здесь Патрик Майлс рассуждает как с точки зрения европейской культуры, так и с точки зрения "русской традиции чтения": "Читать произведения Чехова априори как "энциклопедию" русской жизни - значит, несомненно, быть восприимчивым к "системистскому" подходу. В Западной Европе считается, что энциклопедии не "читают": в них заглядывают". Русский же читатель со времен Белинского и Пушкина приступает к чтению любой книги с целью обнаружить "энциклопедичность" авторского кругозора и метода (р. 43).

Называя "настоящими шедеврами" (р. 60) статьи М. П. Громова о "Степи", "Черном монахе", "Вишневом саде", Патрик Майлс постоянно подчеркивает, что этот чеховед по- разному воспринимается в русском и западном дискурсах (р. 50). Диалог между двумя культурами необходим и плодотворен, он помогает объективно оценить явление. С одной стороны, европейский читатель громовских статей сталкивается с трудностями "эзопова языка" и должен мириться с тем, что ему кажется недостаточно смелым или строгим. С другой стороны, в тех исторических условиях, когда жил М. П. Громов, его суждения не могли не балансировать на грани официально дозволенного - уже одно это для читателя русского, воспитанного на "эзоповом языке" еще Щедриным, было настоящим откровением. Этот "фактор различия" между двумя дискурсами, этот контраст, эта дистанция позволяют догадаться о глубинном внутреннем драматизме жизни М. П. Громова как ученого, критика, писателя, человека, о накале страстей, обуревавших его.

Весьма оригинальной является седьмая, итоговая глава книги, где Патрик Майлс говорит о стремлении вложить в собственное прочтение работ М. П. Громова все свое знание русской культуры и традиций. Нужно сказать, что это стремление реализовано Патриком Майлсом вполне. Удивительно, насколько глубоки и тонки характеристики и оценки, которые он дает исследованиям М. П. Громова (как и собственно чеховским произведениям). Он считает М. П. Громова и самым близким для европейцев, и одновременно самым русским из всех российских чеховедов и за это соединение двух ипостасий ценит его.

Патрик Майлс утверждает, что М. П. Громов соответствует далеко не всем требованиям английской литературной критики - таким, как "синхронное" эмоциональное переживание отдельных произведений и их анализ (р. 113 - 114). Его полемическое отрицание направлено на принципы цитирования М. П. Громовым художественных текстов, на его недостаточно критическое отношение к Платонову, Иванову и другим чеховским персонажам, на комментарий к подробностям творческой истории "Безотцовщины", на согласие М. П. Громова поместить обнаруженные им тексты Чехова 1878 года в раздел "Dubia", на его отношение к переписке Чехова с Лидией Авиловой и т. п. Однако он одновременно признает, что было бы абсурдным рассматривать и оценивать Громова с позиций английской критической школы. Зато он "в высшей степени удовлетворяет большинству требований русской литературно-критической традиции" (р. 115). Его заслуга в том, что он своей любовью к Чехову "заражает других", пишет "художественно", "связывает некоторые поднятые в произведениях Чехова проблемы с главными духовными проблемами России конца XX века (прежде всего, совести) и проблемами всего мира (прежде всего экологическое бедствие)" (р. 113).

Любопытен сам факт перехода английского ученого с позиций английского "literary criticism" на точку зрения русского читателя и его окончательный вывод: "Репутация Громова как чеховеда и крупного русского литературного критика, по моему мнению, уже не подлежит сомнению" (р. 122).

Патрик Майлс отличается счастливой способностью проникать в "Я" "другого". Как любил говорить Громов, "душа душу слышит", талант радуется открытию иного, не похожего на него таланта. Осуществленный Патриком Майлсом труд вносит серьезный вклад в историю российского и мирового чеховедения. Он способен побудить ученых к дальнейшей плодотворной полемике, дать толчок новым исследованиям о Чехове.

стр. 258

Опубликовано 19 февраля 2008 года





Полная версия публикации №1203424774

© Literary.RU

Главная ДИАЛОГ КУЛЬТУР: РУССКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА А. П. ЧЕХОВА В АНГЛИЙСКОМ ДИСКУРСЕ

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки