Полная версия публикации №1197120928

LITERARY.RU МИФ О НЕБЕСНЫХ НИМФАХ И ОБЛАЧНЫХ ЖЕНАХ В РАССКАЗЕ НАБОКОВА "ВЕСНА В ФИ АЛЬТЕ" → Версия для печати

Готовая ссылка для списка литературы

О. А. ДМИТРИЕНКО, МИФ О НЕБЕСНЫХ НИМФАХ И ОБЛАЧНЫХ ЖЕНАХ В РАССКАЗЕ НАБОКОВА "ВЕСНА В ФИ АЛЬТЕ" // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 08 декабря 2007. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1197120928&archive=1197244339 (дата обращения: 29.03.2024).

По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):

публикация №1197120928, версия для печати

МИФ О НЕБЕСНЫХ НИМФАХ И ОБЛАЧНЫХ ЖЕНАХ В РАССКАЗЕ НАБОКОВА "ВЕСНА В ФИ АЛЬТЕ"


Дата публикации: 08 декабря 2007
Автор: О. А. ДМИТРИЕНКО
Публикатор: maxim
Источник: (c) http://portalus.ru
Номер публикации: №1197120928 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Рассказ Набокова "Весна в Фиальте" связан с древним мифом о нимфах, получивших у разных народов разное имя: в Греции их называли "наяды, нереиды", в Германии - "никсы", на территории Сербии и Болгарии - "вилы, самовилы", в Чехии и у восточных славян - "русалки". В славянском фольклоре наиболее распространен сюжет о русалках как существах демонических, смертельно опасных для человека. Такие качества иногда приписывают героине рассказа Набокова: ее рассматривают как часть хтонического мира Фиальты, в инфернальном лабиринте которой оказался герой.1 Имя и сущность Нины возводят к древней шумерской богине Нане, которая изображается в виде русалки со змеиным или рыбьим хвостом. "Герой рассказа, сам того не ведая, попадает в ловушку, и лишь смерть Нины избавляет его от познания истинной природы этой женщины".2 Предполагается, что ее истинная природа демонична и скрыто враждебна. Такие трактовки вступают в диссонанс с "весенней" тональностью рассказа.

Первоначально сложившееся в мифах поэтическое представление о русалках - иное. Русалки - не хтонические существа, это стихийные духи, небесные нимфы, облачные груди которых льют на землю дождевые потоки. Они не опасны, а напротив, необходимы в жизни человека. Такой взгляд был характерен для всех народов индоевропейского происхождения. По утверждению А. Н. Афанасьева, в прародительском племени ариев дождь называли неиссякаемым небесным молоком облачных жен, дарующих жизнь всему земному.3

Под знаком "дарения" развивается и сюжет взаимоотношений Нины - русалки, нимфы - и лирического героя Набокова. Дарами полна и весна, которая все же является главной героиней рассказа.

Образная основа поэтического пейзажа, с которого начинается "Весна в Фиал ьте", - насыщенность весенней влагой. "Все мокро",4 даже море меняет свою извечную природу, "опоенное и опресненное дождем" (с. 563). Моросящие теплые дожди так напитали Фиальту, что она, будто оплодотворенная ими, сама обретает рождающую сущность, которую лирический герой Набокова определяет как "весеннюю, серую, оранжерейно-влажную" (с. 574). И подобно цветку в оранжерее или древесной почке, он тоже "раскрывается", но "раскрывается как глаз" (с. 563).

Это сравнение поясняется в романе "Дар": размышляя о смерти, Набоков ссылается на французского мыслителя Делаланда, который пишет: "Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующей раскрыться нам по распаде тела, это - освобождение духа из глазниц плоти и превращение наше в одно свободное сплошное око, зараз видящее все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувственное прозрение мира при нашем внутреннем участии" (с. 484).

Однако в рассказе "Весна в Фиальте" всевидение оказывается возможным и вне "распада тела" - в момент деиндивидуации, в состоянии дионисийского переполнения духа, очнувшегося от сна. В связи с этим в интертекстуальное поле рас-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Завьялов-Левине Ю. Убить дракона: Георгиевский комплекс в рассказе "Весна в Фиальте" // Russian Language Journal. 1998. N 171 - 173. С. 170.

2 Там же. С. 171.

3 Афанасьев А. Н. Мифы, поверья и суеверия славян: Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.; СПб., 2002. Т. 3. С. 115. Далее ссылки на эту работу приводятся в тексте.

4 Набоков В. Весна в Фиальте // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб., 2002. Т. 4. С. 562. Далее ссылки на этот том приводятся в тексте.

стр. 184


--------------------------------------------------------------------------------

сказа входят размышления Вяч. Иванова о деиндивидуации и дионисийской природе вдохновения. В "Спорадах" он пишет: "...кто из нас настолько осторожен и внимателен ко всему, мимо чего он идет, чтобы не пройти рассеянно и нерадиво мимо красоты, которую бы он прозрел, (...) мимо души, которая его ищет и которой сам он будет искать, чтобы жить. (...) Доступен и гостеприимен должен быть дух человека, готов к благоговению и благодарности, весь - улегченный слух и "чистое", "простое око"".5

Лирический герой Набокова, сведенный к "чистому", "простому оку", впитывает, вбирает все видимое, осязаемое и тем или иным образом воспринимаемое, с благодарностью отзываясь "на шорохи, запахи этого серого дня, насыщенного весною" (с. 564). Так происходит размывание границ индивидуации, выход за пределы эмпирического "Я" и погружение в единую жизнь Вселенной. Отсюда чудесное нечеловеческое знание и могущество - "я все понимал: свист дрозда в миндальном саду за часовней, и мирную тесноту этих жилых развалин вместо домов, и далекое за вуалью воздуха, дух переводящее море, и ревнивый блеск взъерошенных бутылочных осколков по верху стены (за ней штукатурная гордость местного богатея), и объявление цирка, на эту стену наклеенное..." (там нее).

О выходе, "изступлении из граней" личного "Я" и приобщении к "Я" вселенскому как необходимых условиях дионисийского экстаза писал Вяч. Иванов, исследуя психологию этого явления в работе "Дионис и прадионисийство", а также в статьях "Ницше и Дионис", "Ты еси". Набоков же не раз иронизировал по поводу модных в начале века эстетических и психологических понятий - "дионисийский восторг" и тем более "экстаз" или "оргиазм". Тем не менее в рассказе изображается именно это состояние духовного переполнения, сопутствующее любви и предшествующее творчеству, для которого Вяч. Иванов находит определение, получившее у Набокова в "Даре" отставку - "экс-таз" (с. 329).

В эстетической концепции Вяч. Иванова дионисийское состояние "блаженного переполнения духа", его преизбытка "от наплыва живых энергий", благодаря творческой способности и потребности человека, находит разрешение и "очищение" в идеальной объективации.

Идеальной объективацией весны в Фиальте, в которую погружен и в которой растворен лирический герой, оказывается Нина.

Она не могла не появиться (хотя эта последняя встреча и ставится в заслугу судьбе), потому что идеальная объективация как процесс, как максимальное напряжение и "излучение" духа связана с тем, что исчезает "граница между вечностью и веществом".6 И прозрачная, проницаемая среда создает возможность чуда: Нина воплощается не в художественный, поэтический образ, она является лирическому герою во плоти.

То, что у Набокова кажется случайностью - Нина в весенней Фиальте, стоящая, полуобернувшись, посреди улицы "в исполненной любопытства приветливой неуверенности" (с. 564), в размышлениях Вяч. Иванова имеет логику закономерности. Он убежден, что "в процессе объективации скопившаяся эмоциональная и волевая энергия излучается из человека, чтоб сосредоточиться в его проекциях и воззвав тем к жизни некие реальные силы и влияния вне его телесного я. Но возникновение этих реальностей, очевидно, не может быть результатом односторонней экстериоризации психической энергии: ее излучению должна (...) ответствовать встречная струя живых сил. Психологическая потребность в стройных телодвижениях встречается с физиологическим феноменом ритма; нужда в размеренном слове - с тяготением стихии языка к музыке, воля к мифу и культу - с откровением божественных сущностей, с волей богов к человеку".7


--------------------------------------------------------------------------------

5 Иванов Вяч. Спорады // Иванов Вяч. По звездам. СПб., 1909. С. 363.

