Полная версия публикации №1197120971

LITERARY.RU ИОСИФ БРОДСКИЙ - ПЕРЕВОДЧИК НАБОКОВА → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

М. Э. МАЛИКОВА, ИОСИФ БРОДСКИЙ - ПЕРЕВОДЧИК НАБОКОВА // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 08 декабря 2007. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1197120971&archive=1197244339 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1197120971, версия для печати

ИОСИФ БРОДСКИЙ - ПЕРЕВОДЧИК НАБОКОВА


Дата публикации: 08 декабря 2007
Автор: М. Э. МАЛИКОВА
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1197120971 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Иосиф Бродский перевел одно стихотворение Владимира Набокова - "Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем?..", написанное в 1924 году, опубликованное в берлинской газете "Русское эхо" (1925. 4 янв. N 74) под заглавием "Демон" и перепечатанное без названия в итоговом, вышедшем посмертно, сборнике Набокова "Стихи" (Анн Арбор: Ардис, 1979. С. 145). Перевод Бродского был опубликован в первом номере журнала "Kenyon Review" за тот же 1979 год1 (возможно, почти одновременный выход сборника Набокова и перевода Бродского объясняется тем, что Бродский мог получить текст от своих друзей Профферов, владельцев "Ардиса"). В 1980 году, отвечая на вопрос Соломона Волкова "Что вы испытывали, переводя набоковское стихотворение?", - Бродский сказал: "Прежде всего, полное отвращение к тому, что я делаю. Потому что стихотворение Набокова - очень низкого качества. Он вообще, по-моему, несостоявшийся поэт. Но именно потому, что Набоков несостоявшийся поэт, - он замечательный прозаик. Это всегда так. (...) Когда издатели "Кэньон Ревью" предложили мне перевести стихотворение Набокова, я сказал им "Вы что, озверели, что ли?" Я был против этой идеи. Но они настаивали (...). Ну, я решил - раз так, сделаю, что могу. Это было с моей стороны такое озорство - неозорство. И я думаю, между прочим, что теперь - то есть по-английски - это стихотворение Набокова звучит чуть-чуть лучше, чем по-русски. Чуть-чуть менее банально. И, может быть, вообще лучше переводить второстепенных поэтов, второсортную поэзию, как вот стихи Набокова. Потому что чувствуешь, как бы это сказать... большую степень безответственности. Да? Или, по крайней мере, степень ответственности чуть-чуть меньше. С этими господами легче иметь дело".2

Хорошо известно, что Бродский несколько раз пренебрежительно высказывался о Набокове-поэте,3 при этом проявляя тонкое его понимание: он заметил, что Набоков, который с конца 1930-х годов почти перестал писать стихи, а в англоязычной поэзии сколько-нибудь значительного следа не оставил, все же принадлежал к тем писателям, которые "до конца своих дней стремились убедить себя и окружающих, что они все-таки - если не прежде всего - поэты";4 а в переводе для "Kenyon Review" "восстановил" то заглавие стихотворения - "Демон", которое было у Сирина в первой оригинальной публикации.

В мае 1983 года Наталья Ивановна Толстая (Артеменко), которой по праву принадлежит честь настоящего открытия Набокова для русских читателей, гостила в Женеве у сестры писателя, Елены Владимировны Сикорской, с которой много лет находилась в дружеских отношениях и переписке, где прочла процитированное интервью Бродского в альманахе "Часть речи" (1980. N 1) - тон интервью в той его части, которая касалась Набокова, показался ей недостойным, и она написала Бродскому письмо, закончив его словами "Горечь от того, что я прочла такого рода интервью, увожу домой, в Ленинград...". Через несколько месяцев в Ленинград из Нью-Йорка пришло напечатанное на машинке письмо с правкой, числом и подписью рукой Бродского, датированное 8 августа 1983 года, которое и является предметом настоящей публикации - оно может служить, пусть небольшим, автокомментарием Бродского: "Уважаемая Наталья Ивановна, простите, что отвечаю на письмо Ваше с таким опозданием, но я получил его только вчера. Упреки, в нем содержащиеся, меня несколько задели, и я хотел бы попытаться оправдаться, хотя


--------------------------------------------------------------------------------

1 Vladimir Nabokov. Demon. Transl. from the Russian by Joseph Brodsky // Kenyon Review (New Series). Winter 1979.Vol. 1. N 1. P. 120. См. об этом переводе: Куллэ Виктор. "Демон" Набокова и "Небожитель" Бродского//Литературное обозрение. 1999. N 2. С. 86 - 88.

2 Цит. по: Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Издательство Независимая Газета, 1998. С. 171.

3 Очевидное сопоставление Набокова и Бродского как русских писателей, перешедших для нужд творчества на английский, см. в: Galya Diment. English as a Sanctuary: Nabokov's and Brodsky's Autobiographical Writings // Slavic and East European Journal. 37:3 (1993). P. 346 - 361.

