LITERARY.RU → ОГЮСТЕН ТЬЕРРИ В ЧЕРНОВИКАХ И. А. ГОНЧАРОВА ("ОБРЫВ" И ВОСПОМИНАНИЯ "В УНИВЕРСИТЕТЕ") → Версия для печати
Готовая ссылка для списка литературы
ОГЮСТЕН ТЬЕРРИ В ЧЕРНОВИКАХ И. А. ГОНЧАРОВА ("ОБРЫВ" И ВОСПОМИНАНИЯ "В УНИВЕРСИТЕТЕ") // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 24 ноября 2007. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1195908325&archive=1195938592 (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
ОГЮСТЕН ТЬЕРРИ В ЧЕРНОВИКАХ И. А. ГОНЧАРОВА ("ОБРЫВ" И ВОСПОМИНАНИЯ "В УНИВЕРСИТЕТЕ") // Москва: Портал "О литературе", LITERARY.RU. Дата обновления: 24 ноября 2007. URL: https://literary.ru/literary.ru/readme.php?subaction=showfull&id=1195908325&archive=1195938592 (дата обращения: 20.04.2024).
По ГОСТу РФ (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка"):
публикация №1195908325, версия для печати
ОГЮСТЕН ТЬЕРРИ В ЧЕРНОВИКАХ И. А. ГОНЧАРОВА ("ОБРЫВ" И ВОСПОМИНАНИЯ "В УНИВЕРСИТЕТЕ")
Дата публикации: 24 ноября 2007 |
|
Среди крупных историков, с которыми исследователи соотносили творчество Гончарова, 1 не называлось имя Огюстена Тьерри, "блестящего представителя (...) романтической исторической школы", 2 высоко ценимого в России: Гоголь называл Тьерри "историком сильного таланта", 3 Герцен писал о книгах Тьерри как о "великих, об1 См., например: Отрадин М. В. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994 (Гердер); Васильева С. А. Философия истории в книге И. А. Гончарова "Фрегат "Паллада"". Автореф. канд. дисс. Тверь, 1998 (Вико, Гизо). 2 Вайнштейн О. Л. Предисловие // Тьерри О. Избр. соч. М., 1937. С. XXIV. 3 Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Л., 1952. Т. IX. С. 103. По мнению М. П. Алексеева, труды Тьерри - главный источник сюжета незаконченной драмы Гоголя "Альфред": "Пристальное изучение Тьерри, как кажется, дает некоторую возможность догадаться о том, как шло бы у Гоголя дальнейшее развитие его драмы" (Алексеев М. П. Драма Гоголя из англосаксонской истории // Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. М.; Л., 1936. Т. 2. С. 276). стр. 122 -------------------------------------------------------------------------------- ширных эпопеях, в которых события и индивидуальности воссоздаются с какой-то художественной реальностью", 4 а Ал. Григорьев и в конце 1850-х годов считал труды "великого художника" 5 Тьерри исполненными самого современного смысла, поскольку им свойственно "не историческое воззрение, а историческое чувство". 6 Имя этого французского историка трижды встречается в черновиках Гончарова и поэтому, конечно же, должно стать элементом той "системы координат", в которой рассматривается творчество писателя. Дважды упоминается Тьерри в рукописи "Обрыва" - в предыстории Райского, в качестве знака определенных предпочтений Райского- студента, причем сначала в историческом контексте ("В истории Нибура не прочел, а выучил почти наизусть Тьерри"), 7 а затем в литературном ("Тьерри, Вальтер Скотт, пушкинский Борис Годунов подкупили его, и он начал писать исторический роман"). 8 Встречается это имя и в черновом автографе воспоминаний "В университете", в отрывке, раздвигающем мемуарные рамки очерка. Автор, переходя от воспоминаний о Надеждине и Шевыреве к размышлению об условиях благотворного влияния университета на личность, пишет: "Слушая иного - не замечаешь широты и свободы ума и мысли, замечаешь скудость знания, какую-то неволю мысли, принужденность в речи, когда коснется дело того или иного предмета - невольно спрашиваешь себя: "Ужели он был в университете?" Например - лекции истории читаются по тому или другому известному курсу, где излагается ряд событий: профессор читает их, освещая, конечно, светом своих замечаний, оживляя своим анализом. Но довольно ли этого? История, т. е. известные книги, выучиваются наизусть и - стираются в памяти. Но кто прочтет эту историю - в мемуарах, легендах, сагах, монографиях, тот, конечно, освежит и дополнит лекции. Какого-нибудь Augustin Thierry, не говоря собственно и о..." (фраза не дописана). 9 Следует заметить, что, в отличие от прочих имен собственных, встречающихся в мемуарном очерке, в данном случае перед фамилией стоит полностью написанное имя. Это говорит о том, что Гончарову был известен и другой историк - Амедей Тьерри, младший брат Огюстена, гораздо менее популярный, ссылки на работы которого имеются в сочинениях Тьерри-старшего. 10 Впрочем, имя Амедея Тьерри было также достаточно известно в России. Так, Пушкин, называя выдающихся французских историков, приводит имена "Баранта, обоих Тьерри и Гизо". 11 Однако важнее всего, что Тьерри упоминается Гончаровым не только из- за своей репутации блестящего рассказчика, - романтическая историография была близка писателю, что нашло отражение и в романе "Обрыв", и в оценке университетского периода своей жизни в мемуарах. Кроме того, целый ряд фактов свидетельствует о достаточно глубоком знакомстве Гончарова с творчеством "Гомера истории" (слова Шатобриана о Тьерри). "По Тьерри" читал историю средних веков М. П. Погодин, и хотя в университетских воспоминаниях Гончаров указывает другой источник его лекций, 12 сам Погодин, вспоминая о начале своего педагогического поприща в Московском университете (1833), помимо Герена называет и Тьерри. Будучи специалистом по русской истории и вынужденный занять вакансию на кафедре всеобщей истории, Погодин, по собст- -------------------------------------------------------------------------------- 4 Герцен А. И. Предисловие к собственному переводу "Рассказов о временах Меровингских" // Герцен А. И. Собр. соч. М., 1954. Т. II. С. 7. 5 Григорьев А. А. Искусство и нравственность. М., 1986. С. 42. 6 Там же. С. 48. 7 РНБ. Ф. 209. N 7. Л. 53. 8 Там же. Л. 54. 9 Там же. N 4. Л. 8. 10 См. цензуровавшееся Гончаровым издание О. Тьерри "История завоевания Англии норманнами" (СПб., 1858. С. 8, 32). 11 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. XI. С. 69. 12 "(...) Читал по Герену..." ( Гончаров И. А. Собр. соч. М., 1954. Т. 7. С. 215). стр. 123 -------------------------------------------------------------------------------- венному признанию, стал искать авторитетные руководства, которые затем собирался издать на русском языке, чтобы студенты "могли бы повторять выслушанные лекции". 13 Погодин "избрал классическое сочинение Герена о политике, связи и торговле главных народов древнего мира". "Из средней истории" 14 он называет сочинение Тьерри о завоевании Англии норманнами. Оценив достаточно сдержанно лекции Погодина, Гончаров упоминает о забавном эпизоде, случившемся на одной из них и связанном с изучением эпохи Валленштейна (XVI век). Следовательно, история средних веков, в которой высшим авторитетом для Погодина был Тьерри, уже была прочитана студентам того курса, на котором учился Гончаров. Впрочем, с Тьерри Гончарова-студента знакомили не только лекции Погодина, который дал понятие о всех "исторических писателях, немецких, французских, английских; одним словом, раскрыл перед студентами весь современный кругозор истории". 15 Имя Тьерри часто встречалось на страницах книг и журналов в пору студенчества Гончарова; 16 можно заметить приверженность к Тьерри и у других литераторов, ровесников Гончарова. Так, Герцен и Белинский, поступившие в университет несколько ранее Гончарова и не слушавшие лекций Погодина, и в 1840-е годы продолжают восторженно относиться к историку-романтику. Герцен в предисловии к собственному переводу "Рассказов о временах Меровингских" (1841) пишет, что в "великих, обширных эпопеях" Тьерри "давнопрошедшие века выходят из могилы, стряхивают с себя пыль и прах, обрастают плотию и снова живут перед вашими глазами". 17 Для Белинского также важнее всего в Тьерри сплав поэзии и науки: "Читая "Историю завоевания Англии норманнами" Ог. Тьерри или его же "Рассказы о временах Меровингских", думаешь, что читаешь роман Вальтера Скотта; а между тем в этих сочинениях знаменитого историка французского нет ни одной черты, которая не основывалась бы на фактах и не подтверждалась бы хрониками, но и те, которым (...) ученым образом знакомы эти хроники, - в творениях Тьерри впервые познакомились с тою и другою эпохою, удивляясь, что в этих эпохах могло оказаться столько жизни, поэзии и разумности". 18 Имя Тьерри входило в жизнь Гончарова и почти "домашним" образом. В 1846 году Валериан Майков (а в доме Майковых Гончаров бывал почти ежедневно) работает над статьей "Вальтер Скотт - М. Н. Загоскин", где много внимания уделяет разным историческим школам и приводит обширные выписки-переводы из работ Тьерри. В центре внимания критика оказывается та "совершеннейшая метода изложения истории", 19 которая превращает эту науку из "груды любопытных фактов" в "общую картину эпохи и событий" 20 (именно эта мысль проходит и через университетские воспоминания Гончарова, и через его публицистику). 21 Майков считает основателем этой "совершеннейшей методы" В. Скотта, который "первый возобладал тайной воссоздания прошедшего", поскольку "первый внес в историю художественный элемент, объективное созерцание, искусство смотреть на изображаемый предмет с совершенным устранением своей личности". 22 "Воспитавшаяся -------------------------------------------------------------------------------- 13 Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1891. Т. 4. С. 139. Этот материал ранее печатался в газете "День" (1862. N 40). 14 Барсуков Н. П. Указ. соч. С. 139. 15 Костенецкий Я. И. Воспоминания из моей студенческой жизни. 1828-1833 // Русский архив. 1887. N 1. С. 230. 16 Так, Н. Полевой в первом томе "Истории русского народа" (М., 1829), в предисловии (с. LXXXII), в качестве важнейших предметов предварительного изучения, "коих требует всякая история", называет сочинения Нибура, Гизо, Тьерри. 17 Герцен А. И. Собр. соч. Т. II. С. 7. 18 Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1979. Т. 5. С. 232. 19 Майков В. Н. Критические опыты. СПб., 1889. С. 217. 20 Там же. С. 206. 21 Гончаров И. А. Непраздничные заметки // Голос. 1875. N 357. Частичную перепечатку см. в "Неделе" (1965. N 32) под заглавием "О пользе истории". 22 Майков В. Н. Указ. соч. С. 217. стр. 124 -------------------------------------------------------------------------------- на исторических романах Вальтера Скотта" романтическая историография, по мнению Майкова, противостоит всем прежним историческим подходам (анекдотическому, биографическому, психологическому, религиозному) способностью обнаружить "и самые факты, и взаимные их отношения, и идею, осмысливающую их в целом". 23 Интерес Майкова именно к методологии историографии проявляется в том, что он приводит выдержки не столько из исторических изысканий Тьерри, сколько из авторских предисловий к ним (автобиографического характера), где историк-романтик размышляет над способами обретения исторической истины, противопоставляя "мелочную и тусклую эрудицию знаменитейших новейших историков" "великому пониманию прошедшего" у Вальтера Скотта - "величайшего гения в области исторического прозрения". 24 Кроме того, Гончаров встречался с творчеством Тьерри и как цензор. Так, в 185 7 году он "представляет на рассмотрение Цензурного комитета одобрительные отзывы о VII томе (дополнительном) издаваемого П. В. Анненковым Собрания сочинений А. С. Пушкина". 25 Именно в этом томе печатались статьи из "Литературной газеты" и "Современника", где Пушкин называет имя Тьерри. 26 Гончаров одобрял к печати и перевод на русский язык "Истории завоевания Англии норманнами" (СПб., 1858), а необходимость перечитать известную со студенческих лет книгу не могла не пробудить воспоминаний юности. Это, возможно, явилось причиной того, что Тьерри - единственный упомянутый в университетских воспоминаниях автор исторических сочинений, чье влияние, по признанию писателя, было благотворным в студенческие годы. Воспоминание о Тьерри и новое осмысление идей этого "родоначальника романтической историографии" 27 могли явиться следствием многочисленных упоминаний о Тьерри в печати и появления других переводов знаменитого историка на русский язык. Так, среди новых изданий Гончарову, вполне вероятно, был известен 28 иной перевод "Истории завоевания Англии норманнами" (под ред. А. А. Краевского и С. С. Дудышкина. СПб., 1859; одобрено к печати цензором В. Бекетовым). Среди журнальных статей, которые также могли "подтолкнуть" Гончарова к "думам о былом", стоит назвать многочисленные ссылки на Тьерри Ап. Григорьева. В своих воспоминаниях Григорьев несколько иронически пишет о восхищении Гончарова 29 его статьей "Взгляд на историю России. Соч. С. Соловьева". 30 Хотя Тьерри упоминается в этой статье только один раз (автор объясняет, что его работа "вся по необходимости должна состоять из намеков, - или иначе разрослась бы в обширное исследование"), 31 тем не менее для Гончарова, знакомого с идеями Тьерри, было ясно, что кроется за словами "история стоит (...) на грани между наукою и художеством" (главный исследовательский принцип Тьерри), история "искала себе опор (...) в типах и расах" (теория Тьерри о завоевателях и покоренных) и т.д. Во многом вся статья Григорьева основана на противопоставлении С. Соловьева и историков романтической школы: "(...) несмотря на весь талант и на все чутье таланта нашего историка, - он, смотря на все с точки зрения своей теории, не может войти душою в строй событий. У него нет, одним словом, той веры в жизнь своего народа, за которую -------------------------------------------------------------------------------- 23 Там же. 24 Там же. С. 209, 210. 25 Алексеев А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. М.; Л., 1960. С. 72. 26 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XI. С. 122; Т. XII. С. 699. 27 См.: Реизов Б. Г. Французская романтическая историография. Л., 1956. С. 6. 28 Объявление об этом издании было в цензуровавшемся Гончаровым номере "Отечественных записок" (1859. N II). 28 Григорьев А.А. Воспоминания / Изд. подг. Б. Ф. Егоров. Л., 1980. С. 310 (Серия "Литературные памятники"). 30 Установлено Б. Ф. Егоровым. См.: Григорьев А. А. Воспоминания. С. 418. 31 Русское слово. 1859. N 1. С. 5. стр. 125 -------------------------------------------------------------------------------- читатель прощает, например, Мишле его донкихотские уклонения, Августину Тьерри - его фатализм". 32 Разумеется, нельзя думать, что Гончаров, восхищаясь этой статьей, ностальгически обратился к воспоминаниям юности, ею навеянным, - его безусловно интересовала незаурядная личность "последнего романтика", и, возможно, ему были известны и другие статьи Григорьева, где речь шла, в частности, о Тьерри. Назвав Тьерри "великим художником", 33 Григорьев объясняет силу воздействия его книг: "Только то живо и дорого в науке, что есть плоть и кровь; только то вносится в сокровищницу души нашей, что приняло художественный образ (...)". 34 Что еще важно в григорьевской интерпретации идей Тьерри - он считал их отнюдь не анахронизмом, а явлением живым, исполненным самого современного смысла; думается, это могло отозваться в размышлениях Гончарова над "Обрывом" - произведением, где романтическое мироощущение становится частью художественного мира романа. Имя Тьерри звучало в печати и в 1860-е годы, когда создавался мемуарный очерк "В университете". В 1864 году в газете "Голос" (N 127 от 9 мая) появляется подробный разбор книги М. М. Стасюлевича "История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых". В первой половине 1864 года Гончаров не только автор заметок в "Голосе", 35 но и его постоянный читатель, так что эта обстоятельная статья, проблематика которой всегда интересовала писателя (методология историографических школ и преподавание истории), скорее всего, была им прочитана. Одобрительно отозвавшись о подборе материала для книги, куда вошли "лекции Гизо, трактаты Тьерри и другие новейшие исследования", 36 автор рецензии слегка упрекает Стасюлевича, который сам переводил отрывки для своей хрестоматии, в излишнем стремлении к легкости языка ("придает такой тон, что Адама Бременского или Лиутпранда по языку не отличишь сразу от Ог. Тьерри" 37 ). Также некоторое несогласие автора рецензии вызывает "пристрастие г. Стасюлевича к новейшим французским ученым и небрежение к немецким", тем более что последние, по мнению рецензента, "все-таки основательнее французских". 38 Таким образом, М. М. Стасюлевич, сыгравший столь значительную роль в завершении романа "Обрыв", слушая четыре года спустя после издания своей книги начало романа, где так много внимания уделялось историческим занятиям героя, оказался перед весьма близкой ему проблематикой, и Райский, предпочитавший французскую историографию, предстал отчасти его единомышленником ("В истории Нибура не прочел, а выучил почти наизусть Тьерри"). Итак, все это - лекции Погодина, журналистика 30-, 40-, 50-х годов (Н. Полевой, Герцен, Белинский, А. Григорьев), статья Майкова, цензурование связанных с именем Тьерри книг и журналов - позволяет сделать вывод о достаточно глубоком знакомстве Гончарова с трудами Тьерри. Однако за упоминаниями Тьерри в черновиках стоит не только знание идей и методов историка-романтика, но и сочувствие к ним, что особенно важно для полноты восприятия "Обрыва", вся историческая часть которого (образ ушедшего в прошлое Леонтия Козлова, исторические очерки и исторический роман Райского) имеет отношение к французскому "историку-художнику". 39 Сочувственное отношение Гончарова к принципам романтической историографии еще более явственно, хотя порой на декларативном уровне, проявляется в его университетских воспоминаниях, которые были написаны на несколько лет позднее первых шестнадцати глав "Обрыва", однако -------------------------------------------------------------------------------- 32 Там же. 33 Григорьев А. А. Искусство и нравственность. С. 42. 34 Там же. 35 Голос. 1864. N 15, 50, 52, 54, 124 (с 15 января по 6 мая). 36 Там же. 9 мая. N 127. С. 1. 37 Там же. С. 2. 38 Там же. 39 Слова А. Григорьева о Тьерри и Мишле (Русское слово. 1859. N 1. С. 131). стр. 126 -------------------------------------------------------------------------------- могут выступить в традиционной роли писательских мемуаров 40 - в роли своеобразного комментария к художественному творчеству, указывая на соотношение "поэзии" и "правды" в романах Гончарова. Мемуарный очерк "В университете", особенно приведенное выше "историческое" отступление, свидетельствует о близости Гончарову исторической концепции Тьерри, выражается в соотнесенности отдельных положений очерка с идеями историка-романтика. Так, Гончаров пишет, что история как совокупность фактов, изложенных на лекции, не приводит к подлинному постижению исторического события ("Но довольно ли этого?"), "стирается в памяти", не раздвигает внутренних горизонтов личности ("не замечаешь широты и свободы ума и мысли"), Тьерри в своих методологических поисках, анализируя несостоятельность прежних историографических принципов, пришел к выводу, что "исторический факт еще не есть историческая истина", это лишь "схема", лишь "внешняя видимость истории". 41 Так Тьерри становится одним из создателей романтической исторической школы, которая стремилась не только исследовать факты с целью воссоздания их точности, но и "одушевить их, придать им тот жизненный характер, который всегда должен быть присущ картине человеческих отношений, и найти закон последовательности, связывающий факты". 42 "Одушевить" факты, по Тьерри, возможно лишь синтезируя традиционный научный метод и метод художественный. В переводе, который одобрял к печати Гончаров, эта идея звучит так: "(...) по моему мнению, всякое историческое сочинение есть столько же произведение ученое, как и артистическое". 43 Этой романтической убежденностью в недостаточности одного "ученого" подхода для постижения истории, которая требует и подхода "артистического", проникнут весь рассматриваемый фрагмент из воспоминаний Гончарова. Художественный метод Тьерри, одним из приемов которого было воссоздание местного колорита, заставлял историка расширять круг исследуемого материала: "Я изучал историю там, где другие ее не искали: в легендах, преданиях и народной поэзии". 44 Эта типичная для романтиков идея искания народного духа отозвалась у Гончарова: "легенды", "саги" способны, по его мнению, оживить исторические факты. Кроме того, слово "саги" указывает здесь не только на популярность "скандинавской" темы в эпоху романтизма; 45 в 1830-е годы со скандинавской темой ассоциировался и Тьерри, 46 который к тому же в некоторые издания помимо основного текста включал приложения - саги и народные песни, связанные с изображаемой эпохой. Поэтому показательно восприятие А. Бестужева-Марлинского, который, читая в 1835 году роман Н. Полевого "Клятва при гробе Господнем", чувствовал сходство с Тьерри ("в некоторых местах сталкиваюсь я с Тьерри (..,)" 47 ). Благодаря черновому автографу очерка "В университете", содержащему упоминание Тьерри, углубляется наше понимание студенческих предпочтений Гончарова: Тьерри замыкает тот ряд имен (Каченовский, Надеждин, Шевырев), с которыми связывается у мемуариста представление об идеальном профессоре, и этот образ строится в несколько романтических тонах ("критическая оценка, передаваемая (...) с жаром, -------------------------------------------------------------------------------- 40 Елизаветина Г. Г. Жанровые особенности автобиографического повествования // А. И. Герцен - художник и публицист. М., 1977. С. 12. 41 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 104. 42 Виппер Р. Ю. Вступительная статья // Тьерри О. История происхождения третьего сословия. М., 1899. С. 16-17. 43 Тьерри О. История завоевания Англии норманнами. СПб., 1858. С. 7. 44 Тьерри О. История завоевания Англии норманнами. СПб., 1859. С. 8. 45 Шарыпкин Д. М. Скандинавская тема в русской романтической литературе // Эпоха романтизма. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1975. 46 М. П. Алексеев писал: "В своей незаконченной драме "Альфред" Гоголь следовал изложенной О. Тьерри "Саге об Инглингах"" ( Алексеев М. П. Указ. соч. С. 275). 47 Бестужев А. А. Соч.: В 2 т. М., 1958. Т. 2. С. 666. стр. 127 -------------------------------------------------------------------------------- с увлечением", "вводил нас в таинственную даль древнего мира", "любовь профессора к своему предмету связывает слушателя живою связью с наукой, влагает в нее "душу живу"", "изливая горячо, почти страстно"). Именно Тьерри отличался среди историков страстным тоном, исполненным то сочувствия, то негодования по отношению к изображаемому, и, по мнению Б. Г. Реизова, "эта огромная страсть сделала Тьерри историком, заставила его воссоздать исчезнувшие эпохи и наполнить их живой человеческой эмоцией". 48 Согласно композиции очерка "В университете", далее ведется разговор о преподавателях (Давыдов, Погодин, Ивашковский, Снегирев, Декамп, Терновский), отношение к которым у Гончарова было весьма сдержанным, причем достаточно слабое их влияние на слушателей объяснено именно отсутствием страстной заинтересованности в науке ("от него веяло холодом", "искры, feu sacre у него не было", "у него внутри меньше пыла, нежели сколько он заявлял", "не освещая ничего своим собственным впечатлением и взглядом", "его подробные ученые и сухие лекции как-то мало вязались с жизнью. Они выучивались к экзамену и потом забывались"). Представляется важным, что Тьерри вспомнился Гончарову именно в связи с университетскими лекциями: если это носит автобиографический характер, то именно Тьерри оживил для автора историю, не дал ей стать тем "скучным грузом" цифр и имен, который ученик "топит (...) в реке забвения". 49 Показателен и большой интерес Гончарова к проблемам преподавания истории, проявившийся и в мемуарном очерке, и в специальной статье "Непраздничные заметки". (Кстати, и самому Гончарову пришлось выступить в качестве преподавателя этой науки: во время кругосветного плавания на фрегате "Паллада" он занимался историей и словесностью с гардемаринами.) В черновой рукописи "Обрыва" Тьерри дважды упомянут как любимый автор Райского, однако не в меньшей степени идеи Тьерри соотносятся с образом Леонтия Козлова, применительно к историческим занятиям которого автор употребляет понятие "ясновидение" ("глубина понимания до степени ясновидения"), что не могло не связываться с методом "исторического ясновидения" (divination historique) О. Тьерри. Принцип исторического ясновидения ("исторической дивинации", 50 "исторического прозрения", 51 "исторической интуиции" 52 ), заявленный в работе "Десять лет исторических изучений" (1828), состоял в том, что на основе тщательнейшего изучения источников историк создает художественный образ, который, по мнению Тьерри, в силу своей синтезирующей природы стоит ближе к истине. 53 Кроме того, Козлова и Тьерри роднит их способность "наполнить живой человеческой эмоцией" 54 исчезнувшие эпохи. Страстную любовь Козлова к людям прошлого автор противопоставляет сухой академической учености "усидчивых семинаристов" с их знаниями- "кладбищами". "Страсть, священный огонь" Козлова, благодаря которым ему удается воскрешать старину ("своя жизнь, хотя прошлая, но живая"), соответствуют представлениям Тьерри о задачах историка: "Привязаться к судьбе целого народа, как к судьбе одного человека, чтобы следить за нею через все века с таким -------------------------------------------------------------------------------- 48 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 85. 49 Гончаров И. А. Непраздничные заметки. С. 2. 50 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 81, 108, 119. 51 Майков В. Н. Указ. соч. С. 210. 52 Косминский Е. А. Историография средних веков. М., 1963. С. 378. 53 Гончарова могло заинтересовать ясновидение Тьерри не только в научно-методологическом, но и в буквальном смысле (ср. собственное признание писателя, что он видит своих героев "до галлюцинаций"), как свойство натуры художника. Так, в литературе о Тьерри достаточно много говорится о случаях такого ясновидения. Например, "в беседе с одним английским историком, который, перебирая подробности и обстановку убийства Бекета, упомянул о какой-то двери, Тьерри быстро прервал его восклицанием: "Да, это дверь налево!"" ( Виппер Р. Ю. Указ. соч. С. 16). 54 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 85. стр. 128 -------------------------------------------------------------------------------- внимательным интересом, с таким живым волнением, с каким мы следим за шагами друга во время опасного пути, - это чувство и является душою истории". 56 В романе есть эпизоды, которые соотносятся с принципами романтической историографии, заявленными в трудах Тьерри. Так, характерно, что, когда в разговоре с Райским Марфинька, которая живет, не чувствуя прошлого, говорит о своей неспособности "одолеть" "Мучеников" Шатобриана, Райский сразу задает вопрос о ее историческом чтении. "Мученики" - весьма знаменательное произведение для читателей Тьерри: 56 в предисловии к "Рассказам о временах Меровингов" (1840) он пишет, что чтение "Мучеников" сделало его историком ("впечатление (...) заключало в себе что-то вроде электричества (...) Этот момент энтузиазма имел, может быть, решающее значение для моего будущего призвания" 57 ). Кроме того, большое место в романе уделяется восприятию истории Райским, которое отличает не логический, а художественный характер. "Зримая", максимально конкретная история Райского ("видит, как туча народа, точно саранча, движется, располагается на бивуаках, зажигает костры...") соотносится с методом couleur locale О. Тьерри, который отнюдь не являлся средством "украсить", "оживить" строгое научное исследование. Именно стремление к исторической истине, по Тьерри, обращает историка в художника: "Максимальная конкретность спасает от абстракций. Но такую конкретность, весь этот "местный колорит" в логических категориях не передать. Поэтому только художественный образ и только повествование могут разрешить задачи, стоящие перед историком". 58 Гончарову было свойственно излагать на страницах своих произведений собственные эстетические принципы ("теории" жанра литературного путешествия во "Фрегате "Паллада"", физиологического очерка в "Обломове", мемуаристики в воспоминаниях "На родине"). В этом отношении наиболее характерен "Обрыв", который "можно читать как роман о романе, поскольку изображаемые здесь явления часто оцениваются с точки зрения интересов писателя-романиста". 59 Черновая рукопись еще более соответствует представлению об "Обрыве" как теории романа, так как содержит указание на те ориентиры, которым следовал Райский-студент в своей работе над историческим романом: "Тьерри, Вальтер Скотт, пушкинский Борис Годунов подкупили его, и он начал писать исторический роман". Прежде всего надо заметить, что Райский, в духе своего времени, воспринимает в едином ряду писателей и историков (Б. М. Эйхенбаум: "Историческая наука и историческая беллетристика были тогда в теснейшем союзе" 60 ). Кроме того, показательно, что Райский не следует тому широкому потоку русской исторической беллетристики, представленному именами Загоскина, Лажечникова, Н. Полевого и др., в котором Н. В. Измайлов усматривал скорее влияние французского романтизма - романов Виньи, Гюго, а не В. Скотта. 61 Действительно, почитатели "бурных" романтиков видели у В. Скотта "недостаток истинно романтического", 62 однако Гончаров, сам в студенческие годы переводивший Э. Сю, проводит своего героя мимо увлечения "неистовой словесностью" в исторической романистике. Пытаясь в своем историческом романе усвоить опыт трех авторов - Тьерри, В. Скотта и Пушкина как создателя "Бориса Годунова", - Райский тем самым опи- -------------------------------------------------------------------------------- 55 Цит. по: Пти-де-Жюльвилль Л. История французской литературы в XIX веке. М., 1907. С.498. 56 Engel-Janosi Fr. Augustin Thierry's Road to History // Engel-Janosi Fr. Four Studies in French Romantic Historical Writing. Baltimore, 1955. P. 89. 57 Цит. по: Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 81. 58 Там же. С. 108-109. 59 Чернец Л. В. Литературные жанры. М., 1982. С. 8. 60 Эйхенбаум Б. М. "Герой нашего времени" // История русского романа. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 283. 61 Измайлов Н. В. "Капитанская дочка" // История русского романа. Т. 1. С. 201. 62 См. об этом: Щеблыкин И. П. Русский исторический роман 30-х годов XIX века //Проблемы жанрового развития в русской литературе XIX в. Рязань, 1972. С. 52. стр. 129 -------------------------------------------------------------------------------- рается на идеи, высказывавшиеся в журналистике 30-х годов (Пушкин, 1830: "Действие В. Скотта ощутительно во всех отраслях ему современной словесности. Новая школа французских историков образовалась под влиянием шотландского романиста". 63 Надеждин, 1831: "Вот фамилия, к которой принадлежит "Годунов" (...) В. Скотт подал к нему повод своими романами, а французская неистощимая живость не умедлила им воспользоваться, с свойственною ей легкостью и затейливостью..." 64 ). Кроме того, успех "Бориса Годунова" Пушкин связывал с популярностью в России В. Скотта, 65 упроченной для той части читателей, к которой принадлежал московский студент Райский, анализом художественно- исторического метода шотландского романиста в работах Тьерри. 66 Связь имен Тьерри, В. Скотта и Пушкина также означает следование Райского тому типу историзма, который был задан в романах В. Скотта и проявлялся в "особом ракурсе выбранного материала (...) который Пушкин определял словом "домашний"". 67 Тьерри, чувствуя необходимость объясниться с читателем по поводу нетрадиционного подбора материала для исторического сочинения, писал: "Эти странные подробности сами по себе вовсе не достойны памяти; но они помогут читателю (...) видеть в настоящем свете события большей важности (...) Надобно проникать через ряд веков и видеть тогдашних людей (...) и для этого-то здесь нарочно рассказано много событий местных, упомянуто много имен неведомых". 68 Кроме того, Тьерри, Вальтер Скотт и пушкинский "Борис Годунов", послужившие импульсами для исторического романа Райского, близки романтическим философско-историческим взглядом на исторический процесс, когда события разных времен понимаются как "столкновение одних и тех же человеческих страстей". 69 Поэтому Г. А. Гуковский писал о достаточно условном историзме В. Скотта: "Характер, чувство, мысль человека романтически парят (...) у В. Скотта над эпохой. И только ученики В. Скотта, историки школы Баранта, Тьерри и другие, поставили вопрос о человеке как объективно обусловленном историей". 70 Помимо этого, общей чертой для Тьерри, В. Скотта и Пушкина эпохи "Бориса Годунова" является приверженность к легендам, преданиям, в которых важнее всего была не достоверность, а поэтическое достоинство (Тьерри: "Я изучал историю там, где другие ее не искали: в легендах, преданиях и народной поэзии" 71 ). Таким образом, сам перечень имен авторов, на которых был ориентирован исторический роман Райского, позволяет уяснить тип романтизма, наиболее близкий герою. Также заслуживает внимания, что имеющаяся в рукописи "Обрыва" фраза о тематике "исторического сочинения" Райского устанавливает связь этой работы с хронологическими рамками "Бориса Годунова" ("В историческом сочинении, по отзыву профессора, схвачена и очерчена картина русской и польской национальностей в эпоху междуцарствия" 72 ). Однако методологические принципы Тьерри, начиная жить в романе самостоятельной жизнью, обнаруживают неоднозначное воздействие романтической историогра- -------------------------------------------------------------------------------- 63 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XI. С. 121. 64 Надеждин Н. И. Борис Годунов. Сочинение Пушкина // Телескоп. 1831. Ч. 1. N 4. С. 558. 65 Якубович Д. Роль Франции в знакомстве России с романами В. Скотта // Язык и литература. Л., 1930. Т. 5. С. 153. 66 Подтверждение своему методу "исторического ясновидения" Тьерри, по его признанию, нашел у В. Скотта (см.: Майков В.Н. Указ. соч. С. 210). 67 Манн Ю. В. Скотт в русском художественном сознании // Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 1993. С.197. 68 Тьерри О. История завоевания Англии норманнами. СПб., 1859. С. 310. 69 Томашевский Б. В. Историзм Пушкина // Учен. зап. ЛГУ. Сер. филол. наук. 1954. N 173. С. 64. 70 Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965. С. 299. 71 Тьерри О. История завоевания Англии норманнами. СПб., 1859. С. 8. 72 РНБ. Ф. 209. N 7. Л. 54. стр. 130 -------------------------------------------------------------------------------- фии. Приверженность к Тьерри и противопоставление родственного Тьерри чуждому Нибуру ("В истории Нибура не прочел, а выучил почти наизусть Тьерри") идут у Райского рука об руку с неспособностью к упорному, систематическому труду ("узнавать ему было скучно", "он и знание - не знал, а как будто видел его у себя в воображении, как в зеркале, готовым"). Созданная Тьерри "новая историческая поэтика", где "исторический анализ для своего осуществления требовал художественного синтеза", 73 как показывает опыт Райского, не предполагает встречного усилия у изучающего исторический труд (видимо, связана с авторскими размышлениями о "дилетанте" Райском основная идея университетских воспоминаний о необходимости настойчивой работы студента для благотворного воздействия университета). Так, говоря о главе скептической школы М. Т. Каченовском, который был почитателем и единомышленником Нибура, Гончаров подчеркивает, что лекции профессора требовали от студента самостоятельного осмысления: "(...) он читал медленно, вяло - и, пожалуй, если не вслушиваться глубоко в его речь, то и скучно (...) Некоторые (...) дремали под его однообразный, монотонный говор. Но все, следившие за непрерывной нитью его исторических рассказов, слушали с глубоким интересом этот тонкий анализ, в котором сам профессор никогда не приходил к синтезу. Последний возникал у слушателя сам собою, по окончании лекции или лекций". В "Обрыве" романтическая идея об интуиции и искусстве как средствах познания 74 предстает в двойном освещении: во-первых, как обреченность на дилетантизм у Райского, который способен "путем сверкнувшей в уме догадки" решить задачу, однако требует особой, "художественной" подачи факта (так, ему Плутарх "казался сух, не представлял рисунка, картин"); во-вторых, как историческое "ясновидение" Козлова, которое является итогом тщательного изучения источников, что соответствует месту исторической интуиции в научном поиске Тьерри (Герцен: "Каждая строка его повествования твердо опирается на множество цитат и ссылок (...) все материалы сплавились в нечто органически живое, в свободное произведение в мощном горниле таланта"). 75 Отсутствие имени Тьерри в окончательном тексте "Обрыва" объясняется, по-видимому, не только изменением замысла романа, 76 потребовавшим некоторых сокращений в предыстории Райского, но и стремлением автора изъять из этой предыстории все реалии 1830-х годов. Так, например, было исключено упоминание о полном самообладания поведении Райского в эпидемию холеры (ср. 1830-й, "холерный год" в университетских воспоминаниях). Фраза о Тьерри, В. Скотте и пушкинском "Борисе Годунове" как ориентирах для исторического романа Райского также погружала читателя в "двойственное", "романтико-историческое" 77 состояние словесности начала 1830-х годов. Именно в это время имя Тьерри часто звучит в письмах (Пушкин, 1834: "(...) я сделался ужасным политиком, с тех пор, как читаю "Conquetes de L' Angleterre par les Normands""; 78 Герцен, 1833: "Теперь я оканчиваю Историю Мишле (...) а там примусь за Тьерри"). 79 Кроме того, "в России В. Скотт к 30-м гг. начинает занимать совершенно исключительное место - всегда в ряду величайших гениев эпохи". 80 Упо- -------------------------------------------------------------------------------- 73 Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 122. 74 См.: Асмус В. Ф. Проблемы интуиции в философии и математике. М., 1965. С. 78-79 ("Шеллинг, один из вдохновителей романтизма, считал интуицию способностью только особых лиц, избранников духа"). 75 Герцен А. И. Собр. соч. Т. II. С. 8. См. также: Отеч. зап. 1841. N 2. 76 Реликтом первоначального замысла "Художника", который строился по типу романа с одним главным героем, является, видимо, такая обширная, в 8 глав, предыстория Райского. О движении замысла "Обрыва" см.: Гейро Л. С. "Сообразно времени и обстоятельством..." (творческая история романа "Обрыва" / Лит. наследство. Т. 102. 2000. С. 83-183. 77 Бестужев А. О русских романах и повестях // Московский телеграф. 1833. Ч. 52. С. 406. 78 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. XV. С. 192. 79 Герцен А. И. Собр. соч. Т. XXI. С. 24. 80 Якубович Д. П. Реминисценции из Вальтер-Скотта в "Повестях Белкина" // Пушкин и его современники. Л., 1928. Вып. 37. С. 101. стр. 131 -------------------------------------------------------------------------------- минание "Бориса Годунова" также вызывает представление о начале 30- х годов (журнальные отклики появились в 1831 году), тем более что впоследствии, в романах, характер пушкинского историзма меняется. 81 Несмотря на явное стремление автора "не расчислять по календарю" время романа, все же "Обрыв" часто воспринимался как анахронистическое смешение 40-х и 60-х годов ("переплелись (...) две идеи и две эпохи, что нарушило целость громадного произведения"). 82 Действительно, эпоха 30-х годов разнообразно проявляется в романе, и имя О. Тьерри, не названное в окончательном тексте, все же важно для полноты восприятия романа, где романтизм является не только элементом художественного целого, 83 но и темой. 84 Впоследствии Тьерри упрекали за его реформу историографии: "Колорит источника говорил в Тьерри чутью артиста, и тогда воспитанная дисциплиной науки потребность искать точности смолкала у историка". 85 Но безусловно велика его роль в становлении "людей 40-х годов", которые были "студентами 30-х годов" и воспитывались на романтиках, в том числе и на Тьерри. -------------------------------------------------------------------------------- 81 Томашевский Б. В. Указ. соч. С. 64. 82 Острогорский В. П. Этюды о русских писателях. М., 1888. С. 161. 83 Краснощекова Е. Гончаров и русский романтизм 20-30- х гг. // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1975. Т. 34. N 4. 84 Гуковский Г. А. Указ. соч. С. 224. 85 Виппер Р. Ю. Указ. соч. С. 18. стр. 132 Опубликовано 24 ноября 2007 года Полная версия публикации №1195908325 → © Literary.RU Главная → ОГЮСТЕН ТЬЕРРИ В ЧЕРНОВИКАХ И. А. ГОНЧАРОВА ("ОБРЫВ" И ВОСПОМИНАНИЯ "В УНИВЕРСИТЕТЕ") При перепечатке индексируемая активная ссылка на LITERARY.RU обязательна!
|
|