6 Набоков В. Стихотворения и поэмы. М., 1991. С. 270.

7 Иванов Вяч. О Дионисе и культуре // Иванов Вяч. По звездам. С. 357 - 358.

стр. 185


--------------------------------------------------------------------------------

Какую потребность, "нужду", испытывает лирический герой Набокова, в ответ на которую является Нина?.. Всегда неожиданная и желанная, беспечно-щедрая и ускользающе-зыбкая, будто склонная к развоплощению. В чем тайна Нины и ее пребывания в судьбе лирического героя, с особым ритмом солнечных просветов-встреч?

Чтобы разгадать ее, Набоков отправляет героев и читателя, "как в русской сказке", в прошлое, в юность, к первому знакомству и первому поцелую - невольному, стихийному и анонимному.

В этом эпизоде-воспоминании писатель прибегает к особой грамматической форме, мотивированной, на первый взгляд, именно стихийностью происходящего: "Я зову ее Нина, но тогда едва ли я знал ее имя, едва ли мы с нею успели что-либо, о чем-либо..." (с. 566). В то же время использование подобной грамматической формы создает некий смысловой зазор: кажется, что Нину можно звать и по-другому. Например, "нимфа". Звукосочетание "мф" (блаженно-мечтательное, на вдохе) теряется в улочках весенней Фиальты, остается в ее названии, и потому поэтический звукообраз слова "нимфа" изменяется, обретает уплотненное "земное" звучание в женском имени "Нина".

Фонетическая утрата и видоизменение звукообраза соотносимы с трансформацией первоначального мифического сюжета о небесных нимфах, описанной в труде А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу" (обращение именно к этой работе Афанасьева обусловлено тем, что гипотетически Набоков мог быть с нею знаком).

"Греческие нимфы (nubes) по первоначальному их значению суть облачные девы, - пишет А. Н. Афанасьев. - (...) Обитая в дождевых тучах = небесных источниках и морях, облачные нимфы получили прозвание водяных или морских жен и дев. Впоследствии, когда утратилось ясное понимание старинных метафор, и когда поэтические сказания о небесных потоках были низведены на землю, эти жены и девы покинули воздушные области и овладели земными водами, хотя и удержали при этом многие любопытные черты своего первоначального происхождения. Так появились в Греции наяды, нереиды, в Германии никсы, у нас и чехов - русалки" (с. 118 - 119). Водяные девы, русалки - "владетельницы источников живой воды, все вызывающей к бытию" (с. 123). Древность верования о том, что реки, криницы, озера и моря заселены русалками, засвидетельствована Прокопием, "который в своей хронике замечает о славянах, что они обожали речных нимф" (с. 120).

Используя мифологический материал как смысловую матрицу, Набоков творит новый миф. Его Нина оказывается "владетельницей источника живой воды" особого рода - это женская любовь: "...я тогда еще не знал, что, скажи я два слова, оно (невнимание) сменилось бы тотчас чудной окраской чувств, веселым, добрым, по возможности деятельным участием, точно женская любовь была родниковой водой, содержащей целебные соли, которой она из своего ковшика охотно поила всякого, только напомни" (с. 566).

Интересно, что Вяч. Иванов в одной из статей, посвященных исследованию мифа, писал: "Миф есть воспоминание о мистическом событии, космическом таинстве. (...) И миф, прежде чем он будет переживаться всеми, должен стать событием внутреннего опыта, личного по своей арене, сверхличного по содержанию. (...) Не темы фольклора представляются нам ценными, но возвращение души и ее новое, пусть еще робкое и случайное прикосновение к "темным корням бытия". Не религиозная настроенность нашей лиры или ее метафизическая устремленность плодотворны сами по себе, но первое еще темное и глухонемое осознание сверхличной и сверхчувственной связи сущего".8


--------------------------------------------------------------------------------

8 Иванов Вяч. Две стихии в символизме // Там же. С. 281, 284, 285.

стр. 186


--------------------------------------------------------------------------------

В "Весне в Фиальте" своим мифотворчеством Набоков будто отвечает Вяч. Иванову, который вслед за Платоном требует от поэта, "если он хочет быть поэтом, творить миф".

Внешние черты, детали, уподобляющие Нину русалке, открыто (даже слишком открыто) явлены Набоковым: ее любимая поза в виде буквы "Z" - в массовом сознании, благодаря растиражированной копенгагенской скульптуре, именно так и должна сидеть русалка; в ресторане она ела "моллюски, которые так любила".

Но древняя нимфическая сущность лишь "просвечивает" в образе Нины и обнаруживается, если соотнести особенности ее облика с тем, что пишет о русалках А. Н. Афанасьев: "Как владетельницы источников живой воды, все вызывающей к бытию, всему дарующей красоту, молодость и силы, русалки вечно юны и также прелестны собою как эльфы" (с. 123). Лирический герой Набокова отмечает неопределенность возраста Нины и почти эльфические внешние черты (узкие плечи, изящество): "Ровесница века, она, несмотря на худобу и малый рост, а может быть, благодаря им, была на вид значительно старше своих лет, точно так же как в тридцать два казалась намного моложе" (с. 565).

Описывая несказанную, пленительную красоту русалки, Афанасьев подчеркивает: как "в существе стихийном, во всем ее теле замечается что-то воздушно-прозрачное, бескровное, бледное" (с. 123). Русалкам "родственны апсарасы - небесные девы, населяющие воздушную область между землей и солнцем; имя это, по объяснению Маннгардта, означает: "неимущая образа" или "шествующая по водам (die gestaltlosen, die im wasser gehenden)"" (c. 117).

Именно стихийная природа Нины не дает возможности "остановить мгновение", запечатлеть ее облик в полноте и цельности. Черты ее неуловимы, "воздушно-прозрачны", но не бескровны и бледны, а солнечны и ярки. И все же Нина у Набокова остается "неимущей образа": в рассказе явлен не ее портрет, она лишь "кивнула мне из книги мужа из-за строк, относившихся к эпизодической служанке, но приютивших ее (вопреки, быть может, его сознательной воле): "Ее облик, - писал Фердинанд, - был скорее моментальным снимком природы, чем кропотливым портретом, так что, припоминая его, вы ничего не удерживали, кроме мелькания разъединенных черт: пушистых на свет выступов скул, янтарной темноты быстрых глаз, губ, сложенных в дружескую усмешку, всегда готовую перейти в горячий поцелуй"" (с. 575).

Стихийная сущность и пограничность существования - качества, определяющие русалок, - становятся для Набокова основой "перевода" мифической образности на "свой" литературный язык, одной из эстетических и стилистических особенностей которого является смешение жизни и текста. Так и Нина пребывает в судьбе лирического героя где-то между сном и воспоминанием, жизнью и текстом. Довольно часто этот текст не имеет индивидуального авторства, как и полагается мифам и поэтическим сказаниям: "Как-то осенью мне показали ее лицо в модном журнале. Как-то на Пасху она мне прислала открытку с яйцом. Однажды, по случайному поручению зайдя к знакомым людям, я увидел среди пальто на вешалке (у хозяев были гости) ее шубку... Вновь и вновь она впопыхах появлялась на полях моей жизни, совершенно не влияя на основной текст... Иногда, где-нибудь, среди общего разговора, упоминалось ее имя, и она сбегала по ступеням чьей-нибудь фразы, не оглянувшись" (с. 575).

Внезапные яркие появления Нины, с уплотненным временем встреч, обреченных на расставание, уподобляют ее образ вилам - нимфам грозовых туч. Им свойственна быстрота полетов. Афанасьев пишет: "Они так же внезапно исчезают, как и являются" (с. 153). Но на зов возлюбленного юнака или побратима вила отзывается в любое время.

Афанасьев приводит известный, поздний в славянском фольклоре сюжет. Он замечает, что русалки и вилы обладают особыми чарами: по русским поверьям,

стр. 187


--------------------------------------------------------------------------------

всякий, кто увидит русалку и услышит манящие звуки ее голоса, поддается неодолимой силе ее красоты и погибает в пучине волн. Таким образом русалки погубили многих: "...странник бросается в воду, увлекаемый столько же обаянием их красоты, как и гармонией сладостного пения; пловец спешит направить к ним свою ладью и также гибнет в бездне" (с. 132).

Если "воды" и "бездны", которыми владеет героиня нового мифа, - это женская любовь, то все, пленившиеся Ниной и состоящие в "очень международном союзе" близко знавших ее, - утонули в любви. Набоков обновляет стертую образность этого общеупотребительного выражения: женская любовь как живая вода - утонувший оказывается спасенным и будто заново рожденным. Между тем образ Нины имеет еще одно мифологическое соответствие - древнегерманской морской богине Ран, в подводных палатах которой живут в благополучии и радости все увлеченные на дно, погибшие для земной жизни.

Есть в рассказе еще, на первый взгляд, незначительная, но важная деталь, подтверждающая нимфическую сущность Нины. Накануне отъезда из Фиальты она что-то искала в случайной лавке и едва не купила коричневый кожаный кошелек, но потом с поздним сожалением сказала: "Аи fond, я хотела гребенку" (с. 567). В мифологии всех народов индоевропейского происхождения гребень - атрибут русалки. "С распущенных волос русалки беспрерывно сочится вода, то есть по первоначальному значению - с густых прядей ее облачной косы льются дождевые потоки. (...) Если при русалке есть гребень, то она может затопить любое место, расчесывая волнистые локоны; но зато, если волоса ее обсохнут - она немедленно умирает. (...) Вот почему русалки боятся далеко отходить от берегов реки или озера, не захватив с собой гребенки", - объясняет Афанасьев (с. 125).

Нина уезжает, так и не купив гребенки. И лирический герой Набокова лишь позже находит причину своей нарастающей тревоги, осознав, что все мельчайшие детали, сопровождающие их последнюю встречу, были знаками прощания: "...и внезапно я понял то, чего, видя, не понимал дотоле, почему давеча так сверкала серебряная бумажка, почему дрожал отсвет стакана, почему мерцало море: белое небо над Фиальтой незаметно налилось солнцем, и теперь оно было солнечное сплошь, и это белое сияние ширилось, ширилось, все растворялось в нем, все исчезало, и я уже стоял на вокзале, в Милане, с газетой, из которой узнал, что желтый автомобиль, виденный мной под платанами, потерпел за Фиальтой крушение" (с. 581).

Нина исчезает так и тогда, как и когда в "Поэтических воззрениях славян..." исчезают небесные нимфы: "с окончанием грозы и дождевых ливней, с появлением ясного, всеиссушающего солнца облачные девы исчезают с просветленного неба" (с. 125).

Нина осознает временность своего пребывания в судьбе Васеньки, - так она называет лирического героя Набокова, - и потому испугана и смущена в ответ на признание в любви, предполагающей вечность.

Она несвободна еще и потому, что связана "с мужем крепкой каторжной дружбой" (с. 577). Эти узы вновь уподобляют ее образ виле, персонажу одного из наиболее распространенных в народном эпосе южных славян сказаний, основанных на древнем мифологическом сюжете "О похищении облачных жен и сокрытии дождевых источников злобным демоном-змеем".

В хорутанских сказках миф этот, по Афанасьеву, передается в такой форме: "Царевич (...) женится на прекрасной виле; но приходит пора, и ее похищает огненный король-старик, из уст которого исходит пламя; он уносит вилу на ognievitu goru или в змеиный город и там сажает ее среди потока и оковывает цепями, то есть зимней стужей. Царевич отправляется добывать свою подругу. (...) Такой подвиг совершается им при содействии Солнца, Месяца и Ветра, затем, купаясь в молоке вилиных кобылиц, он делается сильномогучим богатырем и получает за службу чудесного коня; на этом коне он увозит свою красавицу от огненного короля, а самому королю отсекает мечом голову, то есть при возврате весны бог-громовник, купаясь в молоке не-

стр. 188


--------------------------------------------------------------------------------

бесных источников, обретает прежнюю силу, поражает демона мрачных туч и выводит из заключения дожденосную нимфу, как свою любимую супругу" (с. 172). Чтобы достигнуть цели, царевич должен пройти через многие испытания. И есть еще одна важная деталь: только любящий способен победить.

Герои рассказа "Весна в Фиальте" соотносимы с мифическими: Нина - нимфа (вила, облачная жена); Васенька - царевич: имя "Василий" - от греч. "царственный"; огненная змеиная сущность Фердинанда постоянно и открыто педалируется автором. Но почему-то "не работает" сюжетная схема мифа.

Лирическому герою Набокова была дарована подлинная любовь, та, которая существовала в начале мира - вне дуализма, в неразделимости земного и небесного. И судьба настойчиво (в системе повторов-встреч с Ниной) предлагала принять этот дар. Как возможность она пятнадцать лет находилась рядом. Но Васенька не разглядел возможности, не осознал ценности дара и потому не принял его (половинчатое земное "любострастие" не в счет).

Герой сосредоточен на самом себе, так же как и его всемогущий противник. Главной причиной неприязни Васеньки к Фердинанду оказывается не Нина. Отрицая человеческую "фальшивость" Фердинанда, демоническое обаяние его кощунственного искусства, герой Набокова таким образом определяет себя как защитник подлинных ценностей. Но позиционирование как для Васеньки, так и для Фердинанда оказывается важней, чем то, ради чего ведется поединок. И потому Нина, нимфа, "владетельница источника живой воды" - любви, за ненадобностью исчезает из мира.

В эпизоде последней встречи лирический герой Набокова все же прозревает: "С невыносимой силой я пережил (или так мне кажется теперь) все, что когда-либо было между нами, начиная вот с такого же поцелуя, как этот; и я сказал, наше дешевое, официальное "ты" заменяя тем, одухотворенным, выразительным "вы", к которому кругосветный пловец возвращается, обогащенный кругом: "А что, если я вас люблю?"" (с. 581). Но прозрение запоздало, судьба уже выкатила цирковой фургон на исходную позицию.

Необходимо расшифровать авторский код, связанный с образом цирка, который трижды повторяется в афишах, затем материализуется в звуках трубы и цитры, сопровождавших рекламное шествие, и, наконец, становится формальной причиной смерти Нины (в цирковой фургон на полном ходу врезался автомобиль). Слово "цирк" переводится как "круг". Цирковое представление замкнуто в круге сцены, как и отношения Нины с лирическим героем Набокова: за пятнадцать лет они не находят выхода в спираль. Повторяющаяся деталь цирковых декораций - "изукрашенность" звездами: и тумбы, где сидели "одураченные слоны", и зонтик клоуна на афишах испещрены звездами. И потому у героя появляется "смутное воспоминание о небесной родине циркачей" (с. 577). У Нины - русалки, вилы - та же родина: первоначально она - небесная нимфа. Связь вилы со звездами подчеркивали исследователи мифов: "...вила вскормлена росой (дождевой влагой). Но по славянскому поверью: "роса не из тучи, а от зори и вообще от звезд"".9

Во время последнего свидания, накануне отъезда и смерти, "цирк, видимо, выслал гонцов" (с. 580): в плоскости реальной жизни это рекламное шествие. Но Нина понимает знаковый язык цирка, с помощью которого изъясняется судьба. Понимает и то, что встреча с Васенькой - прощальная. Вот почему "что-то, как летучая мышь, мелькнуло по ее лицу, быстрое, странное, почти некрасивое выражение" (с. 581). Не в ее власти что-либо изменить.

В финале лирический герой Набокова остается в мире, из которого только что исчезла любовь. Он не спас ее.

Но рассказ, наверное, не был бы назван "Весна в Фиальте", если бы Набоков на этом поставил точку.


--------------------------------------------------------------------------------

9 Потебня А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. М., 1865. С. 174.

стр. 189


--------------------------------------------------------------------------------

Композиция рассказа визуально может быть представлена как лента Мебиуса. Об этом не раз писали. Нина оказалась смертной, нимфа исчезает, но, подобно русалкам, весной появляется вновь, воскрешенная воспоминанием Васеньки.

Интересно, что русалки чествовались особым поминальным обрядом русалий (rosalia), следы которого затеряны в глубокой древности. Этот обряд подробно описывает А. Н. Веселовский.10 Русалии обычно были связаны с проводами весны и приурочены к Духову и Троицыну дням, когда между Пасхой и Пятидесятницей, по греческому поверью, душам умерших дозволено возвращаться на землю - в конце мая, в начале июня. "Вместо rosalia, - пишет А. Н. Веселовский, - встречается и (...) рядом с ним dis violae, violationis, violaris, относившийся к началу весны, двадцать третьему марту, и также сопряженный с поминками умерших (...) И так rosalia и dies violae отбывались (...) первые в начале лета, вторые в начале весны. Оба празднества, объединенные одной идеей и содержанием культа, могли смешиваться и даже сближаться хронологически, (...) выражаться в сходных обрядах и отразиться в народной фантазии олицетворением манн, за которыми удержались древние имена празднества: русалии дали нам русалок (...) dies violae не остались ли в образе - вил, не определили ли, по крайней мере, их очертания и имя, наслоившись на другое аналогичное народное представление"?11

Последней деталью, связанной с Ниной, которую восстанавливает в памяти лирический герой Набокова, оказывается откуда-то появившийся "у нее в руках плотный букет темных, мелких, бескорыстно пахнущих фиалок" (с. 581) - один из атрибутов обряда поминовения violaris.

В другой своей работе "Генварские русалии и готские игры в Византии" Веселовский пишет о том, что помимо весенних русалий существовали и зимние. "Значение зимних и весенних русалий взаимно освещаются, как осенние празднества Дионису досказываются весенними. Если в центре майских русалий стоит культ мертвых, (...) то нечто подобное могло лежать в основе январских обрядов, только в другом освещении - как Диониса представляли себе то замирающим узником зимы, то оживающим, обновляющимся весною вместе с природой".12

Если вернуться к композиции рассказа, то становится очевидным, что композиционная модель "лента Мебиуса" обусловлена именно этим вечным возвращением в Природе и памяти, которое обретает форму текста "Весна в Фиальте". Набоков определяет жанр своего произведения как рассказ. Но его герой творит миф о любви, тем самым он возвращает ее в мир. Мифологизируя образ Нины, дарует ей вечность.


--------------------------------------------------------------------------------

10 Веселовский А. Н. Валькирии - Welis, 'Hλυσιον πεδιον, Вила - Viola // Веселовский А. Н. Разыскания в области русского духовного стиха. М., 1889. Вып. 5. С. 288.

11 Там же.

12 Веселовский А. Н. Генварские русалии и готские игры в Византии // Там же. С. 281.

стр. 190

Опубликовано 08 декабря 2007 года





Полная версия публикации №1197120928

© Literary.RU

Главная МИФ О НЕБЕСНЫХ НИМФАХ И ОБЛАЧНЫХ ЖЕНАХ В РАССКАЗЕ НАБОКОВА "ВЕСНА В ФИ АЛЬТЕ"

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на сайте библиотеки