4 Бродский И. Поэт и проза // Сочинения Иосифа Бродского. Т. V. СПб.: Пушкинский фонд, 1999. С. 129.

стр. 191


--------------------------------------------------------------------------------

вполне возможно, что Вы уже и позабыли, о чем шла речь". Бродский повторяет и поясняет слова, сказанные им в интервью: "Начну с Набокова и с этой истории с переводом его стихотворения. Я действительно столь же низкого мнения о нем, как о поэте, сколь высокого - как о прозаике. Более того, я убежден - и говорю это в том же самом интервью - что существует прямая зависимость между крахом его как поэта и успехом как новеллиста. В конечном счете, главная его тема: раздвоенности, зеркальности бытия, отражения одной жизни в другой, эха и т. д. - есть ничто иное, как разогнанный до гигантских масштабов принцип рифмы. Переводить же его я взялся исключительно из-за бредовости задачи как таковой. Кроме того, зная практику перевода стихотворных текстов с русского на английский, я полагал, что, по крайней мере, в главном - т. е., в смысле формы - не погрешу против оригинала. Что же касается моего предпочтения переводить поэтов второсортных и сопутствующей этому дополнительной степени безответственности, то безответственность эта объясняется именно второсортностью содержания оригинала: превратить плоскую мысль в глубокую менее зазорно, чем упростить или опошлить мысль высокую". Отвечая на претензии Наталии Ивановны к тону интервью ("с Пушкиным на дружеской ноге"), Бродский заметно раздражается и переходит в нападение - это и есть, как кажется, наиболее интересная часть письма: "Теперь насчет тона - или, если угодно, стиля*- того интервью. Я догадываюсь о причинах Вашей реакции с тем большей легкостью, что мне и самому всегда нравилось думать о себе, как о пуристе, как об авторе, который бдит и блюдет именно в смысле языка. Возможно, я обманываю себя; но мне казалось и кажется, что на бумаге бдение это достаточно засвидетельствовано. Тем не менее, я всегда отдавал - или старался отдавать - себе отчет в разнородности и разнокалиберности письменной и устной речи. Любой пишущий - да и любой изрядно читающий - ножницы эти ощущает и над ними задумывается. Результаты подобных размышлений разнообразны, но чаще всего дело кончается искусственной, нарочитой "народностью", типа "В деревне Большие Васюки, что в Костромской области", или полной матерщиной. В стихах эти ножницы чреваты введением бюрократизмов и т. п.; в прозе - особенно в зарубежной - тем, что страница воспринимается как доска забора. Вспомните, в конце концов, восторги интеллигентного читателя при обнаружении "говна" или "жопы" в переводах с английского в конце 60-х или полиграфические и синтаксические ухищрения нашего русофилствующего классика об ту же пору. И то, и другое, и третье, в конце концов, оборачивается бесчестностью по отношению к читателю. Ваш упрек, что, дескать, "с Пушкиным на дружеской ноге", вызван, видимо, помимо всего прочего, принадлежностью к специфической возрастной группе, не допускающей в своей среде чисто словесного ёрничества, - к группе, не столько оберегающей святыни, сколько создающей их посредством специфических речевых оборотов. Это столь же эффективно - и столь же мало имеет отношения к святыням - как придыхание и закатывание глаз. Подобная форма благоговения в итоге оборачивается чистой дидактикой и обоюдным окостенением святыни и поклоняющегося. Достоевский для меня тем и дорог, что лгал. То же самое относится к Герцену. Ложь ихняя (мелкая, сентиментальная, несущественная) и делает их более живыми, более реальными. Не забывайте, что святой старец после смерти смердит, а не благоухает. Я не защищаю своего тона в интервью. Скажу только, что благоухание и при жизни не совсем убедительно. При всех недостатках мною там наговоренного - недомыслии, недоразвитости доводов и посылок, преждевременном обрыве нити и т. п. - в интервью этом все же присутствует та амплитуда речи, которой нынешний человек пользуется; и в этом, может быть, единственное всего этого интервью - интервру! - оправдание. Я бы понял Вас лучше, если бы Вы упрекали меня за безвкусицу всего мероприятия в целом (хотя затея эта была осуществлена без моего ведома). Возможно, впрочем, вы это и имели в виду, но перенесли центр тяжести - вполне бессознательно - на

стр. 192


--------------------------------------------------------------------------------

тон моих ответов. Что ж, я никогда не претендовал на причисление к ангельскому чину; тем не менее, я искренне сожалею, что я Вас огорчил. Доля истины в Ваших упреках, безусловно, есть, но она значительно меньше, чем Вам кажется. Ваш И. Бродский".

стр. 193

Опубликовано 08 декабря 2007 года





Полная версия публикации №1197120971

© Literary.RU

Главная ИОСИФ БРОДСКИЙ - ПЕРЕВОДЧИК НАБОКОВА

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки