Полная версия публикации №1197121037

LITERARY.RU ОБ УЛЫБКАХ И КОТАХ (ПО ПОВОДУ КНИГИ А. ПЕРЕСВЕТОВА-МОРАТА "A GRIN WITHOUT A CAT") → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

Е. Г. ВОДОЛАЗКИН, ОБ УЛЫБКАХ И КОТАХ (ПО ПОВОДУ КНИГИ А. ПЕРЕСВЕТОВА-МОРАТА "A GRIN WITHOUT A CAT") // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 08 декабря 2007. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1197121037&archive=1197244339 (дата обращения: 28.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1197121037, версия для печати

ОБ УЛЫБКАХ И КОТАХ (ПО ПОВОДУ КНИГИ А. ПЕРЕСВЕТОВА-МОРАТА "A GRIN WITHOUT A CAT")


Дата публикации: 08 декабря 2007
Автор: Е. Г. ВОДОЛАЗКИН
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1197121037 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


В 2002 году в Лунде (Швеция) увидело свет двухтомное исследование, посвященное бытовавшей в Древней Руси литературе Adversus Judaeos. Издание сопровождается двумя приложениями, историко-культурным экскурсом (он составляет второй том), большим количеством иллюстраций и примерно двумя десятками эпиграфов.

Рассмотрение этого богато оснащенного издания по старой доброй рецензионной традиции начну с момента положительного. Мысль о том, что распространенные на Руси антииудейские тексты в большинстве своем не были откликом на современные им проблемы (а это и является основной идеей книги), представляется мне в целом верной. В свое время тезис о неполемическом предназначении некоторых полемических по форме текстов был разработан мной на материале Пророчества Соломона, а главное, Толковой Палеи, памятника для темы антииудейской полемики центрального.1 Это отдающее парадоксом положение, которое неоднократно высказывалось в отношении византийских текстов аналогичного свойства, почему-то упорно не было соотносимо с действительностью древнерусской. Все прежние исследователи упомянутых текстов были убеждены в их полемической предназначенности, и, чувствуя за своей спиной тени великих, я не без трепета обосновывал противоположное мнение. Тем приятнее было для меня обнаружить, что высказанное мной мнение разделяется в новейшем монографическом исследовании литературы Adversus Judaeos.

Вместе с тем говорить о "неполемичности" антииудейской полемики не стоило бы так категорично, как это делает А. Пересветов-Морат. Полагая, что антииудейские обличения не имели, как правило, целью достичь своего формального адресата и выполняли сугубо апологетическую роль (предназначаясь, таким образом, для христиан), я вовсе не исключаю, что при определенных обстоятельствах они могли радикально менять свою функцию. Я собираюсь посвятить теме полифункциональности средневековых текстов отдельную работу и предпочел бы сейчас не касаться ее походя. В данном случае я хочу лишь сказать, что полемика, ведущаяся исключительно в библейских терминах (а это настоятельно подчеркивается исследователем), еще не гарантирует отсутствия каких-то более конкретных причин, вызвавших ее к жизни. Впрочем, автор и сам признает существование исключений - это касается и отдельных произведений, и определенных периодов. Так, упоминая сообщения о возникших еврейских влияниях, исследователь отмечает, что "interestingly (курсив мой. - Е. В.), the monk concerned reacts to the new situation by copying out older traditional works with exegetical anti-Judaism: the Sermon on Law and Grace, and the Interpreted Palaia" (т. 1, с. 237). В библейских терминах средневековый книжник мог рассказывать о самых разных вещах, и не в последнюю очередь о современном ему иудаизме.

Кстати говоря, современность - одно из самых зыбких применительно к средневековым текстам понятий. Особенность средневековья состоит в том, что текст с тысячелетней историей и текст относительно "свежий" могли для него быть в равной степени совре-


--------------------------------------------------------------------------------

Pereswetoff-Morath A. A Grin without a Cat. I. Adversus Judaeos texts in the literature of medieval Russia (988 - 1504): II. Jews and Christians in medieval Russia - assessing the sources. Lund, 2002. Ввиду небольшого количества публикаций данного автора мне неизвестны правила русской транскрипции его фамилии. Конечные ff (а не более обычное v) я позволил себе передать как в (ср. параллельную парадигму: Синебрюхофф, Смирнофф, Тинькофф и др.).

1 См.: Водолазкин Е. Г. Пророчество Соломона из собрания Кирилло-Белозерского монастыря // Монастырская культура: Восток и Запад / Сост. Е. Г. Водолазкин. СПб., 1999. С. 59 - 67. Расширенные варианты этого исследования см. в моих публикациях: 1) Пророчество Соломона и Толковая Палея II Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 52. С. 518 - 529; 2) Всемирная история в литературе Древней Руси (на материале хронографического и палейного повествования). Мюнхен, 2000. С. 100 - 119, 232 - 246, а также с. 315 - 378 (публикация текста). Издание текста см. также: Водолазкин Е. Г., Руди Т. Р. Из истории русской экзегезы (Пророчество Соломона) II Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 54. С. 252 - 303.

стр. 198


--------------------------------------------------------------------------------

менными. Создаваемые средневековьем памятники письменности - это, используя выражение Р. Коллингвуда, произведения ножниц и клея. Средневековье не столько сочиняло, сколько выбирало свои тексты. Возвращаясь к нашей теме, следует предположить, что составители сборников, предназначавшихся для действительной полемики, предпочитали отбирать тексты с конкретными деталями (например, о неупотреблении в пищу свинины), хотя вполне могли включать и сочинения более абстрактного содержания. При таком взгляде на вещи мне трудно понять, что имеет в виду А. Пересветов-Морат, информируя меня, что текстуальные особенности "Стязания, бывшего въкратц въ Иерусалим ..." в полемическом сборнике XVI века "had little to do with real things", поскольку-де данный текст попал на Русь за полтораста лет до создания сборника (т. 1, с. 9).2 Безусловно, особенности текста составителем сборника там не определялись: речь шла о выборе готового произведения, которое, с точки зрения древнерусского книжника, более или менее had to do with real things.

Кратко суммируя сказанное, замечу, что категорические заявления в отношении средневековья редко бывают оправданны - особенно при попытках доказать отсутствие тех или иных явлений. Максимум, который может себе позволить медиевист, - это заявить об отсутствии сведений о явлениях. Высказывания типа "There never were any Jewish communities on Muscovite territory" (т. 1, с 236) были бы гораздо более убедительны, будь они опубликованы не в 2002, а, допустим, в 1502 году. Иными словами, имея дело с такой тонкой материей, как средневековье, чрезвычайно важно уметь работать с полутонами. Возможно, что ощущение категоричности высказываний А. Пересветова-Мората усиливается найденным им для книги заглавием.3 Замечу в этой связи, что, избегая художественных заглавий, русская академическая традиция руководствуется не столько даже соображениями вкуса, сколько определенными методологическими ориентирами. Поступающий вопреки этой традиции исследователь становится заложником использованного им bon mot, волей-неволей "подтягивая" под него свое изложение (в немецкой науке такой тип исследования удачно определяется как "magnetische Quellen-forschung"). Вообще говоря, стилевое решение данной книги с ее разного рода украшениями не выглядит бесспорным. Все аллюзии и метафоры издания понятны, но производят впечатление архитектурных излишеств (так, в русской провинции перед дачными домиками можно порой увидеть гипсовых львов) и не представляются столь уж необходимыми в публикации по медиевистике. Впрочем, все это - вопросы вкуса (для одного четыре кота на обложках - много, а другому, возможно, - в самый раз), о которых, как известно, не спорят.

Хуже другое - и здесь от проблем методологии и стиля мы переходим к материалу - без исследовательского внимания оставлена Толковая Палея. Если не ошибаюсь, места ей отведено меньше, чем сопровождающим книгу эпиграфам. При этом предлагаемое А. Пересветовым-Моратом объяснение фактического отсутствия Толковой Палеи в исследовании трудно признать убедительным.4 Как уже говорилось, место этого текста в рассматриваемой теме - центральное, а потому исследовать тему антииудейской полемики без Толковой Палеи - это все равно что писать, скажем, монографию о творчестве Л. Кэрролла, исключив из нее рассмотрение "Приключений Алисы в Стране Чудес".


--------------------------------------------------------------------------------

2 Из того, что я в своей работе не привожу заглавия этого цитированного a propos произведения - как, кстати, и ряда других, - автор делает неожиданный вывод, что оно мне, должно быть, неизвестно, - подозревая, очевидно, что при чтении рукописей мне свойственно пропускать заглавия.

3 Перелистывая бессмертное сочинение Л. Кэрролла, к выражению, вынесенному в заглавие монографии А. Пересветова-Мората, я обнаружил удачный комментарий М. Гарднера: "Выражение "улыбка без кота" представляет собой неплохое описание чистой математики. Хотя математические теоремы часто могут быть успешно приложены к описанию внешнего мира, сами теоремы суть абстракции гения, принадлежащие другому царству, "далекому даже от жалких фактов, заимствуемых у Природы... упорядоченному космосу, где чистая мысль может существовать естественно, словно в своем родном доме, и где человек, наделенный благородными порывами может укрыться от унылого изгнания реальности" (Кэрролл Л. Приключения Алисы в Стране Чудес. Алиса в Зазеркалье. М., 1992. С. 74).

4 "Mentioning the topic of medieval Rus' anti-Judaism for those in the know, I have more than once met the reaction, "Ah, the Palaia; I have been meaning to look into that!" (...) the Palaia is monumental in size and quality; it was certainly very popular, though far less so at most points in history than some believe. There is furthermore convincing evidence that it is an East Slav composition, a rarissima avis among anti-Judaic works. However, the enormous complexity of this exegetical compilation almost infallibly checks further study: it seems that few palaian scholars come out on the other side of the compilation; as a result other texts are forgotten, however important they once were. I have, from such pragmatic considerations, decided not to discuss the Interpreted Palaia at any length, and, for similar reasons, to discuss only some basic facts about another complex exegetical text, the Sayings of the Holy Prophets and not its intriguing but conjectural pre-history" (т. 1, с. 31).

стр. 199


--------------------------------------------------------------------------------

Таким образом, анонсируя исследование древнерусской литературы Adversus Judaeos в целом (пусть и в рамках 988 - 1504 годов), рецензируемая монография в определенном смысле вводит читателя в заблуждение. Если же учесть, что по некоторым параметрам книга А. Пересветова-Мората сближается с научным жанром Handbuch'a, принцип полноты охвата (и, более того, соблюдения определенных пропорций в зависимости от значимости текста для темы) должен был бы играть в ней особую роль. Панорамный взгляд на предмет изучения - а именно таким должно быть монографическое исследование большого и сложного явления - вправе устанавливать для себя временные и пространственные ограничения. На что он не имеет права - это выводить за рамки работы самый важный для темы текст.

Продолжая разговор о материале, на котором построена монография, стоит отметить несомненное внимание исследователя к рукописям. Ведь что ни говори, пока большая часть древнеславянских текстов не опубликована, высотам герменевтического исследования нам зачастую приходится предпочитать кропотливую работу над рукописями, которые, по выражению А. М. Панченко, "мать сыра земля нашей науки". Уже при беглом взгляде на рецензируемое издание бросается в глаза обилие рукописных шифров. Первое впечатление ослабляется, однако, тем, что сведения об упоминаемых рукописях ограничиваются по преимуществу их датировкой и, в некоторых случаях, локализацией. Разумеется, герменевтическое исследование, каковым по преимуществу является работа А. Пересветова-Мората, не обязано углубляться в текстологические дебри и может базироваться на не вполне изученном материале, но в этом случае оно должно отдавать себе (и читателю) отчет в том, что имеет дело с текстом, вообще, а обильное указание рукописных шифров еще не переводит, так сказать, количество в качество. Но уж если делается заявка на исследование с привлечением рукописного материала, ее надо оправдывать.

Складывается, однако же, впечатление, что автор не вполне представляет себе сложную диалектику взаимоотношений средневекового текста и содержащих его рукописей. Основным поводом упоминания рукописей того или иного произведения у А. Пересветова-Мората служит не выяснение особенностей содержащегося в нем текста, а поиск самого раннего списка, поставленный всякий раз чуть ли не во главу угла. Конечно же, нет смысла отрицать важность датировок рукописей вообще. Вместе с тем всякий, кто знаком с методикой исследования средневековых произведений, знает, что датировка рукописи может иметь далеко не решающее значение для истории заключенного в ней текста. Если не ошибаюсь, исследования конкретных текстов А. Пересветовым-Моратом в большинстве своем подтверждают эту истину (к этому я еще вернусь).

Далеко не всегда понятно, какие рукописи знакомы автору de visu, какие из научной литературы, а какие - из описаний. Последние, судя по тщательному перечислению в начале монографии просмотренных автором описаний рукописных собраний, занимают здесь особое место. О том, работал исследователь с определенными рукописями или нет, порой можно догадываться лишь по косвенным признакам. Так, повторяя старое заблуждение о том, что в рукописи Барсовского собрания ГИМ, N 619, находится Историческая Палея (в то время как помещена там Палея Толковая), автор обнаруживает, что с этой рукописью он не знаком (т. 1, с. 149).5 Когда же конкретные рукописи упоминаются в связи с теми или иными текстологическими наблюдениями автора (а это в медиевистике ох как ценится!), наблюдения эти зачастую сделаны, используя его же выражение, "without extensive philological investigations" и не отягощают читателя доказательствами (т. 1, с. 155). Более того, многие текстологические (и не только) выводы добыты автором путем критики текста не столько источников, сколько исследований этих источников, что не могло не сказаться на качестве этих выводов.

Чтобы пояснить некоторые из высказанных мной суждений на конкретных примерах, рассмотрю наблюдения А. Пересветова-Мората относительно Пророчества Соломона (следуя другой традиции, он называет текст Словесами святыхъ пророкъ), памятника, мной в свое время изучавшегося и изданного - совместно с Т. Р. Руди - по пяти спискам.6 Одним из существенных пунктов, в которых мы с шведским исследователем расходимся относительно этого произведения, является его (произведения) происхождение. Восточнославянские корни этого текста, кажется, не вызывают сомнений ни у кого, и спор идет лишь о том, создан он на западе или северо-западе Руси. Гипотеза о северо-западном происхождении Пророчества Соломона отвергается А. Пересветовым-Моратом на том преимущественно основании, что старший из сохранившихся списков этого произведения (БАН, 13.3.21) создан в


--------------------------------------------------------------------------------

5 О содержании и датировке рукописи см.: Алексеев А. А. Русско-еврейские литературные связи до 15 века // Jews and Slavs / Ed. by W. Moskovich, Sh. Shvarzband, A. Alekseev. Jerusalem; St. Petersburg, 1993. V. 1. P. 64.

6 Указание А. А. Алексеева на то, что данный текст содержится также в рукописи Соловецкого собр. РНБ, N 852/962, при проверке не подтвердилось (см.: Алексеев А. А. К истории русской переводческой школы XII в. // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 41. С. 179).

стр. 200


--------------------------------------------------------------------------------

Луцке, т. е. в Западной Руси, и имеет западнорусские языковые черты. В разделе Back to the manuscripts (заглавие раздела - одна из немногих вещей, с которыми я безоговорочно согласен) исследователь задается вопросом, "why we must posit with Vodolazkin that the north-western traits (cokan'e, confounded (i) and (e)) of a sixty years later Muscovite manuscript point towards an origin in the Pskovian or Novgorodian north-west (where dialectisms were integrated fast in copying (Karinskij 1909))" (т. 1, с. 48).

Отвечая на поставленный вопрос, вернусь к упомянутой проблеме взаимоотношения текста и списков и напомню старую, как сама текстология, истину, что древнейший список вовсе не обязательно содержит первоначальный текст,7 что, оказавшись, так сказать, у времени в плену, медиевист рискует нанести своему исследованию значительный урон. То, что самый ранний из известных списков составлен в Луцке, еще ни в коем случае не является свидетельством западнорусского происхождения памятника. Текстологический анализ показал: наиболее исправный текст Пророчества Соломона содержится в рукописи Кирилло-Белозерского8 собрания РНБ, N 67/1144, что, собственно, и позволило положить ее в основу предпринятого издания. Легко убедиться, что список с наиболее исправным текстом имеет ярко выраженные северо-западные языковые черты, и уже только это - в большей степени текстологическое - соображение луцкому направлению позволяет предпочесть псковско-новгородское.

Теперь о сугубо лингвистической аргументации. В свое время И. Е. Евсеев, предполагая западнорусское происхождение текста, обосновывал это тем, что даже в Кирилло-Белозерском списке просматриваются западные черты. Им были приведены два примера западнорусского влияния, которые, на мой взгляд, трудно признать убедительными: "розъсла" и "про злобу вашу".9 Позволяя себе не соглашаться с выводами И. Е. Евсеева, я основывался прежде всего на факте первичности текста в Кирилло-Белозерском списке в сравнении с текстом в Луцком списке, а приведенные И. Е. Евсеевым примеры западнорусского влияния в Кирилло-Белозерском списке оставил вне обсуждения. Говоря же, напротив, о новгородском влиянии в Луцком списке, я, в свою очередь, ограничился неудачным примером с "ци".10 Сейчас же у меня есть повод подтвердить мою точку зрения относительно наличия новгородизмов в Луцком списке, сопроводив ее примерами, мной в свое время не приведенными: м р (т. е. мир , л. 64 об.), приид те (67 об.), яд те (67 об.), свид ньи (67 об.), возненав д ша (68), облич те (70), Ерем и (71 об.), разумии (71 об.), в ри (72 об.), силнити (74), Ез к я (74, 86 об.), оцищая (79), изыд те (imperat., 81 об.), Езек ю (86 об.), Ерем^ (87), Езек ль (87). Собственно говоря, благодаря публикации И. Е. Евсеева примеры из Луцкого списка вполне доступны даже без обращения к рукописи (И. Е. Евсеевым лишь использована другая пагинация), так что полемику в данном случае можно вести, основываясь не только на исследованиях, но и привлекая источники.

Есть, наконец, еще одно небезынтересное обстоятельство. В Луцкой рукописи на л. 169 читается запись: "В л то 6970 написана книга сиа повелениемъ раба Божиа Ефр ма игумена Пречистенского Новгородца (курсив мой. - Е. В.) в богоспасаемом град Луцку (...) а писалъ сию книгу дьякъ Коляда". Прозвище игумена Ефрема - Новгородец - позволяет нам представить, каким путем новгородский текст мог попасть в Западную Русь. В сухом остатке: я не вижу никакого повода пересматривать высказанную мной точку зрения о месте создания Пророчества Соломона.

О времени создания. В Кирилло-Белозерском списке памятника читается следующий текст: "от того бо полона Титова до нын шняго л та вамъ уже роботаючи у насъ есть л тъ 1000 и 200 безъ стридесятехъ (sic!) и трех л тех" (л. 37 об.). В свое время В. М. Истрин, основываясь на этом расчете лет, датировал текст 1234 годом.11 Восьмилетнюю поправку впоследствии резонно внес А. А. Шахматов, отнеся, таким образом, создание Пророчества Соломона к 1242 году.12 Несмотря на определенные сомнения (которые, впрочем, посещали уже датировавших


--------------------------------------------------------------------------------

7 См., например: Лихачев Д. С. Текстология. Л., 1983. С. 234.

8 Применительно и к рукописному собранию, и к давшему ему (и монастырю) название озеру в монографии постоянно используется необычное обозначение Belozero, созданное, очевидно, по продуктивному типу Беломор. Насколько мне известно, в англоязычной литературе в таких случаях принято писать Beloozero или попросту White Lake.

9 Евсеев И. Е. Словеса святых пророк - противоиудейский памятник по рукописям XV века // Древности: Труды Славянской комиссии Императорского московского археологического общества. М., 1907. Т. 4. Вып. 1. С. 2, 17.

10 Это, конечно же, вариант общерусский, он использовался еще Владимиром Мономахом. Замечу мимоходом, что догадка о предположительном белорусизме в Луцком (!) списке как одно из объяснений "ци", предлагаемых А. Пересветовым-Моратом, кажется мне в данном случае избыточной.

11 Истрин В. М. Исследования в области древнерусской литературы. СПб., 1906. С. 46.

12 Шахматов А. А. Новая хронологическая дата в истории русской литературы // Журнал Министерства народного просвещения. 1904. Январь. С. 174 - 179.

стр. 201


--------------------------------------------------------------------------------

памятник исследователей), я эту датировку принял. Возникли эти сомнения и у А. Пересветова-Мората, спросившего с меня за всю, так сказать, компанию и указавшего, что "Vodolazkin, who accepts its (т. е. расчета лет, - E.B.) authenticity, never addresses some puzzling questions of chronology and compilation" (т. 1, с 45).13 Разумеется, я понимал, что расчет лет мог относиться к одному из источников Пророчества Соломона, и допускал, подобно А. А. Шахматову, теоретическую возможность того, что извлекаемая из расчета лет дата может характеризовать лишь конкретный список. С первым возражением меня примиряла своего рода "презумпция невиновности", которую я признаю за данными рукописи до тех пор, пока не доказано их несоответствие истине. Со вторым - то, что конкретный список, в котором содержится приведенный текст, представляется мне ближайшим к первоначальному тексту, и это придает его данным особую ценность. Иными словами, не имея достаточного материала для опровержения указанной датировки, я решил оставить решение вопроса до появления новых данных или, по крайней мере, специалистов по puzzling questions.

Для подтверждения известной, в общем-то, возможности "захвата" текстом датировки его источника исследователь приводит пример из "Стязания, бывшего въкратц въ Иерусалим ...". Пример не выглядит удачным потому, что датировка в этот текст перешла из его греческого оригинала: при переводах, как известно, старались вносить минимальные изменения. В определенной степени такая осторожность сопутствовала и дальнейшей судьбе переведенных текстов: в древнерусских хронографах, оперировавших фрагментами переводных хроник, даже при исправлении дат порой предпочитали новую дату выставлять, приводя и прежнюю. Впрочем, пример со "Стязанием..." доказывает также и то, что к определенному времени данный текст уже существовал. Логично, что подобным же образом А. Пересветов-Морат признает существование некоего фрагмента Пророчества Соломона к 1242 году. И даже если допустить, что памятник когда-то был короче, чем два дошедших до нас самых полных его списка (этого нельзя исключать), в данном случае важно то, что некий фрагмент этого памятника с отчетливо выраженными жанровыми чертами в XIII веке уже бытовал.

Здесь мы обращаемся к сложным проблемам Пророчества Соломона как компилятивного текста, в котором, по справедливому выражению А. Пересветова-Мората, скрыта не одна китайская шкатулка. Вместе с тем преувеличивать их число также не стоит. Имею в виду отмеченное исследователем совпадение заключительного фрагмента Пророчества Соломона с одним из древнерусских азбучных стихов. Этой шкатулки я открыть не смог. "It will suffice, - отмечает исследователь, - to compare the edn of the poem in Pereswetoff-Morath 1994 with the text of the Sayings in edn Vodolazkin & Rudi 2000 373 ff. The correspondences, most of which I do not recognise from other texts, are so casually interspersed throughout the text and yet so exact as to rule out the coincidental use of common anti-Judaic material" (т. 1, с. 224). Это наблюдение показалось мне важным, и я обратился к тексту названного А. Пересветовым-Моратом азбучного стиха (читающегося в рукописи Погодинского собрания Российской Национальной библиотеки, N 1615, л. 231 об. -233), сопоставив его с указанным исследователем фрагментом Пророчества Соломона. Результат сопоставления следующий: я ни в коей мере не могу согласиться с утверждением исследователя о том, что "there can be no doubt that, textually, poem no. 4 is very closely related to the later parts of the Sayings of the Holy Prophets" (т. 1, с 223). Более того, я не нашел в азбучном стихе ничего такого, что вообще позволило бы говорить о его текстуальном совпадении с Пророчеством Соломона. Использование сходных мотивов в рамках традиционной текстологии вовсе не считается поводом для установления родства (да еще и очень близкого!) между текстами, и уж тем более для приписывания им одного и того же авторства. А ведь на этой аргументации, среди прочего, в рецензируемой книге строится попытка пересмотра датировки Пророчества Соломона! К сожалению, привычной для текстолога аргументации в монографии не так уж много (порой создается впечатление, что автору было жаль разрушать таблицами и сопоставлениями гладкое и - несомненно - хорошо выстроенное повествование). Впрочем, в данном случае отсутствие доказательств в какой-то мере восполняется обещанием исследователя вернуться к сопоставлению указанных текстов в ближайшем будущем. Мне остается лишь добавить, что я с нетерпением ожидаю этой публикации.

Еще одной китайской шкатулкой, к которой прикоснулся шведский исследователь, стали фрагменты из хронографов в рассматриваемом тексте. Здесь А. Пересветов-Морат сопоставляет мою и О. В. Творогова точки зрения относительно хронографических заимствований (вошли в этот памятник фрагменты Полной Хронографической Палеи или Хронографа по Великому Изложению). Впрочем, автор благоразумно признает, что он "not in a position to gauge whether the Chrono-


--------------------------------------------------------------------------------

13 Истины ради отмечу, что А. Пересветов-Морат строг, но справедлив, когда указывает, что "strictly speaking, this cannot be required from him (т. е. от меня. - E.B.)" (т. 1, с. 45). Впрочем, итоговый вывод автора звучит скромнее, чем его многообещающая преамбула к выяснению датировки памятника: на с. 224 первого тома А. Пересветов-Морат сообщает, что он "must leave the complicated question of chronology open".

стр. 202


--------------------------------------------------------------------------------

graf conjecture is necessary" (т. 1, с. 46): сдержан в высказываниях о древнерусском историческом повествовании должен быть тот, кто полагает, что Летописец Еллинский и Римский - это Greek and Roman Chronographer (т. 1, с. 62).14 "Летописец" в данном случае обозначает не писавшее лицо, а жанр (ср.: Летописец Переяславля Суздальского, Летописец Владимирский, Летописец начала царства и т. д.) и может соответствовать (например, в переводе сочинения Константинопольского патриарха Никифора) греческому χρονογραφικον. Вообще говоря, в терминологии применительно к историографическим произведениям у А. Пересветова-Мората наблюдается непоследовательность. Так, Троицкий хронограф в издании передается как Trinity chronicle (т. 1, с. 154), в то время как в другом месте находим Jewish Chronograph как перевод заглавия Иудейского хронографа (т. 1, с. 62). При этом необходимо отметить, что слово chronicle научной традицией закреплено преимущественно за летописью (ср., например, абсолютно верное Primary Chronicle - т. 1, с. 45).

Несмотря на ряд высказанных замечаний, мне не хотелось бы завершать рецензию в пессимистическом тоне. Да, в рассматриваемом издании нет определенных вещей, которые, на мой взгляд, должны характеризовать исследование в серьезно понятом смысле. Вместе с тем порой важно взглянуть на дело под другим углом, если угодно - рассмотреть его в другом жанре. Рецензируемое издание содержит ряд достоинств, которые не всегда присущи и работам с более ярко выраженным исследовательским началом. Я имею в виду несомненное умение автора сделать свой текст легко читаемым и по-настоящему интересным. Отдельно нужно отметить хорошее знание А. Пересветовым-Моратом и истории вопроса (не случайно историко-культурный экскурс, первоначально предполагавший, по признанию автора, небольшой объем, вырос в итоге в отдельный том), и - в особенности - исследовательской литературы по предмету. Все это (если закрыть глаза на отсутствие Толковой Палеи) делает данное издание ценным справочным пособием, квалифицированным введением в важную и интересную тему.


--------------------------------------------------------------------------------

14 Интересно, что заглавие памятника в передаче А. Пересветова-Мората не ограничивается одним вариантом. На с. 79 второго тома Летописец Еллинский и Римский обозначен как Hellenic and Roman chronicler, но на той же странице обнаруживается еще одно - правильное - заглавие: Hellenic and Roman chronograph.

стр. 203

Опубликовано 08 декабря 2007 года





Полная версия публикации №1197121037

© Literary.RU

Главная ОБ УЛЫБКАХ И КОТАХ (ПО ПОВОДУ КНИГИ А. ПЕРЕСВЕТОВА-МОРАТА "A GRIN WITHOUT A CAT")

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки